Обменялись с профессором контактами и пропагандистскими материалами, пообещались сотрудничать; на том и расстались, договорившись о встрече с ученой общественностью Академгородка при первом окошке в плотном графике уже намеченных в обкоме мероприятий.

Проводив гостя до фойе, Иванов вернулся в номер и долго еще приводил в порядок мысли и чувства. А потом махнул рукой на все и отправился смотреть город. «Там где-нибудь и пообедаю», — решил он. И напрасно. 90-й год оставался 90-м. Недавняя сверхдержава оскудела просто до неприличия. В кафе — просторном и современном, как все в этом городе, — Валерию Алексеевичу не пришлось долго копаться в меню. Выбирать было не из чего. Жидкий супчик, подозрительного вида «котлета домашняя» из черствого хлеба, и на третье — компот, налитый за отсутствием обыкновенных стаканов в баночку из-под майонеза. Про «сто грамм», положенных для снятия стресса, и говорить не приходилось — не было их, ни в каком виде. «Перестроились!» — мрачно подумал, как выругался, Иванов.

Вспомнилось, как в июне, вместе со Свораком, ездили в Горький, только в тот раз — по неожиданному приглашению местного общества «Знание». Там все было хорошо и успешно — огромное количество встреч, телевидение и радио, преподавательский состав местных вузов, студенты — жадный интерес к редким гостям и еще более редкой правдивой информации из Прибалтики. Да еще и завод по производству лобовых стекол для автомобилей в Бору, где тоже удалось им побывать, перечислил немалую материальную помощь на счет Интерфронта Латвии. Но, несмотря на красоту Оки и Волги, Нижегородского Кремля и русской природы, в самом городе выжить оказалось тоже непросто. Во всех продуктовых магазинах стояли огромные пирамиды с одним единственным товаром — баночками с морской капустой. И все. Да еще страшной крепости «Зубровка» производства местного ликеро-водочного комбината. Как пугали горьковчане — выпускалась эта «Зубровка» чуть ли не на минеральной воде, и потому с ног она валила как выстрел охотника… (И после всего этого прибалты жалуются на отсутствие товаров в Риге или Таллине?! Попробовали бы они пожить так, как всегда жили большинство русских людей в промышленных городах, зарабатывавших для прибалтов и кавказцев кусок хлеба с маслом, а себе оставлявших черствую горбушку!) Но самым ярким впечатлением от Горького оказался вовсе не гигантский автозавод и не местные красоты, а небольшая прогулка по пешеходной улице. Шли они со Свораком неторопливо, оглядываясь, где бы поесть в этом городе, а музыка духового оркестра, расположившегося в скверике неподалеку, все равно заставляла ноги подпрыгивать. Но не узнать, не понять никак, что же это, такое знакомое, играет духовой оркестр? Потом сообразили — это была «Ламбада»! Смех сквозь слезы; именно зажигательная ламбада сопровождала всю перестройку. Трагическая комедия улицы — «корчится, безъязыкая, ей нечем кричать и разговаривать…».

В невеселых раздумьях Иванов дошел до огромной реки, не успевшей покрыться льдом, свинцово блестевшей в заснеженных берегах. Еще спешили по Оби последние баржи, но большая часть их уже притулилась по берегам с обеих сторон. На горизонте высились ряды многоэтажек, все было каким-то новым, без привычного для Прибалтики привкуса истории, воплощенной в старинном камне. В Новосибирске властвовали бетон и дерево. А еще — очень все было ровное — ни горки, ни холмика, ни крутого извилистого спуска. В общем — не до романтики. В таком городе нужно было жить для того, чтобы строить что-то новое и грандиозное, решать какие-то сверхпрорывные общесоюзные задачи, что ли. Впрочем, для того, наверное, и отстраивался так Новосибирск в последние десятилетия советской власти.

Вся эта огромность еще дышала, функционировала по инерции, но каким быстрым может быть распад налаженного хозяйственного механизма, Иванов, к сожалению, уже успел увидеть в Латвии.

А потом закончились выходные и… понеслась душа в рай…

Через неделю, прямо в самолете, Валерий Алексеевич набрасывал в блокноте черновик статьи для «Единства»:

..Понедельник начался встречей на ПО «Электросигнал». И опять вопросы, рабочих, на которые так трудно дать ответ.

— Почему вы не обращаетесь к президенту?

— Помогает, ли вам. ЦК КПСС?

