Я зачесала мокрые волосы назад, мельком подумав, что у приснившегося мне человека волосы были еще короче, чем у меня, а у Кэррона, такого, каким я его запомнила, волосы были до плеч. Но во сне и не должно быть все как в жизни, да и потом, с тех пор прошло больше двадцати лет. Уверенность в том, что я видела именно Царя-ворона, росла с каждой минутой, и я не знала, что мне с этим делать. Я думала об альфа-активности в Серых горах и об этом бескрайнем болоте. Что с ним случилось в последние часы его жизни? Признаться, именно об этом я думала почти весь день. Он уже умер, а мне не дает покоя этот вопрос: что с ним было, за что? Почему он не мог просто умереть? Вообще-то, он был, наверное, одним из лучших их царей, и он действительно был очень… хорошим, что ли. Я, может, и была маленькой, но я помню, как на него смотрели люди.

Когда я вышла к Куну, я была уже почти в норме, но эти страх и боль так и притаились где-то во мне, дожидаясь, пока я останусь одна.

— Извините, — сказал Кун смущенно. То еще было зрелище, кстати сказать, такие темнолицые мужчины с хрящеватыми носами как-то не созданы для смущения, — Я не думал, что вы спите….

— Так вдруг сморило, — сказала я неловко. Впрочем, мне было все равно.

— Я, собственно…. Я хотел предложить вам пройтись по городу. Вы бывали в Торже в детстве?

— Честно говоря, я не помню. Может быть, — сказала я с сомнением, — Название знакомое, но я не помню, была ли я здесь. Наверное, все-таки была….

— Так вы пойдете?

— Да, — сказала я, — Пойду. Конечно. Сейчас, вы подождите.

Кун кивнул и, отойдя, присел на край письменного стола, сложив руки на коленях. Чего его так потянуло со мной гулять, я так и не поняла, но мне, в общем-то, было совершенно все равно, что делать и в чьем обществе это делать. Странно даже, я ведь так поспешила спрятаться в привычную обстановку исследовательского звездолета, но почему-то теперь мне было все равно, где находиться, в звездолете или под небом Алатороа. Пока мы шли по коридорам к выходу, сердце у меня разболелось всерьез. Украдкой глянув на Куна, я осторожно помассировала под курткой левый бок. Кун, кажется, ничего не заметил; по крайней мере, я на это понадеялась: хорошо же он обо мне подумает, если, и правда, увидит. Подумает, небось, что тридцати еще нет, а уже совсем развалина. Исследователи так страшно гордятся своим несокрушимым здоровьем, что показывать перед ними свою слабость — это означает впоследствии нарваться на откровенное неуважение. Хотя чего им меня уважать, координатор — он и есть координатор.

На трапе я споткнулась. Я даже сама удивилась, до чего я все-таки расклеилась. Промахнулась, видите ли, ногой мимо ступени, чуть не свалилась с десятиметровой высоты. Кун удивленно оглянулся на меня, ему, наверное, и в голову не приходило, что на обычном трапе можно спотыкаться. Мне было страшно неловко, все же глупо как-то вышло, но испугалась я сильно. Действительно испугалась — таким мгновенным испугом. В спокойном состоянии я могла бы, может быть, спрыгнуть с такой высоты, но споткнувшись на трапе, да еще с колющей болью в сердце, я бы точно башку себе разбила. Я оступилась, сильно ударилась ногой об ступеньку, ладно, успела схватиться за поручень. Он был перевитой, старый, я руку об него ободрала, но все же удержалась. Бетонная поверхность летного поля качнулась мне навстречу и тут же выправилась, но как же я испугалась, Господи. Достойный был бы конец, что и говорить. С грехом пополам я спустилась, и мы пошли наискосок через поле, мимо здания космопорта. После атаки на Альверден Торже, насколько я понимаю, самый крупный человеческий город на планете. Не так уж он и велик, кстати говоря, всего-то две или три тысячи жителей, никакого сравнения с миллионным Альверденом. Альверден действительно был большим городом. И красивым, как только может быть красив старинный город, со спокойной изящной застройкой, с мощными деревьями, не один век растущими на улицах, со старинными садами…. Ах, Альверден, все эти особняки из красного кирпича с белоснежными колоннами, с лепниной по карнизам, с башенками на крышах, все эти сады, потрясающие воображение. Альверден, которого нет.

