«С некоторых пор у них явилась пресмешная мода прятать свои волосы под париками, окрашенными в разные цвета. Длинное платье, все в складках, покрывает всю их фигуру и повязывается одним только поясом, повыше груди. Наверно это кормилицы? Посмотрите, как торчат у них груди!.. Ничуть. Это, изволите ли видеть, — просто юные особы, ищущие мужей; все они только и стараются, как бы попышнее вздуть складки своих платьев… Вот как у нас нынче злоупотребляют самыми разумными модами…».[295]

«Разумные моды»! Не дерет ли уха сочетание этих двух слов?

Но, строго говоря, все же еще большой вопрос, вправе ли мы утверждать, что моды этого периода революции были уж так особенно эксцентричны? Приходится отвечать на это отрицательно, когда посмотришь, до чего они дошли немного позже: во времена Директории. До полного апогея извращенности мода достигла именно лишь при бесстыдной распущенности этого благословенного… для мужчин времени, и, чтобы судить о ней, довольно вспомнить куплеты тогдашней модной уличной песни:[296]

Революция отразилась не только на учреждениях и на людях, но и на самом языке. Изменения, которым подверглась разговорная речь с 1789 по 1795 г., могли бы послужить любопытным материалом для подробного исследования. При этом встретилось бы наверное немало образных слов и выражений, имевших лишь временное значение и ненадолго переживших события, их создавшие. В то время как многие слова были заимствованы из иностранных языков, другие просто изменили свое первоначальное значение, а затем благодаря долгому их употреблению в этом новом смысле так и остались измененными навсегда: слова budget (бюджет), motion, (толчок, предложение), club (клуб) и многие другие перешли из Англии и вошли во французский язык окончательно; другие — французского происхождения, как, например, constitution (конституция), convention (конвент), aristocrate (аристократ) стали пониматься в смысле, отличном от того, который они имели прежде. Кроме того, образовалось множество и совсем новых терминов, как-то: revolutionner (революционерить), lanterner (вешать на фонарях — фонарить), septembriser, semptembriseur (сентябризировать, сентябрист), guillotine, guillotineur, regicide et sans-culotte (гильотина, гильотинировать, цареубийца и санкюлот); они появлялись постоянно в листках того времени, выражая характер и направление этой прессы. Санкюлотный говор-жаргон, стал обязательным для всех. Обязательным стало вскоре и обращение на «ты». Пятнадцатилетний юноша без церемонии «тыкал» восьмидесятилетнему старцу, ученик — профессору, прислуга — барину. Письма к министрам начинались словами: «гражданин-министр», а далее уже было обязательно писать прямо на «ты». Это нивелирующее обращение привилось, собственно говоря, лишь в 1793 году; но первый пример подобного отношения низших к высшим наблюдался еще года за три перед этим. Накануне демократического торжества, праздника Федерации, фанатик революции Николай Бонвиль, редактор сатирического журнала «Железная пасть» (La Bouche de Fer), написал открытое письмо Людовику XVI, приглашая его примкнуть к народному делу. В этом странном послании, помеченном 6 июля того же года, обращаясь весьма фамильярно к монарху, авторитет и престиж которого, под влиянием новых идей, падали с каждым днем, автор писал: «Ты лишь один во всем государстве не слыхал падения Бастилии, всколыхнувшего весь мир и пошатнувшего все троны земные. Еще не поздно исправить ошибки твоего развратного воспитания и избавиться с помощью своего вооруженного народа от тирании придворных, у которых ты сам лишь первый раб… Народ сумел отделить государя, в достоинство которого он верит, от шайки его вероломных слуг… Сумей же и ты, в свою очередь, понять различие между поведением, достойным неприкосновенного короля, и разными мелкими, но раздражающими интригами, служащими лишь частным интересам».[297]

До того обращение на «ты» к королю было привилегией одних поэтов, но, например, в словах Буало, обращенных к Людовику XIV, не слышно, конечно, ни тени презрения или фамильярности, когда он говорит:

Пример Бонвиля остался, впрочем, одинок; обращение на «ты» в то время еще не проникло в массы и стало всеобщим лишь тремя годами позже.[298]

