– Если ты мне сейчас закатишь лекцию по экологии, клянусь, я расскажу твоей Ирмгард, как я поймал тебя в туалете гоняющим шкуру, когда тебе было двенадцать.

– Бэйб рассмеялся.

– Великий был день для меня. До тех пор я считал, что один в мире занимаюсь этим ужасным делом. Я думал, ты выгонишь меня из дома или посадишь в яму, а все будут бросать в меня камни. Когда ты мне сказал, что этим занимались все и во все времена, я, помню, подумал: «Вот гады эти взрослые, почему мне раньше никто не сказал?»

Док улыбнулся, указал на кровать.

– Разберика-ка эти завалы.

Бэйб занялся кроватью. У них был договор: когда Док приезжал, он занимал кровать, а Бэйб спал на диване, полном торчащих пружин.

Пока Бэйб возился, Док предложил:

– А бросай-ка ты жить как отшельник, поехали со мной в штат Вашингтон, я устрою тебя в приличное место, будем рядом. Попробуем, а? На хлеб у меня есть, ты знаешь, это не проблема.

Бэйб покачал головой.

– Там нет приличных колледжей для докторантуры.

– С прелестями Колубмуса, так?

– Колумбус не такой уж и великий университет, но в нем гораздо лучше учиться, чем, скажем, в Джорджтауне.

Неожиданно Док взвился.

– Господи, Бэйб, ради Бога, не надо повторять путь отца!

– Мне надоело это слышать! – тут же взвился и Бэйб.

Док замолчал, сконфузившись.

– Надоело? Я тебе говорю это в первый раз.

– Наш профессор Бизенталь уже прочитал об этом мне лекцию.

– Он из вундеркиндов Гомера?

Бэйб кивнул.

– Знаешь, мне нравится моя келья. Спасибо за заботу, но я останусь здесь, и Гомер Вергилий тут ни при чем.

– Осел упрямый!

Бэйб пожал плечами, убрал подушки. Док развесил в шкафу свои вещи.

– Я приглашаю тебя и Этту на обед, о'кей? Ей ведь нужна еда, так? Или она поддерживает свое божественное существование чистым воздухом?

– Погоди, вот увидишь ее – слюной захлебнешься.

Док засмеялся.

– Сынок, перед тобой человек, который один раз был женат и трижды обручен еще до двадцати пяти лет – у меня трудно вызвать слюноотделение.

– Ты что, хвастаешься? Четыре ареста и один срок?

– Да мое осуждение и сроком назвать трудно.

Док закрыл сумку, засунул ее в угол стенного шкафа. Потом спросил как бы невзначай:

– Ты все еще хранишь ту штуку?

Делая вид, что он не понимает, Бэйб переспросил:

– Какую штуку?

– Когда я зашел к тебе, ты грозился размазать мои мозги по стенке. Звучало довольно реалистично, совсем как в хорошем кино.

– Да ну...

– Так хранишь?

– Заряжен. – Бэйб залез в книжный ящик письменного стола, вытащил коробку с патронами и пистолет. – Вот.

– Сначала вытащи эти штуки, а потом дай мне.

Бэйб ловко разрядил пистолет. Владел он им мастерски; ничего удивительного, если принять во внимание, сколько времени от тренировался все эти годы.

Док взял пистолет, стараясь делать вид, что он не боится.

– Как можно хранить такое?

– Что ты имеешь в виду? Ты ведь не стал брать его себе. Не захотел.

– Не захотел? Как можно это хотеть?

– Можно. Я вот, например, хочу.

– Зачем?

– Так, без причины. Чтобы хранить. Ты же сам прекрасно знаешь зачем – отомстить.

– Бэйб, Джо Маккарти умер за год до того, как отец застрелился.

– Может быть, а может, и нет. В Вашингтоне любят приврать.

– А Хельга твоя тоже с садистскими наклонностями? Вы, милашки, наверное, сошлись на этой почве. Как ты развлекаешься, если в городе не идет картина про вампиров? – Док вернул пистолет Бэйбу.

– Давай, давай, скотина, дразни меня и дальше, – сказал Бэйб. – Ты назвал ее Ирмгард, и я не поправил тебя, потом ты назвал ее Этта, и я опять не поправил, только что ты назвал ее Хельгой, и это меня не вывело из терпения, но ее зовут Эльза, Эльза, понял! Не Ильза, не Элла, не Ева или Лейла, не Лили и не Лола.

