Амилла покачала головой.

— Лорд Адрелиан разбил войско Тьмы, — проговорила она. — И убил Раэра. Я читала об этом. И когда Феликс Гаптор повел войска через горы, его встретил Иллиат Керсам, а не Раэр.

— Конечно , — рыцарь чуть заметно кивнул. — И бессмертным нужен отдых, чтобы восстановить силы. Мудрость — не в том, чтобы добиваться победы любой ценой. Мудрый знает, когда нужно ударить, а когда отступить и скопить силы. Мудрый понимает, как выбрать благоприятный момент… Но Адрелиан был достойным противником. Просто он не знал, с чем столкнулся.

Полководец Соултрада усмехнулся, как человек, не желающий что-то признавать.

— Он… скажем так, выиграл у меня тот поединок. Но он не убил меня. И тем более не победил. Ты же знаешь, моя королева, победить можно и не убивая.

— Но почему ты называешь меня своей королевой?

— Потому что ты рождена править. Во многих есть жажда власти, во многих есть несгибаемая воля, чтобы ее утолить. Но мало кто владеет оборотной стороной силы — слабостью. Той, что заставляет склониться перед собой любую силу. Это великая тайна, сравнимая лишь с тайной смерти, открытая лишь посвященным. Прочие… Пусть они думают, что нельзя черпать силу в слабости, а жизнь — в смерти.

Раэр повернулся, и ночь за его плечами на миг расправила крылья.

— Мы отступили, чтобы собрать силы — и те, кто еще недавно торжествовал победу, вернулись ни с чем. Мы знаем тайну… так же, как и ты. Тьма, что заставляла их в ужасе прятать глаза, защитила нас. Смерть, от которой бежит все живое, стала нашим прибежищем. И мы вернулись, как будем возвращаться снова и снова… Так в чем сила, а в чем слабость?

Он шагнул к окну. Миг — и Амилла перестала понимать, где шторы, ниспадающие с потолка подобно застывшему черному водопаду, а где складки его плаща. Первая из трех лун, украдкой выглянула из-за конька крыши, словно сонный крестьянин, разбуженный шумом на соседском участке. Ее тускло-желтый свет блеснул на лезвии бердыша… а может быть, никакого

— Так ли важно, что тебя защищает, если оно способно защитить? — голос Раэра наполнил комнату, словно дыхание темноты, неощутимое, но проникающее всюду… всюду, куда ей дозволено проникнуть. И тем более туда, где оно желанно.

Амилла вздрогнула. Один вдох — и он уже звучал у нее внутри, в сердце, в крови. Вот он, ответ, который она искала. Искала и почти отчаялась найти.

— Да… — выдохнула она.

— Иди ко мне, моя королева … — голос превратился в невесомый шелест.

И было еще одно слово — которое она не услышала, но запомнила.

Амилла открыла глаза, не понимая, случилось ли все это наяву или только приснилось. Но искать ответ времени не было.

Скорее. Скорее…

Она позвала Зарину и приказала ей собирать вещи.

Наутро Амилла послала служанку с письмом к епископу Хильдису Кооту. В письме она смиренно просила его светлейшество позволить ей покинуть Туллен и вернуться домой. Доводы, которые она приводила, вряд ли могли кого-то насторожить. Поскольку она не является наследницей кандийского престола, ее брак с Адрелианом не может представлять интереса для Туллена. Конечно, если она все еще может помочь следствию, которое ведет Инквизиция, ей придется остаться в столице. Но…

Как ни странно, но к Послеполуденной страже прошение, подписанное епископом Церкви Сеггера и примасом капитула Инквизиции Хильдисом Коотом, лежало на столике, прижатое ящичком с письменными принадлежностями. Приготовления к отъезду не заняли много времени. В пути Амиллу должны были сопровождать лишь двое стражников и служанка. От слуг, которые прибыли вместе с ней из Сольвунна, а также от конных носилок она отказалась.

Перед отъездом несостоявшаяся императрица Туллена щедро одарила служанок и евнухов. Распорядителю гарема Харадиру было поручено передать главному повару дворца большой футляр, обтянутый кожей радужного змея и инкрустированный семаахской бирюзой, довольно тяжелый и толстый, а императорскому библиотекарю Иринарху — свиток со «Сказаниями йордлингов», дар правительницы Тейи.

