Наконец-то догадавшись, я вскочила со своего места, чтобы наполнить его кубок.

– Не надо больше говорить. Выпейте, вот вино. Простите вы меня с моими расспросами. Не думайте об этом, лихорадка может возобновиться.

– Да, вы правы. - Он приник к кубку и тут же опустил его. Позже я узнала, что вина мой хозяин, собственно, почти не пьет. - Но я уже все рассказал. Я лишился чувств, а пришел в себя только здесь. Оказалось, не один этот дом со всем, что в нем есть, но также и доход с земли отца доминуса завещан мне - к большому разочарованию университета и магистрата, надо полагать. Вероятно, я умер бы от голода и воспаления в мозгу, если бы не Марта и не двое моих друзей… Но самое скверное, что я ничего не знаю ни о похоронах, ни о том, что сталось с вещами и записями доминуса Иоганна. Очевидно, все, что было найдено при нем, уничтожено.

Он уже вполне успокоился, только невыразительный голос выдавал усталость и боль.

– Вы расспросили ваших друзей?

– Конечно. Все в городе убеждены, что чернокнижника убил черт, чтобы завладеть его душой. Но мне непонятно: зачем казнить так зверски, если в твоей власти причинить душе многократно горшие страдания? Быть может, тут другое…

– Не душу, так жизнь? - Как, однако, холодно в этой нетопленой комнате…

– Да. Эта ярость могла быть свидетельством проигрыша, последней местью. Впрочем, Альберто Тоцци - вы видели его сегодня - уверяет, что я принял происшедшее чересчур близко к сердцу и слишком скоро позабыл о «бритве Оккама», подлинной же причиной несчастья мог быть, к примеру, взрыв. Но не знаю, не знаю… Конечно, говоря о доминусе Иоганне, ничего нельзя утверждать наверняка, но я ни разу не видал у него ничего, что могло бы взорваться. Если бы он умер от яда, я не стал бы клеветать на черта, но взрыв… И потом, где копоть, где следы огня? И эти отметины… следы… когтей или зубов… Нет. Не знаю, в чем он ошибся, почему позволил им нанести удар… но боюсь, что главное я угадал. Он спас свою душу, но не тело.

– Но все же он смог это сделать. - Сумерки сгущались, завладевая пустым домом. Я невольно взглянула на меркнущую белизну неба в переплетах высокого окна: снаружи был ясный летний вечер, а здесь густые тени уже покидали дневные убежища, и воздух казался серым.

– Смог. Прошло три месяца, как истек срок, означенный в договоре. - Господин Вагнер, кажется, подумал о том же: снял с полки огниво и оплывшую свечу в плошке. Желтый огонек отпугнул тьму, отразился в серебряных кубках, и я запоздало удивилась всему, что произошло. - Может быть, я напрасно не утаил от вас, как погиб доминус Иоганн, но ведь вы пришли не затем, чтобы слушать ложь. Я повторю то, что сказал вначале: даже если нечистый вправду имеет власть над вами, существует выход, однажды уже найденный вашим отцом. Не равняя себя с ним, я все же думаю, что смогу… Поступим так: я продолжу свои изыскания, которые начал до несчастья, вы же просмотрите письма вашего отца. Возможно, вы заметите что-то, что ускользнуло от меня. Вы сведущи в медицине? Прекрасно.

Он говорил так просто, будто о самой рутинной работе - будто не его волосы стали седыми, когда он оказался на пути у сил преисподней, - и это пробудило мою дремлющую совесть. Для того ли я бежала из родного города, чтобы навлечь гибель на чужого доброго человека?!

– Зачем вам нужно помогать мне, господин Вагнер?

– Мне не стоит этого делать? - спросил он без насмешки и без обиды - просто желая уяснить для себя положение вещей.

– Если я верно поняла, - помолчав, заговорила я, - вы едва избегли смерти из-за проклятия, которое было на моем отце. Я… Я не должна принимать вашу помощь.

– Но вы не можете мне запретить, если моя помощь не будет помехой, - так же тихо и серьезно ответил он. - Как вы полагаете, я был бы скотиной, если бы не хотел отомстить тому?

