– Софья, у меня для вас заготовлен сюрприз. Сегодня мы будем обедать в одном, очень своеобразном месте.

– В какой-нибудь из ваших «милых» гостиниц или на «шикарном» постоялом дворе? – в ее голосе звучала ирония.

– Нет. Мы сейчас едем по земле, принадлежащей Мендоза, Софья. И довольно уже давно. Это фамильное имение, оно было даровано нам Фердинандом III, как утверждают, за то, что Мендоза помогли ему разбить мавров и овладеть Кордовой.

– Мендоза составили большую часть испанской истории, если я не ошибаюсь, – произнесла в задумчивости Софья.

– Если верить всему тому, что мне довелось слышать, то возможно и всю. Должен признать, что моим предкам ничего не стоило перейти из одного лагеря в другой. – В глазах Роберта блеснула какая-то хитринка, когда он об этом сообщал Софье.

Может быть, он думал о том, как поддерживал французов и испанцев, выступавших против лорда Нельсона и англичан? – пришла Софье в голову мысль. Если это было так, то значит, он проиграл, и это сейчас ему не давало покоя.

– Нам всем рано или поздно приходится делать свой выбор, – мягко, словно успокаивая его, вымолвила она. – Иногда, правда, оказывается, что выбор сделан не тот. Ну и что? Значит не судьба. А ваш предок был славно вознагражден. Очень красивые места, Роберт, просто чудесные.

В большинстве своем – это фермы, деревеньки, где живут крестьяне, лачуги, хибары. Но есть один дом, который можно назвать даже комфортабельным, хотя далеко не импозантным. Говорят, что построил один из Мендоза еще в четырнадцатом веке. Не знаю, так ли это. Место, в общем, непритязательное и даже примитивное. Но мне там очень нравится, и думаю, понравится и вам.

Он распорядился, чтобы слуга отправился вперед и предупредил в доме об их приезде. Когда они добрались до места, их встречали там двое слуг: мужчина и женщина. Женщина приготовила для них дикого кролика в виде жаркого с горькими апельсинами, которое подалось в комнату, где у очага стоял стол. Дом состоял всего лишь из двух небольших комнат и кухни.

– Наш род всегда отрицал и не понимал такого понятия, как «гасиенда», – объяснил ей Роберт. – Не верится мне, что Мендоза хоть раз сюда заглядывали.

Софья почему-то есть совсем не хотела. Она лишь ковыряла вилкой в тарелке, но имитировать легкую болтовню ей все же удавалось.

– А они всегда жили в Кордове?

– Да, но что значит всегда? Мне точно известно, когда первые Мендоза прибыли в этот город. Но одно не вызывает сомнения – они жили в Кордове уже задолго до того, как был построен дворец. – Он улыбнулся ей, сердце ее мгновенно куда-то опустилось, руки задрожали и она не сомневалась, что он все заметил, хотя и не подал виду.

– Как бы то ни было, дворец выдающийся. Вы должны его видеть.

Она изо всех сил избегала смотреть ему прямо в глаза.

– А Патио Апельсиновых деревьев еще существует? Там еще был бассейн, в котором все отражается как в зеркале и розовые розы вокруг?

– Ага. Понимаю. Пабло показывал вам дворец.

– Никогда он мне его не показывал. – Софья ему рассказала, как еще девчонкой пела там для доньи Кармен.

– Значит, ваши жизненные пути пересеклись с путями Мендоза уже давно, – сказал Роберт. Он потянулся через стол и легонько провел пальцами по ее ладони невидимую линию. – Интересно, что бы по этому поводу сказала та пожилая цыганка-гадалка, вырастившая вас?

– Она бы назвала это судьбой.

– И была бы права. Я всегда знал, что вы когда-нибудь станете частью моей судьбы, с тех пор как впервые увидел вас.

Время притворяться миновало, сейчас нужно было выбирать: или – или. Она повернулась и стала пристально смотреть на него.

– Впервые увидели кого, дон Роберт? Цыганку, которая хорошо пела на постоялых дворах или донью Софью?

– Обеих. Обе женщины заинтриговали меня еще до того, как мне пришлось убедиться, что это одна и та же женщина.

Софья убрала свою руку, взяла бокал с вином и выпила его. Она не могла уже ничего ни выдумывать, ни изобретать и решила не противиться силам, которые неумолимо толкали ее в объятия этого мужчины.

– Роберт, – негромко обратилась она, поставив бокал. – Вы хотите, чтобы я стала вашей?