– Извини, – сказал Док. – Должно быть, я немного не в себе после дороги. Но я больше не забуду, что ее зовут Ольга, обещаю.

– Ольга, это очень близко, но все равно неправильно, – терпеливо сказал Бэйб. – Я просто горжусь твоими успехами, ты подобрался совсем уже близко. Каждый, кто научился читать совсем недавно, как ты, помучился бы изрядно с запоминанием этих длинных слов, но мы будем заниматься с тобой до тех пор, пока ты не запомнишь: Эльза, не Порциа, не Памелла или Паула, даже не Рода, а также не Сара или Стелла, София или Шейла.

– Урсула? – попытался Док.

– Еще теплее, – сказал Бэйб, – но ее зовут Эльза, не Вида, Вера или Ванесса, или Венеция, или Вилла, или Изольда. Эльза!!!

– Эльза. – Док отпил вина и взглянул на своего младшего брата. – Ее имя я запомнил, а вот тебя как зовут?

14

Через поместье пролегала только одна дорога. Может быть, «поместье» – слишком сильно сказано. Но все же в параграфских джунглях, простирающихся на многие мили, голубой дом в получасе езды от Ла Кордильеры был действительно необычным...

Крестьяне в Ла Кардильере слышали о голубом доме, почти все слышали, но мало кто видел. Потому что на машине добираться до него целых полчаса и ухабы на дороге ужасные.

К тому же охрана.

На дороге всегда стояли парни, приблизительно в миле по обе стороны от голубого дома. Хотя движения на дороге почти не было, все же охрана останавливала тех немногих, кто проезжал мимо. Они никогда не объясняли своих прав и кем уполномочены, а просто становились посреди дороги со своими винтовками и ждали, когда автомобиль остановится. Не советуем появляться на этой дороге, говорил их вид, мы не любим встречать здесь дважды одни и те же лица.

Единственным, кого они пропускали без помех, был поставщик. Каждую неделю – древний грузовик с провизией из Ла Кордильеры. Почту привозили через день. Каждый полдень один охранник покидал голубой особняк и на машине ехал в ближайшую деревню за прачкой.

Прачка была широкоплечая женщина средних лет, всегда закутанная в черную шаль. Она обычно заходила в дом и через несколько часов покидала его: тот же охранник увозил ее назад.

Обычно у нее с собой ничего не было, но однажды сентябрьским днем, как всегда в черной шали, но с большой черной коробкой, она села в автомобиль, тот же, что и всегда, и тот же, что и всегда, шофер увез ее из голубого особняка. Ничего нового не было заметно в облике машины, разве что на заднем сиденье, укрытые одеялом, покоились матерчатые сумки с одеждой. Автомобиль отъехал от особняка, свернул к деревне, охранник на дороге в приветствии поднял руку.

Прачка сидела спокойно, как всегда, широкоплечая и плотная, крепко прижимая к коленям черный ящик, только шаль ее была натянута на лоб чуть ниже, чем обычно.

Автомобиль въехал в деревню, где жила прачка, и проехал ее, не останавливаясь. Прачка сидела прямо, не касаясь спинки сиденья.

Жара не ослабевала. Дорога в аэропорт Асунсьона заняла два часа.

Остановив машину, водитель вышел из нее, потянулся за сумками на заднем сиденье.

– Сядь! – скомандовала прачка на испанском.

Водитель повиновался. Прачка взяла сумки в одну руку, а ящик в другую.

Водитель спросил на испанском:

– Могу я задать один вопрос?

Особа в шали кивнула.

– Что если прачка забеспокоится? Как с ней обращаться?

– С большой и нежной заботой, – ответила особа в шали. – Объясните, что я вернусь дня через три, что она мой гость и вольна делать все, что ей вздумается. Скажите, что она много работала, я хочу предоставить ей отдых.

– Она очень глупая, – засомневался водитель. – Я думаю, она не поймет.

– Значит, ваше дело – проявить терпение. Я хочу, чтобы она была довольна, когда я вернусь. Довольна и жива, а если что не так, то кому-то не поздоровится. Я ясно выражаюсь? Вам, кстати, будет хуже всех.

Водитель кивнул.

– У нее необычайный природный дар гладить рубашки.

Если бы я управлял этим мерзким местом, то объявил бы ее национальным достоянием. У меня не было таких хрустящих сорочек с сорок пятого года.