Будь я вправду похожа на отца, верно, ответила бы: да, ваша помощь будет помехой, его поединок стал теперь моим, и никому, кроме меня, не следует играть в эту игру… Куда там. Не упоминая даже о том, что было бы чрезмерным нахальством говорить подобное после того, как я обнаружила свое полное невежество в магии, отстранять хозяина дома от изысканий в его же библиотеке… Нет, я и в самом деле не чувствовала себя вправе запретить ему. Не было у меня силы и всемогущества, я была бездомной и безродной девицей, которой сказочно повезло и остается только благодарить… И тут я вспомнила еще кое-что. Слова толстого Фридриха: «Проклятие перешло на него». «О да, не любили мы друг друга… еще при жизни доминуса Иоганна, и потом имел с ним беседу…»

– Скажите, тот - он ничем не грозил вам самому?

– Нет, ничем. Как он мог бы? - спокойно ответил господин Вагнер.

Служить ему оказалось сущим мучением. Ни разу мне не удалось услышать приказания от моего господина. «Как вам проще, Мария, не утруждайте себя» - и только. Первое время я беспокоилась, станет ли он есть мою стряпню: тетушка Лизбет всегда закупала припасы на медные деньги, и я умела готовить бобовую похлебку без мяса, но не мясо без бобов. Однако же ел и даже хвалил - то ли из вежливости, то ли с голоду.

Что до дома - я не стремилась повторить подвиг Геркулеса, вычистив за один день эти конюшни, но делала, что в моих силах. Связка ключей на поясе преисполнила меня важности, несмотря даже на то, что ключей в связке было куда меньше, чем запертых комнат, сундуков и ларей. Подвернув рукава и прикрыв свое старое платье большим фартуком, бурые пятна на котором были оставлены препаратами покрепче уксуса, я медленно продвигалась от каморок и чуланов, предназначенных хозяйству и слугам, к парадным комнатам. Не скажу, что моими усилиями дом стал похож на человеческое жилье - слишком мало было двух рук для этого заброшенного замка, - но кухня стала похожей на кухню, и я уже не оглядывалась в растерянности: как готовить, в чем и из чего?…

Колодец был на заднем дворе, на рынке я купила коромысло с цепями и сама носила воду. Господин Вагнер попытался было сам исполнить эту работу, но я его отогнала, вопросив сурово: не хочет ли он меня выдать, и где это видано, чтобы больной хозяин при здоровой служанке таскал ведра?! На другой день он со мной поквитался. Я позабыла сказать, что в кухне под потолком висела итальянская лампа. Проку от нее было не больше, чем от водопровода: цепь, к которой ее подвесил мастер, застряла в механизме, и лампу нельзя было опустить, чтобы залить масло. Теперь мой хозяин взгромоздил табурет на стол, сам влез на эту шаткую опору и клещами что-то разгибал в блоке, через который была продернута цепь.

– Господин Вагнер! Ну для чего вы…

– Цепь застряла, кто-то потянул слишком сильно, - отвечал он с высоты. На рукавах его рубахи висели клочья промасленной паутины. - Тут кольцо разымается, придется ее снять.

– Да пропади она пропадом, пусть бы висела где висит! - вскричала я в ужасе. - Лето на дворе, день долгий, да есть ведь и свечи!

– Вы не должны работать при свече, - невозмутимо ответил он. - Это губит глаза, можете мне поверить… Ага, есть! - Он подхватил лампу, швырнул клещи вниз, на сброшенную мантию и, упершись ладонью в табурет, спрыгнул на пол с лампой в руках. Вид у него был весьма довольный. - Вот. Если пожелаете, можете ее почистить, а я пока поправлю цепь.

– Конечно, дайте ее скорей. - Руки господина Вагнера были перепачканы копотью и зеленым окислом, и я устыдилась, что плохо служу ему. - Что же вы не сказали мне, я бы наняла кого… Ну как это можно, чтобы ученый господин занимался таким делом!

– Отчего нет? - весело возразил он. - Про нас сказано - «отдых в лаборатории имеют, пальцы в угли и отбросы и всякую грязь суют, а не в кольца золотые…»

– «И подобны кузнецам и угольщикам закопченным»? - Обмирая от собственной дерзости, я показала свою ладонь, черную, как донце кастрюли, которую недавно чистила.

– Вы читали его? - спросил мой господин с восхищением.