— Смотри, не вздумай не явиться завтра, Андреа! В числе званных будет одно интересное, даже фатальное лицо. Поэтому, вооружись против колдовства. Ты переживаешь мгновение слабости.

Он ответил ей, смеясь.

— Если позволишь, я приду безоружный, кузина; даже в одеянии жертвы. Это — платье для приманки, которое я ношу уже несколько вечеров; увы! — напрасно.

— Час жертвы близок, Андреа.

— Жертва готова.

В следующий вечер, он явился во дворец Роккаджовине несколькими минутами раньше обычного, с поразительной гарденией в петлице и смутным беспокойством на душе. Его карета остановилась у ворот, потому что подъезд был занят другою. Ливрея, лошади, вся церемония выхода дамы из кареты носили отпечаток знатного рода. Граф заметил высокую, стройную фигуру, всю в бриллиантах прическу, крошечную ногу, ставшую на ступень. Потом, поднимаясь по лестнице, видел даму сзади.

Она шла впереди медленно, плавно, каким-то ритмическим движением. Вокруг бюста, оставляя плечи открытыми, ниспадал на белоснежном, как лебединое перо, меху плащ с отстегнутой пряжкой. Обнаженные, бледные, как точеная слоновая кость, плечи, были разделены тонкой бороздкою, проходившею между лопатками, которые, теряясь в кружевах платья, описывали неуловимую, как нежная изогнутость крыльев, кривую; от плеч же поднималась гибкая и круглая шея, а на затылке спиралью загибались волосы, образуя на макушке узел, заколотый шпильками с каменьями.

Полная гармонии походка незнакомой дамы так живо ласкала взор Андреа, что он остановился на первой площадке лестницы в восхищении. Шлейф влачился по лестнице с громким шорохом. Слуга с безупречной осанкой следовал за своей госпожей, не по красной дорожке, а с боку, вдоль стены. Контраст между этим прекрасным созданием и этим строгим автоматом был довольно забавен. Андреа улыбнулся.

В передней, пока слуга снимал плащ, дама бросила быстрый взгляд на входившего молодого человека. Он услышал как докладывали:

— Ее сиятельство, герцогиня Шерни! И тут же рядом:

— Граф Сперелли-Фьески Д'Уджента!

И ему было приятно, что его имя было произнесено рядом с именем этой женщины.

В гостиной уже были маркиз и маркиза Д'Аталета, барон и баронесса Д'Изола, Дон Филиппо дель Монте. В камине горел огонь; несколько кушеток было придвинуто к огню; четыре банана с большими, прорезанными красными жилками листьями протянулись над низкими креслами.

Маркиза, подходя к гостям, сказала своим вечно жизнерадостным смехом:

— Благодаря счастливой случайности, мне не приходится представлять вас друг другу. Сперелли, преклонитесь перед божественной Еленой.

Андреа сделал низкий поклон. Герцогиня, смотря ему в глаза, грациозным движением протянула ему руку.

— Очень рада видеть вас, граф. Мне столько рассказывал о вас в Люцерне прошлым летом один ваш друг — Джулио Музелларо. Я была, признаться, несколько заинтересована… Музелларо же дал мне прочесть вашу в высшей степени редкую «Сказку о Гермафродите» и подарил вашу гравюру «Сон» — драгоценность. Вы имеете во мне сердечную поклонницу. Помните.

Она говорила с перерывами. Голос у нее был такой вкрадчивый, что почти производил ощущение телесной ласки; и у нее был этот невольно влюбленный и полный страсти взгляд, который волнует всех мужчин и внезапно зажигает в них желание.

Слуга доложил:

— Кавалер Сакуми!

Явился восьмой и последний гость.

Это был секретарь японского посольства, маленького роста, желтоватый, с выдающимися скулами, продолговатыми, раскосыми, испещренными кровавыми прожилками глазами, которыми он беспрерывно моргал. Его туловище было слишком объемисто в сравнении с его слишком тонкими ногами; он ходил носками внутрь, точно его бедра были крепко стянуты поясом. Полы его фрака были слишком широки; на брюках было множество складок; галстук носил довольно ясные следы неопытной руки. Он имел вид фигурки, снятой с железного лакированного панциря, похожего на скорлупу чудовищного ракообразного, и потом облеченной в одежду какого-нибудь восточного слуги. Но, при всей неуклюжести, в углах рта у него было выражение хитрости и своего рода тонкой иронии.

