– Сеньор, Вы не католик? – поинтересовался монах.

– Нет. А что, Хоукинс предлагал Вам обратить меня в свою веру?

– Нет, но просил помолиться за Вас, и я буду молиться, дон Роберт. Может быть Господь, в его бесконечном милосердии, поможет Вам и укажет на Ваши заблуждения, происходящие от протестантской ереси.

Брат Илия умолк. Роберт был убежден в том, что тот ждет из его уст отрицания принадлежности к протестантам. Ну ладно, пусть себе ждет, хоть до второго пришествия. Роберт не собирался радовать инквизицию еще одним евреем. Он помнил о медальоне, который висел у него под рубашкой и на каком языке на нем была сделана надпись. Впрочем, не только медальон может его разоблачить перед ними. Достаточно снять с него штаны и никаких сомнений в том, что он не протестант и никогда им не был, не останется. Но вообще-то явиться сюда с этим медальоном на груди было глупостью. Следовало бы запрятать его поглубже и не вынимать до самой Кордовы.

Молчание затягивалось. Наконец монах не выдержал и заговорил первым.

– Я хочу утешить Вас, дон Роберт. Давайте присядем, здесь нас никто не услышит, я обещаю Вам.

– Меня это не особенно беспокоит, брат Илия. У меня нет секретов.

– Я понимаю, но мне необходимо кое-что сказать Вам. Быть может это никакие не тайны. Скорее, истинные вещи, хотя об этом в Испании вслух говорить не принято. Гарри рассказал мне, что в Вас течет испанская кровь, но для всех Вы предпочитаете оставаться англичанином.

– Верно.

– Конечно, в вас должна быть испанская кровь, ведь вы – Мендоза. Выходец из рода, столько сыгравшего в политике и истории Испании и причинившего столько несчастий… Вы знаете, я в последнее время очень много думал о Мендоза. Но и для Испании и для Андалузии вы все равно принесли меньше вреда, чем эта высшая знать. Вы ведь намного богаче их?

Роберт сразу же вспомнил о золоте в преддворье монастыря.

– Откровенно говоря, это так, мы намного богаче их. Уж не желаете ли вы некое возмещение за ваши добрые дела, брат? Поэтому вы и хотели встретиться со мной?

– Не совсем, – монах откинул свой клобук назад и Роберт понял, что он был гораздо моложе, чем вначале ему показался.

От его правого уха до угла узкого рта шел лиловый шрам. Интересно, при каких обстоятельствах этот божий человек отхватил такое украшение?

– Разрешите вам признаться в том, что я не тот, кем могу показаться на первый взгляд, – сказал монах.

– Знаете, я это тоже начинаю понимать, – Роберт демонстративно потрогал один из своих пистолетов. Его не обыскивали и не просили сдавать оружие, так что пока он мог обороняться. – И кто же вы в таком случае?

– По крайней мере, не тот, кто мог бы вам угрожать или представлять для вас опасность, – тихо сказал монах, заметив жест, сделанный Робертом. – И это значит, что я не просто обычный человек, живущий в согласии с Богом.

– Согласие, во всяком случае то, о котором вы говорите, такая вещь, мимо которой не всегда можно пройти, – задумчиво сказал Роберт.

– Но ради него я и пришел сюда: обрести спокойствие, жить в согласии с Богом, обрести возможность для молитвы и все безуспешно.

– А, позвольте спросить, почему?

Было заметно, как монах сжал под клобуком руки в кулаки.

– Потому что страдания моих собратьев-испанцев не дают мне покоя. Вам же, дон Роберт, хорошо известно, что Испания – это средневековье. Что наша аристократия ни во что не ставит Бурбонов, что наши политики прогнили насквозь, просмердели и занимаются лишь враждой между собой, что высшие классы напрочь лишены патриотизм и движимы алчностью. Все это сделала из нас страну небольшого числа богатых людей, заправляющих всем в стране и огромного количества бедняков, у которых нет ни малейшего шанса на то, чтобы изменить свое положение.

– Мне достаточно часто приходилось слышать подобные обвинения – ответил Роберт. – Я не уверен в том, что они справедливы.

