Вечером, возвратившись и в очередной раз не найдя никого дома, Мишо расстроился. Что с того, что Николь беременна? Все равно дома застать ее невозможно. Захотела машину?.. Ладно, на тебе машину. Но только «Флорида» служила ей главным образом для того, чтобы сбегать из дома. Когда–нибудь ее найдут в кювете — и тогда прощай ребенок. Беременная женщина должна отдыхать, а не разъезжать по дорогам в кромешной тьме. А беременна ли она на самом деле?.. Он сел было за фисгармонию и сыграл первый такт «Veni Creator», но остановился: даже самое любимое занятие больше его не утешало.

На всякий случай он накрыл стол на двоих. Вдруг она приедет к ужину. Он хотел было поставить третью тарелку для Людо, но потом передумал: вряд ли стоит подвергать его лишний раз материнским придиркам. К тому же, парень явно предпочитает, чтобы его оставили в покое. Он, как обычно, поднимется к себе наверх с кусочком сыра и будет часами выплескивать свои фантазии на стены. Пока что все обстоит именно так. Но пройдет еще несколько дней — и все наладится. Скоро у Николь будет другой ребенок, это как раз то, что ей нужно: нормальный ребенок, ее ребенок, а не этот бедняга идиот; он. конечно, добрый малый, но с придурью, и тут уж ничего не поделаешь. Даже Татав в последнее время стал с ним хуже ладить.

Постоянные поражения в словесных стычках с женой постепенно сделали свое дело: Мишо стал раздражительным и равнодушным. Он все больше осторожничал и старался не вмешиваться в жизнь своего пасынка — источника семейных передряг. — которому он безотчетно ставил в вину собственное малодушие. И потом. Людо все же был странным, чересчур странным. Когда–то Мишо собирался взять его к себе учеником, но что стали бы говорить люди? Он и так потерял нескольких клиентов, когда женился на дочери Бланшаров. А некоторые прихожане даже сменили церковь, были и жалобы.

Около девяти часов вечера Мишо включил телевизор и, разогрев банку рагу, поужинал, не чувствуя вкуса пищи и рассеянно глядя на экран, где сменялись немые кадры, так как он выключил звук, чтобы не пропустить шума подъезжающей машины. Когда Николь задерживалась, он всегда боялся, что она попадет в аварию. Он не спешил заканчивать ужин, надеясь, что Николь все же успеет присоединиться к нему. Она приехала в тот момент, когда он уже очистил себе яблоко.

— Ну наконец. — сказал он, поднимаясь, чтобы поцеловать жену.

— В воскресенье обедаем у родителей, — с порога громко объявила она. — Нужно не тянуть с отправкой Людо… Ах, я на ногах не стою…

— Где это ты была? — не удержался от вопроса Мишо.

— Где надо, там и была, отстань. Я не хочу есть, можешь убирать. Ну ладно, спокойной ночи, пойду спать.

Бросив пальто на диван и небрежно послав мужу воздушный поцелуй, она резко развернулась и вышла. Мишо с недоеденным яблоком в руке оцепенел от разочарования. Он слышал, как она поднялась по лестнице, прошла по коридору, открыла дверь — и вдруг раздался визг, заставивший его бросить яблоко и молнией взлететь наверх. Повсюду горел свет. В дверях спальни, прижав кулаки к вискам, стояла Николь и по–прежнему визжала диким голосом. Мишо оттолкнул ее и застыл на пороге как вкопанный: на кровати с залитой кровью головой лежал Людо.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

I

Центр Сен–Поль располагался посреди леса. Тишина, сосны и колючие заросли дикой ежевики отделяли его со всех сторон от внешнего мира. К шоссе, пролегавшему в километре южнее, вела песчаная тропа. За коваными железными воротами в мавританском стиле начиналась посыпанная гравием аллея, ведущая прямо к зданию Центра — старинному охотничьему замку с вытянутыми боковыми крыльями. Два этажа и чердак, новая, крытая шифером крыша, предательская паутина трещин на фасаде. Сорок комнат, в том числе столовая с громадным камином, который не растапливали с незапамятных времен. Обе входные двери вели на террасу, посыпанную шлаком, громко скрипевшим под ногами.