По середине гостиной он поклонился. Цилиндр выпал у него из рук.

Баронесса Д'Изола, маленькая блондинка со множеством локонов на лбу, грациозная и вертлявая, как молодая обезьяна, сказала своим звонким голосом:

— Идите сюда, Сакуми, сюда, ко мне!

И японец направился дальше, неоднократно улыбаясь и кланяясь.

— Увидим сегодня принцессу Иссэ? — спросила его Донна Франческа Д'Аталета, из пристрастия к живописному разнообразию любившая собирать в своем салоне самые редкостные экземпляры экзотических колоний в Риме.

Азиат говорил на варварском, едва понятном языке, смешанном из английского, французского и итальянского, Все говорили одновременно. Это был какой-то хор, из которого время от времени, серебристыми струйками вырывался звонкий смех маркизы.

— Я вас, несомненно, видел когда-то; не знаю больше, где, не знаю больше, когда, на несомненно видел, — говорил герцогине Андреа Сперелли, стоя перед нею. — Когда я смотрел, как вы поднимались по лестнице, в глубине моей памяти проснулось смутное воспоминание, нечто, принимавшее форму, следуя ритму ваших шагов, как из музыкальных созвучий возникает образ… Мне не удалось вспомнить яснее; но, когда вы повернулись, я почувствовал, что ваш профиль несомненно соответствовал этому образу. Это не простое предугадание, стало быть, это была таинственная игра памяти. Несомненно, я видел вас когда-то, как знать! Быть может в мечтах, быть может в другом мире, в предыдущем существовании…

Произнося последние, слишком сентиментальные и фантастические фразы, он открыто засмеялся, как бы желая предупредить недоверчивую или саркастическую улыбку дамы. Но Елена оставалась серьезной. «Слушала она или же думала о другом? Принимала подобные речи или же этой серьезностью хотела посмеяться над ним? Хотела потакать делу обольщения, которое он так поспешно начал, или же замыкалась в равнодушии и беззаботном молчании? Мог ли он вообще рассчитывать победить эту женщину или нет?» В недоумении Андреа отгадывал эту тайну. Сколь многим, привыкшим обольщать, в особенность наглым, знакомо это недоумение, которое иные женщины возбуждают своим молчанием.

Слуга открыл большую дверь в столовую.

Маркиза взяла под руку дон Филиппо дель Монте и подала пример остальным. Все последовали за ними.

— Идемте, — сказала Елена.

Андреа показалось, что она оперлась о его руку с некоторой податливостью. «Не был ли то обман его желания? Может быть». Он терялся в догадках; но с каждым пробегавшим мгновением чувствовал, как нежнейшая чара все глубже овладевала им, и с каждым мгновением росло пламенное желание проникнуть в душу этой женщины.

— Сюда, — сказала донна Франческа, указывая ему место.

Он сидел за круглым столом между бароном Изолой и герцогиней Шерни, имея перед собой кавалера Сакуми. Последний сидел между баронессой Изола и доном Филиппо дель Монте. Маркиз и маркиза занимали концы стола. На столе искрился фарфор, серебро, хрусталь и цветы.

Очень немногие дамы могли сравниться в маркизой Д'Аталета в искусстве давать обеды. О приготовлении стола она заботилась больше, чем о туалете. Изысканность ее вкуса сказывалась в каждой мелочи, и, действительно, она была законодательницей в застольном изяществе. Ее выдумки и ухищрения появлялись на всех аристократических столах. Как раз в эту зиму она ввела в моду цветочные гирлянды, подвешенные на двух канделябрах от одного конца стола до другого; как ввела в моду тончайшую вазу Мурано, молочного с опаловым отливом цвета, с одной только орхидеей; эти вазы ставились среди разных бокалов, перед каждым из приглашенных.

— Цветок Дьявола, — сказала донна Елена Мути, взяв стеклянную вазу и рассматривая вблизи красную и бесформенную орхидею.

У нее был такой богатый голос, что даже самые обыкновенные слова и самые обычные фразы как бы облекались на ее устах в какое-то скрытое значение, в таинственный оттенок и в какую-то новую грацию. Таким же образом фригийский царь превращал в золото все, к чему бы он не прикоснулся рукою.