От шока он даже раскрыл рот, потом откинулся на спинку кресла и громко захохотал.

– Вы просто неповторимы, Цыганочка. Сомневаюсь, что у вас в этом смысле есть достойная соперница.

– Это не ответ на мой вопрос.

А может быть он сейчас возьмет и откажется, скажет ей, что сам выбирает себе женщин, с которыми хочет спать и в состоянии совратить кого угодно. Софья видела по его лицу, что он раздумывает, но искры ее горящих глаз зажгли огонь желания и в нем.

– Да, черт меня возьми, хочу. Не знаю, доверяю ли я вам, донья Софья, но вас хочу.

– Очень хорошо. Скажите, а есть на двери задвижка? – Она кивнула в сторону остальных комнат. – А то эти спальни выглядят не слишком гостеприимно, да и холодно там. А вот кухня как раз то, что надо.

Он поднялся, шагнул к двери и запер ее на тяжелую задвижку. Повернувшись, он увидел ее обнаженной, стоявшей у огня. Ее кремовая плоть отражала темно-красные блики.

Первая их любовь походила на вспышку, на нечто такое, к чему они долго готовились, давно уже созрели для этого, но никак не могли осуществить. Жадно, без лишних слов и без долгих поцелуев, он взял ее, разрядив в нее все свои накопившиеся за последнее время тяготы и переживания. И она себя не сдерживала… Два года постоянного воздержания буквально обрушились на него ее неистовой жаждой наслаждения… Их первое слияние напоминало некую трапезу двух до дрожи в руках изголодавшихся людей. С той лишь разницей, что пищей для них стали тела друг друга… Позже, когда их ищущие руки сплелись, и тела вновь соединились, возникла нежность, ласки и обретение после поисков нового, лишь им одним необходимого чувства. Когда их страсти утихли после полного удовлетворения друг другом, они молча лежали рядом. Софья чувствовала наплывающее на нее состояние услады, покоя и умиротворенности. Будто закончились эти бесконечные скитания, потери и она вернулась к родному очагу.

– Почему? – спросил ее Роберт. – Почему я? Почему сейчас и здесь?

– Потому что ты привез меня сюда для этого, – отвечала она.

Радость мешала Софье говорить, она ясно сознавала, что принадлежала этому человеку полностью, без остатка, что возврата к прошлому нет и быть не может.

– Потому что я тебе нужна. Потому что впервые в жизни я действительно поняла значение слова «любовь». – Она вдруг ощутила, как он будто бы отпрянул от нее, хотя даже не пошевелился.

Ее слова, подобно горящим угольям, обжигали уши, раскаленными спицами входили в сердце. Как он старался забыться, избавиться от всего, изобретая самые разные способы бегства от себя, – недолгого, пусть даже на несколько дней, но муки и страдания не дремали, они ждали его. И опять судьба потешалась над ним. Ведь Софья преподнесла ему бесценный дар и именно тогда, когда он им воспользоваться не мог. Так как же быть? Ничего не оставалось, как отвернуться от дара Всевышнего…

– Софья, послушай меня. Я не могу… Я имею в виду, сейчас не могу, ведь все так… – Он замолчал, понимая, что слова сейчас бесполезны и неуместны.

Она не шелохнулась. Волны страсти и наслаждения откатились, оставили ее погибать на пустынном берегу. Я потеряла его, с внезапной отчетливостью, поняла Софья. Это пришедшее понимание боль внутри не утихомирило, а наоборот, делало ее нестерпимой. Я его потеряла, так никогда и не обретя. Разум ее всколыхнулся, и она поняла, все поняла до конца. До сих пор ей удавалось избегать наказания. Из-за нее погибли два человека, убийца ее дочери так и оставался в живых – да ведь это реки крови! Как она могла просто барахтаться в них и не утонуть? Когда-то она этого желала. Но, наверное, это было бы слишком просто. А вот теперь и начинается ад, маячивший раньше где-то там, далеко, за горизонтом… Потеря Роберта – расплата, наказание за грех, за пролитую ею кровь.

Он даже не появился на ее концертах в Кордове. Весь город собрался, чтобы посмотреть и послушать Цыганочку. Ее восторженно принимали, неистово аплодировали, но лишь один идальго Мендоза устранился от этого. На третье утро пребывания в городе она не имела даже и тех остатков гордости, которые способны были ее удержать в первые дни пребывания в Кордове. Она знала, что будет отвергнута, но сдаваться без борьбы она не привыкла.