Торже начинался сразу за зданием космопорта. Кун шел быстро, слегка размахивая руками. Я смотрела на его седоватый затылок. Едва перевалило за полдень, и жара только начиналась. Мы не успели дойти и до края поля, когда я сняла куртку и обвязала ее вокруг талии.

— Жарко? — спросил Кун, не оборачиваясь.

— Да-а, — вяло согласилась я, — Лето. Какой здесь хоть месяц?

— Лиэ. Самое начало.

Самое начало лета. И ветер. Люблю ветер, честно говоря. Это Тэй приучил меня, и с тех пор я забыла многое, но так и не забыла какая медленная дрожь идет по телу, когда, запрокидывая голову, ты ловишь в объятия ветер. А здесь, на поле космодрома, места для того, чтобы ветру разыграться, было предостаточно. Он метался вокруг нас, лохматил мои волосы, налетал то с одной, то с другой стороны. Тэй, я помню, считал его живым, и сейчас, в самые первые часы своего возвращения, я подумала, что да, что Тэй был прав. Странно, что я никогда не замечала этого раньше, на других планетах. Да и здесь поняла — только сейчас.

Мы обогнули здание миссии и прошли по траве. Метелки ковылей колыхались у моих колен. Я читала или слышала, не помню, что здесь почти все растения завезены с Земли, а местных видов почти и не осталось. Пахло травой просто невыносимо. Странно, что запахи так обостряются и в жару и в дождь; экстремальные точки погоды…. Вдыхая этот запах, я подумала мельком о том, что, может, именно так Земля и выглядит, такие же ковыли в степи, такие же жаркое белесоватое небо, такой же ветер мечется в траве, словно охотник, загоняющий дичь. До безумия пахло полынью. День был так безоблачно ясен и жарок, что казался почти нереальным.

А потом неожиданно, прямо из степной травы начался Торже, и я перестала думать о Земле. Узкая улочка была похожа на деревенскую: низкие выбеленные дома с палисадниками, заборы. По пыльной дороге важно расхаживали местные утки, оранжевые утята купались в пыли. Заборы были старые, кое-где совсем потемневшие, встречались, правда, и новые, свежевыкрашенные. У калиток стояли некрашеные скамейки; у одного дома лежал плуг. По обочинам вдоль заборов росла не вытоптанная трава, чем-то похожая на ту, что на Веге (и на Земле, кажется) иногда зовут гусиными лапками, но эта была сиреневатого оттенка — какая-то местная разновидность. Названия здешних растений я не знаю, разве что только съедобных. В траве играли дети, совсем маленькие, едва ли старше двух-трех лет; они ползали на коленках за одним крайне замученным утенком и хватали его в руки, заставляя идти к забору. Утенок вырывался, но молча, наверное, голос потерял от страха. Кун усмехнулся, глядя на них, и я решила, что он не любит детей. На перекрестке мы свернули.

Кун ничего не говорил, я тоже молчала, но ничего напряженного в нашем молчании не было. Шли мы, не торопясь. Степные запахи остались позади, ветер тоже отстал. Я шла, гадая, за каким чертом Кун вытащил меня на эту прогулку. Свидание с Торже у меня тоже все как-то не складывалось, я и была-то здесь один раз, и если Альверден мне запомнился, то этот невыразительный степной городок совершенно не сохранился в моей памяти.

Мы еще раз свернули. На улицах почти никого не было: самый разгар дня. Единственное, что я подметила интересного, это то, что здание ратуши было видно отовсюду. Оно нависало над городом и порождало не самые приятные ощущения. Я подумала даже, нет ли там привидений или еще какой-нибудь нечисти. Но это было так, просто глупость. По-моему, здесь вообще нет нечисти в обычном смысле этого слова. Даже сказок об этом не рассказывают, а уж здешних сказок я наслушалась предостаточно. Все они основаны на реальности. Впрочем, это везде так, не все просто осознают это. Даже все эти змеи-горынычи и им подобные, все они появляются из мифов, а мифы — это, в общем-то, реальность. Во всяком случае, это не продукт фантазии, просто способ восприятия реальности. Но о привидениях здесь никто не рассказывает. Ни о привидениях, ни об оживших мертвецах. Странно, я сейчас только об этом подумала и не слышала, чтобы об этом задумывались наши этнографы: похоже, проблема послесмертия здесь никого не волнуют. Иначе бы хоть какие-нибудь привидения здесь бы были. А ведь даже вороны смертны.