— Как думает помогать русским в Латвии Верховный Совет России? Отвечать приходилось горькую правду. Об истинной роли Горбачева, Яковлева, Ельцина. О том, что скрывается на самом, деле за «демократией», «гласностью» и «перестройкой». Последний вопрос был таким: «Чувствуете ли вы. себя в Латвии как дома?». В этот, момент, я чувствовал себя дома в этом, заводском. Красном, уголке Новосибирска.

Следующая встреча — с аппаратом, обкома. Конечно же, уровень информированности здесь гораздо выше. И вопросы, профессиональные — какова судьба компартии Латвии? Как проходил процесс размежевания? Помогает ли КПЛ Интерфронту? Нет ли опасности отрыва лидеров партии от рядовых коммунистов?

Приятно удивило стремление работников аппарата обкома учитывать уроки «прибалтийской перестройки» и учиться на нашем, зачастую — горьком, опыте. И в тоже самое время даже в этой аудитории подчас высказывались мнения, что повторение прибалтийских процессов в области и вообще в России — невозможно.

Но на улицах города продается пресса прибалтийских «народных фронтов», активно действует, местный «Демократический союз». Время уплотняется, антисоциалистические силы и здесь, в Сибири, все настойчивее рвутся к власти.

Главный же вывод из состоявшейся встречи — необходимость поддержания тесных контактов между коммунистами Новосибирской области и Интерфронтом. Латвии. Взаимовыручка, обмен информацией. Совместная борьба за общие цели — сохранение нашей Родины.

Полуторамиллионный город огромен. Широкие проспекты, современная архитектура и тут же старенькие бревенчатые домики. Красивое метро, в котором после традиционного «Осторожно, двери закрываются!» тот. же голос диктора добавляет: «Всего вам. доброго, уважаемые пассажиры!» Манты по-сибирски рядом с пиццей продаются прямо на улице. Цветы, в подземком, переходе гораздо дешевле, чем. в Риге. Ба! Что-то знакомое! Рядом, с красными гвоздиками у девушки-продавщицы, лежит, стопка газет. — «Советская молодежь» из Латвии!

— Почем, у вас газетки? — спрашиваю.

— Я в них цветы, заворачиваю! — удивленно отвечает, девушка…

И снова встречи, встречи, встречи. Секретари сельских районов и народные депутаты, со всей области. ПО «Электроагрегат», другие предприятия. Новосибирское телевидение, встречи с журналистами местных газет. И напоследок — Новосибирский ОМОН.

Вопросы, вопросы, вопросы…. Особенно после показа наших документальных видеофильмов. Кстати, их переписали и теперь используют в своей работе лекторы обкома. Удалось показать часть документальных съемок и по телевидению.

Нас понимают. Нам готовы помочь и помогают. А ребята из местного ОМОНа заявили бесхитростно и прямо о поддержке своих рижских коллег и готовности поработать у нас пару месяцев бесплатно. «По защите советской власти!» — как заявил один из них.

Последняя встреча была в предприятии «Союзпечать». 10 тысяч экземпляров «Единства» будут распространяться в Новосибирске еженедельно с 1 декабря. Завтра улетаю в Красноярск.

«Мы живем, под собою не чуя страны.» Летя в самолете над огромной страной—странищей—державой—космосом русским — миром, в конце концов, Иванов лениво поглядывал на обманчиво неподвижный пейзаж под крылом самолета. «Не чуя страны…».

А кто и когда ее чуял, такую необъятную? Кто мог себе зримо представить песенную, всем знакомую строчку: «Широка страна моя родная»? Представить. А «чуять»? Разве что в детстве, стоя на самом краю нашей земли, на берегу, у контрольно-следовой полосы, переводя детские, неза-тертые еще глаза с моря — на густой, высокий можжевельник за спиной, за которым потихоньку начинался лес — березки, осина, орешник. А уже за ореховой рощей поднималась вышка родной погранзаставы. А там… на десяток тысяч километров и даже еще дальше — простиралась Родина. От заставы до маяка было ровно три километра, как-то сказал отец. И сколько же там было всего по дороге, сколько всего поместилось на этих трех километрах пути! И лес, и поле, и останки старых морских батарей, и ПТН с моряками-пограничниками; и потом сам маяк, доты на берегу, длинный извилистый язык мыса из гальки посреди вечно неспокойного моря. И… все. Дальше, на горизонте, стояли пограничные сторожевики. И родной земли больше в той стороне не было. И оттого еще огромней казалась та, наша земля, которая оставалась за спиной пограничных нарядов. За спиной солдат, за папиной, маминой и даже за его маленькой спинкой с тонкими обгорелыми плечиками. «Не чуя страны.» Конечно, Мандельштам писал совсем о другом, совсем о другом….