– Я не сказал и слова неправды, – брат Илия разгорячился. – Вот, взгляните на этот сад хотя бы. Рай, не правда ли? А почему в Андалузии такая плодородная земля? Потому что мавры прорыли здесь каналы для орошения. Ни один христианский правитель об этом и думать не хотел. А здесь у нас, слава Богу, есть каналы, оставшиеся от арабов, а остальная страна – засушливая пустыня.

Монах поднялся и принялся расхаживать по саду, не вынимая рук из своего одеяния. Веревка, кое-как подвязанная к его поясу, раскачивалась в такт ходьбе.

– Испания живет тем, что ввозит серебро и золото из колоний. Вы, сэр, живете тем, что даете взаймы деньги, которые к вам возвращаются с первым кораблем, прибывшим из Америки. И сколько же эти отдаленные страны будут позволять вам грабить себя на благо так называемой матери Испании? Мы знаем о революциях в Северной Америке и Франции? Скоро мы их увидим в Испанской Америке.

Роберт откинулся назад и рассматривал этого страстного оратора, пытаясь определить, кем он был.

– Скажем так: я согласен с вашими утверждениями, ну, хотя бы для того, чтобы наша беседа слишком не затягивалась. Что за средство предлагаете вы, брат Илия?

– Наполеон.

Роберт затаил дыхание.

– Это настолько сильное лекарство, что ненароком может убить даже пациента.

– Этот пациент, как вы выражаетесь, Испания. Она уже умирает. Такая же ситуация сложилась и во Франции перед революцией. Именно они и подготовили ее.

– И вместе с ней гильотину, – напомнил Роберт. – Да. Поэтому лучше Наполеон, чем гражданская война. Он положил конец зверствам и анархии в стране.

– Может быть. Но, как вы поняли, я не испанец… Вернее не вполне… И не позволю себе вмешиваться в вашу политику.

Монах снова уселся на скамейку. Он наклонился к гостю и опять заговорил. Его речь стала быстрой, похоже, что он долго ее готовил.

– Вы – Мендоза. Мне сказали, что сейчас вы контролируете весь дом здесь в Испании фактически, а может быть и юридически. Такая власть не может оставаться политически нейтральной. Вы можете быть либо с нами, либо против нас. Другого пути нет.

– За или против кого?

Брат Илия уже не выказывал того напряжения, в каком он находился минуту назад.

– Мы – это небольшая группа людей, которая ищет способ установить в этой стране справедливый и свободный строй.

– Ваша церковь немногим может похвастаться на этом поприще.

– Это не моя церковь. От имени церкви выступают корыстолюбивые люди. Сейчас они не могут удержать ее от того, чтобы она встала на сторону ангелов.

Именно эту фразу Роберт слышал от Хоукинса. Мендоза смогут встать на сторону ангелов, так сказал он.

– Вероятно. – Роберт не собирался упускать возможность разузнать, что же все-таки планировали эти ангелы? – Я не могу брать на себя никаких обязательств, – медленно произнес он. – Но выслушаю то, что вы мне скажете. Но я не собираюсь втягивать дом Мендоза в открытую оппозицию вам, не предупредив вас об этом.

– Вы клянетесь, дон Роберт?

– Я даю вам мое слово, брат Илия. Слово Мендозы. Это то же самое.

– Да, я верю, что это так и есть. – Монах полез в один из необъятных карманов своего одеяния и достал сложенный листок бумаги. – Здесь имя человека, который может сказать вам больше.

Роберт взял у него листок, но не стал читать.

– Один вопрос, брат Илия: какую роль во всем этом играет Хоукинс?

– Гарри с нами душой, – ответил монах. – Но это несчастное создание очень немногое может сделать. Он молится за нас, он же – святой, вы знаете это?

Роберт дождался, когда караван выедет на дорогу, которая вела в Кордову и лишь тогда достал записку, врученную ему монахом. Ему хотелось узнать имя таинственного человека. Стоило ему прочитать записку, как его глаза округлились. Он перечитал ее еще раз и повернулся к Гарри Хоукинсу.

– Ты англичанин, Гарри, не так ли?

– Это зависит от того, что Вы под этим подразумеваете, сэр.

– Только то, о чем сейчас спросил тебя. Сын своей родины – Англии, подданный его королевского величества, драгоценнейшей особы – короля Георга III.