173. С. Т. Семенову

1891 г. Апреля 10. Ясная Поляна.

Гайдебуров пишет мне, что рассказ совершенно нецензурен, и он возвращает его мне. Я попытаюсь поместить его еще куда-нибудь, но очень боюсь, что ответ будет тот же, так как Гайдебуров знает в этом толк, то есть что можно и чего нельзя. Не унывайте, пожалуйста. Знаю, что вам нужно, но не рассчитывайте на этот заработок. Он самый обманчивый и вредный.

Я попробую послать в «Северный вестник», но, опять повторяю, не ожидаю успеха. А рассказ хорош, хотя не всем нравится. Помогай вам бог. Пишите мне. Всегда рад вести о вас.

Л. Т.

174. Н. С. Лескову

1891 г. Июля 4. Ясная Поляна.

Очень рад был получить от вас весточку, дорогой Николай Семенович, и рад тому, что вы духом спокойны и бодры, хотя и хвораете. Только бы духовная сила не останавливаясь работала, а тело веди себя как хочет и может.

На вопрос, который вы делаете мне о голоде, очень бы хотелось суметь ясно выразить, что я по отношению этого думаю и чувствую. А думаю и чувствую я об этом предмете нечто очень определенное; именно: голод в некоторых местах (не у нас, но вблизи от нас, в некоторых уездах — Ефремовском, Епифанском, Богородицком) есть и будет еще сильнее, но голод, то есть больший, чем обыкновенно, недостаток хлеба у тех людей, которым он нужен, хотя он есть в изобилии у тех, которым он не нужен, — отвратить никак нельзя тем, чтобы собрать, занять деньги и купить хлеба и раздать его тем, кому он нужен, — потому что дело все в разделении хлеба, который был у людей. Если этот хлеб, который был и есть теперь, или ту землю, или деньги, которые есть, разделили так, что остались голодные, то трудно думать, чтобы тот хлеб или деньги, которые дадут теперь, — разделили бы лучше. Только новый соблазн представят те деньги, которые вновь соберут и будут раздавать. Когда кормят кур и цыплят, то если старые куры и петухи обижают, — быстрее подхватывают и отгоняют слабых, — то мало вероятного в том, чтобы, давая больше корма, насытили бы голодных. При этом надо представлять себе отбивающих петухов и кур ненасытными. Дело все в том, — так как убивать отбивающих кур и петухов нельзя, — чтобы научить их делиться с слабыми. А покуда этого не будет — голод всегда будет. Он всегда и был, и не переставал: голод тела, голод ума, голод души.

Я думаю, что надо все силы употреблять на то, чтобы противодействовать, — разумеется, начиная с себя, — тому, что производит этот голод. А взять у правительства или вызвать пожертвования, то есть собрать побольше мамона неправды и, не изменяя подразделения, увеличить количество корма, — я думаю, не нужно, и ничего, кроме греха, не произведет. Делать этого рода дела есть тьма охотников, — людей, которые живут всегда, не заботясь о народе, часто даже ненавидя и презирая его, которые вдруг возгораются заботами о меньшем брате, — и пускай их это делают. Мотивы их и тщеславие, и честолюбие, и страх, как бы не ожесточился народ. Я же думаю, что добрых дел нельзя делать вдруг по случаю голода, а что, если кто делает добро, тот делал его и вчера, и третьего дня, и будет делать его и завтра, и послезавтра, и во время голода, и не во время голода. И потому против голода одно нужно, чтобы люди делали как можно больше добрых дел, — вот и давайте, — так как мы люди, — стараться это делать и вчера, и нынче, и всегда. Доброе же дело не в том, чтобы накормить хлебом голодных, а в том, чтобы любить и голодных и сытых. И любить важнее, чем кормить, потому что можно кормить и не любить, то есть делать зло людям, но нельзя любить и не накормить. Пишу это не столько вам, сколько тем людям, с которыми беспрестанно приходится говорить и которые утверждают, что собрать денег или достать и раздать — доброе дело, — не понимая того, что доброе дело только дело любви, а дело любви — всегда дело жертвы. И потому, если вы спрашиваете: что именно вам делать? — я отвечаю: вызывать, если вы можете (а вы можете), в людях любовь друг к другу, и любовь не по случаю голода, а любовь всегда и везде; но, кажется, будет самым действительным средством против голода написать то, что тронуло бы сердца богатых. Как вам бог положит на сердце, напишите, и я бы рад был, кабы и мне бог велел написать такое.

Целую вас. Любящий вас

Л. Толстой.

175. В. Г. Черткову

1891 г. Июля 20? Ясная Поляна.

Давно, давно не писал вам, дорогие друзья, и соскучился. Новости мои вот какие. Жил у нас больше двух недель Репин, делал портреты и бюст, и я полюбил его, надеюсь, что и он, больше, чем прежде. Второе — написал я предисловие к книге «Ethics»…Написал все — вышло довольно много, но я еще не поправлял. Надеюсь, однако, что она закончена и со мной не случится того, чтобы я поправлял, запутался в ней и остановился. Есть там нечто нецензурное, которое для вашего сборника можно выпустить. Не берусь еще поправлять, потому что очень сил мало, а какие есть, все берегу на свою большую статью, которая подвигается, так что я вижу конец ее. Кроме того, с Репиным и Гинцбургом, другой скульптор, с беспрестанными гостями время очень занято. Главное же все это последнее время не болезнь, а слабость. Что от вас давно нет известий? Порадуйте, напишите вы, Владимир Григорьевич, вы, Галя, вы, Евгений Иванович. От Вани получил письмо и сейчас отвечаю ему. Как жаль его. Целую вас. Любящий вас

Л. Т.

176. А. А. Толстой

1891 г. Августа 29…31. Ясная Поляна.

Благодарствуйте, дорогой друг, за ваше поздравленье, вашу память обо мне. Мне всегда это очень приятно и особенно от таких любимых людей, как от вас. И какие хорошие ваши пожелания. Кабы сбылась из них хоть малейшая часть! Стремлюсь именно к тому, чего вы для меня желаете: быть хоть сколько-нибудь любовно полезным людям. Эккермана «Разговоры» не читал и на днях только вспоминал о них. Гёте-то я очень не люблю. Не люблю его самоуверенное язычество. Благодарю вас очень и за карандаши (имею к ним слабость), и за карты, и за книги.

Посылаю их вам. О Damiens очень мало, но все-таки рад был прочесть. Но Гордон не понравился мне — не читалось дальше. Не могу примириться с христианским генералом. Это нечто вроде сухой воды.

Как вы живете? Грустно, что Карамзина умерла. Я знал ее мало, но к ней у меня осталось очень хорошее чувство. У нас была очень, очень милая свадьба, как няня Маши прекрасно определила ее: легкая свадьба. Как лучше стали, нравственнее молодые люди! Я не нарадуюсь. Вы пишете: печальные заботы о больных. Кто это? Софья Андреевна? Поцелуйте ее от меня, если она позволяет, и пожелайте ей от меня того же, что вы мне желали, любви и веры, которые, я думаю, у ней есть. Прощайте пока, любите меня по-прежнему; а я всегда с любовью думаю о вас.

За самовар я не так виноват, как вы думаете. Я старался, но была особенная неудача.

Л. Толстой.