Почтенный Харадир был бы весьма удивлен, если бы вскрыл футляр. Потому что помимо свитков, для переноски коих этот предмет предназначался, в нем лежало несколько костяных пластинок, украшенных весьма изысканной росписью. Впрочем, к одному рисунку слово «изысканный» подходило плохо. Он изображал розу, раскрывающую черные каменные лепестки навстречу ночному небу, в котором сияла усмехалась круглая белесая луна — одна-единственная.

Но евнух-распорядитель недаром считался человеком честным и в футляр заглядывать не стал.

Во всяком случае, Амилла, дочь магноса Иеремиуса, князя Сандирского и несостоявшегося короля Кандии, об этом бы не узнала. Она гнала своего верблюда через степь, в пустыню, к оазису Джиль-Обад.

Она знала, что там ее уже ждут.

Глава вторая Смерть магистра

В чем благо: в знании или в неведении?

Давно известно, что ответ зависит от случая. То, что сегодня казалось благом, завтра может обернуться бедой. А если не завтра, то через год или через век… Может быть, пройдет пятьсот лет, и наши потомки станут благословлять Архааля, подарившего миру магию, а тех, кто пытался остановить его, называть жалкими слепцами?

Или назовут слепцами королей Туллена и Ханеранга, что покинули болота и увели свои народы в странствие по земле Лаара, и Исхара, чье племя укрылось в пирамидах Священного города?

Наверно, лишь пресветлому Сеггеру известно, кто из нас слеп, а кто зряч.

Так не проще ли отринуть попытки прозреть будущее и позволить судьбе нести себя, подобно тому, как несет щепку великая река Ошун?

Нет. Недаром пресветлый дал человеку пытливый разум и волю, которые позволяют ему каждый час, каждый миг делать в этой жизни выбор. Разве открыл бы он Свою мудрость рабам предначертанного, игрушками в руках судьбы, богов… или чего бы то ни было?

Хильдис Коот тяжелым шагом прошелся по комнате. Солнце, утомленное долгим дневным переходом через небесный свод, опускалось за высокие крыши дворца. Опускалось осторожно, словно опасалось, что острый конек прорвет его тонкую оболочку, и вязкое раскаленное содержимое выльется, затопив Лаар.

Еще один день прошел. Еще на один день ближе событие, которое отменить невозможно, как невозможно отменить заход солнца.

Коронация нового императора Туллена. Не отменить, не отложить на время.

А есть ли в этом нужда? Есть ли нужда тревожить народ, давать повод для слухов и кривотолков, от которых недалеко до смуты?

Народ спокоен, пока знает, что у него есть завтра, каким бы оно ни было. Пока крестьянин знает, что завтра приедет на тележке водовоз, он спокоен. Он даже не грустит о тех временах, когда воду можно было носить из ближайшей речки, сколько нужно или сколько сил хватит. Спокоен и ремесленник, зная, что завтра для него найдется работа… а если что случится, гильдия поможет ему деньгами, стражники и маги поймают злодея, причинившего ему вред, лекарь вылечит от недуга. Спокоен высокородный сайэр, ибо его земли обводнены и плодоносят, а если враг, превосходящий его силой, посягнет на его владения, правитель пришлет войска и даст отпор наглому захватчику.

Как хрупок этот покой! Он подобен сну одинокого воина, сделавшего привал посреди степи. Конь его притомился после долгой скачки, но нет поблизости ни деревни, ни постоялого двора, где можно было найти кров. И воин, расседлав скакуна, отпустил его пастись, а сам, раскинув на земле плащ и подложив под голову седло, дремлет на солнце. Кажется, он не слышит ни щебета жаворонков, ни посвиста тушканчиков в ковыле. Но один подозрительный звук — и вот он уже на ногах, и вылетает из ножен клинок из харабанской стали…

Почему отменили коронацию? Это неспроста. Лорд-регент болен? Почему так неожиданно сразил его недуг? Нет ли здесь вражеских происков?

А если народ ищет врага, то непременно находит. Пусть даже этот враг и в мыслях не держал тех злодеяний, которые ему приписывают.