Ниже до самой реки простирался заросший парк с заброшенным теннисным кортом. В конце площадки, рядом с перевернутой ванной, стояла на колодках машина марки «Версаль», когда–то принадлежавшая основателю центра полковнику Муассаку. Под ней обитал кот по кличке Клоши.

В этом сонном царстве жили «дети»; младшая из них уже достигла совершеннолетия, а старшему было за пятьдесят.

Детьми они были по духу, точнее, по простодушию. Они воплощали собой райскую невинность, лилейно–чистую надежду на искупление, то были чистокровные нищие духом из проповеди Христа; однажды, в Судный день, они спасут мир — так в свое время говорил полковник.

В Центре всегда говорили не «девочка» или «мальчик», а «дитя», однако, несмотря на совместное обучение, «мальчикам» с «девочками» запрещали общаться.

Все «дети» происходили из зажиточных семей, способных пожизненно оплачивать полный пансион в укрытом от превратностей жизни месте. Родственники расточали «детям» знаки меланхолического обожания и почитали за долг оплачивать в складчину содержание "'детей», оставшихся без опеки.

Буйно помешанных отправляли назад либо передавали в психиатрическую больницу Вальминьяка.

После смерти полковника Центр возглавила бывшая медсестра мадемуазель Ракофф. Хозяйственные работы выполняли служительница и служитель, Адольфин и Дуду, они же присматривали по ночам за мужским и женским дортуарами, разделенными большой столовой.

В зависимости от степени душевного заболевания, «дети'' выполняли различные работы, облегчая бремя, лежавшее на персонале Центра.

По воскресеньям на велосипеде приезжал старый приютский духовник: он наскоро отпускал грехи, служил мессу и обедал в Центре вместе с приехавшими к детям родственниками. После обеда мадемуазель Ракофф удерживала его, чтобы сыграть партию в домино или крокет — в зависимости от времени года.

Людо уже месяц жил в Центре. Он уехал из Бюиссоне в назначенный день, несмотря на возражения врача, наложившего ему швы на рану. Николь отказалась от прощания, которое она сочла неуместным, и набросилась на умолявшего ее мужа:

— Не в тюрьму же он едет. Я попрощаюсь с ним в другой раз.

Татав вручил ему тяжелый, завязанный узлом, носок:

— Спрячь хорошенько, это я накопил… Ну. пока!.. Сбережения Татава оказались пригоршней пятифранковых монет из копилки Николь; вместо украденных денег он положил в копилку горсть болтов.

Мишо довез Людо на машине до съезда с шоссе на лесную тропу, ведущую к Центру Сен–Поль; дорога заняла час. и все это время механик не проронил ни слова. Там их ожидала тучная женщина.

— Тут настоящий лабиринт. — сказала она. — Надо хорошо знать эти места… Так вот он какой!

Мишо вдруг взглянул на часы и заерзал.

— Мне еще назад добираться… И потом, ты же знаешь свою мать!..

Он поцеловал Людо на прощанье, пообещал приехать в одно из ближайших воскресений и. конечно же. забрать его на каникулы. Машина скрылась из виду.

— Ну, пошли, — сказала дама и повернула в сторону леса. — До Центра добрый кусок дороги, но ноги у тебя длинные. Зовусь я Фин. Дети меня любят. Я готовлю еду и прибираюсь по хозяйству, делаю все. что скажут. Приходится попотеть, да ничего. Мадемуазель Ракофф нравится, когда все идет как по маслу. Ну а ты… как тебя зовут?

— Людо, — ответил он.

— Людо так Людо… Не думай, ты привыкнешь. Вначале немного странно, но если разобраться, то вам живется лучше всех. Никаких забот, ни перед кем не надо отчитываться, никаких неприятностей, ничего. Как птички Божии. Птички, которых держат в тепле и уюте… что у тебя за болезнь?..

— Это они… Они говорят, что я с приветом.

У него был жар, он чувствовал тяжесть в теле, и дорога уплывала из–под ног. Она не сказала до свидания но я видел как она смотрела из окна а я не отдал ей ее подарок… поэтому я выиграл.

— А что ты сделал с головой?

Людо сказал, что подрался.