Вследствие ходатайства депутации от народных обществ Парижа Конвент полуофициально санкционировал всеобщее уравнительное обращение; на «ты». Основы нашего языка (так говорил один из членов депутации) должны нам быть столь же дороги, как и законы нашей республики. Мы различаем три лица в единственном числе и три во множественном, но, вопреки этому правилу, дух фанатизма, гордости и феодализма приучил нас при обращении к одному лицу употреблять множественное число. «Результатом этой неправильности является немало зол: она ставит преграду развитию санкюлотов, поддерживает спесь в людях развращенных и под видом уважения, является в сущности лестью, подрывающей основы братства. Когда эти соображения были сообщены всем народным обществам, то последние единодушно постановили ходатайствовать перед вами об издании закона против этого превратного обычая. Первым благом, которое явится результатом этой реформы, будет утверждение действительного равенства, так как люди не будут впредь считать себя выше, говоря санкюлоту „ты“, когда последний будет отвечать тоже на „ты“, а вследствие этого уменьшатся гордость, различие между людьми изгладится, исчезнет враждебность, усилится видимая близость, увеличится стремление к братству, а следовательно, и к равенству».[299] Делегат в конце своей речи просил издания декрета, которым бы всем республиканцам под страхом объявления их «подозрительными» и «льстецами» предписывалось обращаться на «ты» ко всем без различия мужчинам и женщинам, когда они будут в единственном числе. По предложению Филиппа решено было напечатать эту речь в официальном Бюллетене, с почетным отзывом Конвента. Другой делегат предлагал, чтобы словом «вы» обозначать аристократов, взамен употреблявшегося слова — господин (monsieur). Но это предложение было отклонено.[300] С этого времени обращение на «ты» приобрело право гражданства в революционной речи. Конвент допустил его употребление.

Последствия такого постановления не замедлили скоро проявиться: представители Конвента, получавшие от него особые поручения, в своих обращениях к местными властям[301] отказываются первые от устаревших формул обращения и заменяют их новыми, более соответствующими принципам равенства. Обыкновенные граждане становятся на равную ногу с членами парижской Коммуны,[302] обращаясь к ним запросто — на «ты».

Этот гражданский обычай был усвоен тем охотнее, что напоминал обычаи древних римлян, у коих другого обращения не было. В эпоху революции античной жизни подражали даже в мелочах. Революционеры того времени заимствовали таким образом у древних не только их героев, имена, костюмы, но даже и самую грамматику. Как могли бы Катоны, Бруты и Цицероны 1793-го года говорить «вы» своим согражданам, когда их прообразы с римской трибуны гремели своими: «tu quoque».[303] В подобных случаях всегда интересно мнение современника. В своем «Деревенском листке» (Feuille villageoise) публицист Жэнгэне (Ginguene) писал 2 января 1795 года (Тридник, 13 нивоза II года): «Вывод одинаков как с точки зрения разума, так и с точка зрения равенства: только глупейшая привычка может заставлять говорить во множественном числе, когда обращаешься к одному человеку. Конвенту было предложено издать по этому поводу особый декрет, но Конвент, считая французов достаточно взрослыми, нашел, что они и сами могут преподать себе этот урок. В Конвенте, в клубе якобинцев, во всех народных обществах, в секционных собраниях, в департаментах, в Коммуне, в министерских канцеляриях, во всех управлениях уже обращаются на „ты“, и скоро „ты“ будет господствовать повсюду. Греки и римляне не воображали, что обращаясь к одному человеку во множественном числе, они этим могут выказать ему уважение. Наши предки, создававшие наш язык, были феодалами, аристократами. Теперь аристократии уже нет. Приличная фамильярность дает тон истинному равенству. Можно обращаться со всеми на „ты“, никого не оскорбляя, и братские слова „ты“ и „тебя“ — должны всегда произноситься не грубо и обидно, а с дружеским братским чувством. Когда истинные „санкюлоты“ и так называемые, „люди общества“ (gens comme il faut), если они еще уцелеют надолго, будут говорить друг другу „ты“, то первый повысится, а второй снизойдет, и таким образом оба приблизятся к одному и тому же демократическому уровню».