Изменить стиль страницы

Какое раздражение было за обедом? Как жаль. Я вчера приехал с Курносенковым, очень благополучно, в 11 часов. Было тепло, но я боялся угара и до 3-х не спал. Выехал я из освещенной квартиры и освещенных улиц на снег и ветер, и стало вдруг тоскливо, как это часто бывало после городской, роскошной жизни; но доехал я уж в самом счастливом, спокойном и твердом настроении, и такое же нынче утром и целый день. Это как пьяный с похмелья — сначала тяжело, а перетерпишь, то чувствуешь, как лучше быть трезвому. Погода прекрасная. Я немного занялся, походил и поехал в Тулу. Приехал в 6, обедал — блины, пришел Давыдов, поговорили с ним, и вот в 10 пишу тебе.

Завтра жду письма в Козловку. Целую тебя и детей. Что здоровье Лели?

39. С. А. Толстой

1885 г. Февраля 2. Ясная Поляна.

Получил нынче утром, — пятницу, твое письмо последнее. Оно получше, может быть, и я получше; но оно уменьшило мою тоску по тебе. Я провел весь день дома — писал, читал и тихо сидел и думал. Вечером прошел на деревню к Николаю Ермилину усовещивать его в долге, от которого он отрекается, и к Костюшке, и Гане-воровке. Вот несчастное существо, затравленное людьми и потому озлившееся — одна с 3-мя детьми.

Много еще было впечатлений бедности и страданий. Я их вижу всегда и везде, но в деревне легче видеть. Здесь видишь все до конца. И видишь и причину, и средство. И я люблю, не то что люблю, а мне хорошо, когда я ясно вижу свое положение среди других людей.

По тому, что ты написала о Гаршине, я не жалею, что не видал его. Да и вообще я так много принужден видеть людей в Москве, что чем меньше, тем легче. Мне всегда кажется, что я совсем не нужен им.

Читаю я Elliot’a «Felix Holt». Превосходное сочинение. Я читал его, но когда был очень глуп, и совсем забыл. Вот вещь, которую бы надо перевести, если она не переведена. Тане бы работа. Я еще не кончил и боюсь, что конец испортит. Это мне дал брат Сережа. Передай ему, что все правда, что он говорил мне про эту книгу, — все там есть. Второй раз я из деревни хвалю книги его рекомендации.

Лежит передо мной записка вдовы, которая нынче была у меня. У ней нет дома, нет земли, — муж ее был солдат в Грумантской казарме. Она осталась вдовой 32 лет с 8-ю детьми, — старший 11 лет. Когда я стал записывать, то долго не мог понять — оказалось, одна двойня. Поручик дал ей угол на зиму.

Завтра я поеду в Тулу и постараюсь, что можно, сделать для нее.

Везу это письмо на Козловку — и с трепетом открою твое. Что твое здоровье? Тебе очень нехорошо по письмам. Что Миша и весь дом?

Я вчера сожалел о нелюбовности нашей временной. Следствие этой нелюбовности неясность взаимных желаний. Я тебе говорил, что если ты хочешь, чтоб я вернулся, то напиши мне, и я сейчас приеду, и не через силу, а с истинной радостью, что тебе могу сделать желаемое. А ты ничего не пишешь, или как-то неопределенно.

Прощай, душа моя, целую тебя и детей.

Л.

Урусов гораздо лучше, чем в Москве. Ему надо беречься, и он бережется, но я вижу, как, бережась таким образом, он может прожить долго.

Сейчас в Козловке получил твое доброе вполне письмо и уезжаю спокоен и счастлив домой. Ты зовешь, и потому я приеду в понедельник.

40. С. А. Толстой

1885 г. Февраля 22. Москва.

Утром получил твою записочку. Все у нас вполне благополучно, несмотря на твой сон. Малыши прекрасны и физически, и нравственно. И старшие хороши. Илюша помирился с своим учителем. Я спал хорошо, но все еще с гриппом, читаю своего Georg’a. Скажи Саше, если у него есть время, чтоб он прочел. Это важная книга. Этот тот важный шаг на пути общей жизни, как освобождение крестьян — освобождение от частной собственности земли. Взгляд на этот предмет есть поверка людей. И надо прочесть Georg’a, который поставил этот вопрос ясно и определенно. Нельзя уж после него вилять, надо прямо стать на ту или другую сторону. Мои требования гораздо дальше его; но это шаг на первую ступеню той лестницы, по которой я иду.

Вечером я шил сапоги — плохо, дети были у меня.

Утром они ходили гулять, несмотря на желудки, и вернулись веселые и здоровые. Потом пришел Маракуев. Маша попросилась к дяде Сереже слушать Лопатина. Я напился чаю, достал большую шубу и поехал с Маракуевым сначала к Олсуфьевым, чтоб взять у нее рукопись «12 Апостолов», и отдал ее Маракуеву. Он надеется пропустить в цензуре и напечатать, а потом заехал к Сереже за Машей. Только что началось пение, и привез ее с Лелей домой в час. Я не простудился и, должно быть, завтра совсем справлюсь. Письмо тебе было от Варвары Дмитриевны Урусовой. Целую тебя и Таню и милых Кузминских. Я в них теперь больше верю, как вы с ними, а то в роде Новой Зеландии — они.

41. С. А. Толстой

1885 г. Марта 8. Дядьково.

Приехал я нынче утром в Дятьково — очень усталый от бессонной ночи. Урусов медленно, но равномерно опускается. Очень был рад моему приезду. Он собирается ехать 11-го. Он предложил мне ехать раньше, но так как ему видимо хотелось 11-го, я согласился, тем более что здесь много нового для меня и интересного, но не скажу, — приятного. Я нынче уж был на стеклянном заводе и видел ужасы на мой взгляд. Девочки 10 лет в 12 часов ночи становятся на работу и стоят до 12 дня, а потом в 4 идут в школу, где их по команде учат: ус, оса, оси и т. п. Здорового лица женского и мужского [увидать] трудно, а изможденных и жалких — бездна. Из Мальцевых здесь один Николай, очень гостеприимный и добрый и хорошо к народу расположенный человек. Дом старинный, огромный, анфилада комнат в 10, зимний сад и старая мебель. Здесь Рейхель старичок и Вышеславцев. Мальцев приглашает на медведя. У него несколько обложенных. Он убил уже несколько. То-то Илье. Я не поеду, и нет охоты. Хочется не терять времени и писать или хоть учиться. И так 2 дня почти пропало. Завтра, вероятно, поеду в Людиново. Это чугунный и машинный завод за 30 верст, и постараюсь и заняться.

Не сетуй, голубушка, что коротко письмо. Я тебя очень люблю и жалею и за Алешу, если он нездоров, и за твои заботы. Целую детей. Я сейчас иду в баню. Она в доме, и падаю со сна. А завтра письмо пойдет в 11. Еще не успею, пожалуй. Суббота.

Л. Т.

Моя поездка с Урусовым будет ему радостна и, надеюсь, полезна, потому что если бы не я, он бы поехал один.