Даже если бы Роже Грезийон коленопреклоненно признался Бетизаку в любви, вряд ли он поразил бы его сильнее. Стоявший до сих пор Бетизак сел на первый попавшийся стул, кликнул слугу, потребовал принести вина. Затем так же порывисто встал, подошел поближе к стоявшему у окна Грезийону.

— А вы, часом, не больны, мессир Грезийон? Что вы такое говорите?!

— Я совершенно здоров, только устал чертовски. Прошу вас, присядем, мессир Бетизак… разговор нам предстоит не из приятных, да и к тому же долгий.

Они сели в два небольших деревянных кресла, слуга принес вино и сыр.

— Я постараюсь быть кратким; понимаю, вам эта история не покажется занимательной. У меня есть племянник, возможно вы знаете его — Шарль де Коньер, так, обычный сельский дворянчик, но в общем добрый малый…

— Да, я слышал это имя… кажется, госпожа Буасоне что-то говорила о нем.

— Так вот, этот мой племянник завел шашни с вашей… только не набрасывайтесь на меня, умоляю! я в известной степени тоже пострадавшая сторона… Ну да, с вашей разлюбезной, и дело у них зашло куда как далеко… Придется женить этого осла на ней, не оставлять же их гнить во грехе!

— Вы много берете на себя, Грезийон. С чего вы взяли, что я поверю таким гнусным обвинениям, да еще исходящим от вас, да еще и без малейших доказательств!

— Как я вижу, вы повзрослели, мессир Бетизак, и стали придавать большее значение доказательствам. Ну-ну, не смотрите на меня так, не будем ворошить старую навозную кучу… За доказательствами дело не станет. Они встречаются сегодня ночью, и вы сможете самолично во всем убедиться. Племянничек проговорился, что приют им дает старая сводня домоправительница — уступает свою комнату, а сама ночует в коридоре. Ее окна выходят во внутренний дворик, забор там невысокий… ступайте, проверяйте.

— А если я пошлю вас ко всем чертям, вас и ваши отвратительные россказни? Ведь мы с вами далеко не друзья, с чего бы это вам так печься о моем благополучии?

— Какое там «не друзья»… говорите как есть, Бетизак, мы — враги. И ваше благополучие для меня — как колючка в башмаке. Но Шарль — мой племянник; когда-то я дал слово его отцу — моему брату — заботиться о нем… Маменька Шарля к старости стала такой благочестивой, такой набожной, что второй такой во всем королевстве не сыскать. Так вот, если эта ведьма узнает, какие молитвы творит на сон грядущий ее сыночек, то тут же, не сходя с места, лишит его наследства и проклянет впридачу, а денежки перекочуют в монастырскую казну, к братьям бенедиктинцам. Обвенчавшуюся же чету ей хочешь — не хочешь, а принять придется. Ну, погневается с недельку, да и забудет. А вас девица держит, видимо, не то, как выгодного жениха — в самом деле, какой же надо быть дурой, чтобы упустить самого главного казначея… у таких, как она, особое чутье на выгодные партии, а не то, как прикрытие…

— Вот оно как… Скажите, а вы-то с какой стороны пострадали в этом деле? — Бетизак старался говорить спокойно, даже небрежно… но губы его побелели, пальцы все крепче и крепче стискивали подлокотники кресла.

— У меня были свои планы на племянника. Я собирался ввести его в одно купеческое семейство; они бы получили его невеликий, но титул, а я подобрался бы к их связям в магистрате. Ну, так как, пойдете?

Он пошел. Все дальнейшие события тлели в его памяти одним сплошным кошмаром: темный двор, теплый ветер, беспощадно яркий лунный свет. И открытое окно. И двое любовников.

У него достало сил видеть это — как другой мужчина весьма страстно, но не особливо ласково тискал ее плечи, с которых она сама спустила сорочку, как он прижимался лицом к ее груди, а она смеялась таким довольным, воркующим смехом, как он усаживал ее на подоконник, подхватив за раздвинутые бедра… Бетизак смотрел. И узнавал. Узнавал платье — травянисто-зеленое, с вышивкой на широких рукавах, фигуру — тоненькую, гибкую, и волосы — дивные серебристые волосы, подобные застывшим лунным лучам. Их невозможно было спутать с чьими-то еще, ибо именно этот редкостный цвет волос отличал женщин рода ла Рош-Розе.

Остаток ночи Пейре Бетизак провел в каком-то трактире — из числа тех, что презирают голос винного колокола и, несмотря на всеобщее порицание, угождают посетителям до третьих петухов.

На следующий же день главный казначей славного города Безье расторгнул свою помолвку, вернув невесте ее слово. Приняли его неожиданно холодно, словно догадались о принесенном намерении. Бывшие жених и невеста не обмолвились и десятком слов; все свершилось быстро и почти безболезненно… как усекновение головы, произведенное опытным палачом.

Спустя несколько недель Бетизак уезжал из города по делам службы. Проезжая мимо одной из церквей, он увидел свадебную процессию; и само по себе это зрелище бередило его рану, но тут словно что-то кольнуло его и без того наболевшее сердце. Бетизак остановил пробегавшего мимо церковного служку и спросил, кто суть счастливые брачующиеся. Мессир Роже Грезийон, королевский советник, услышал он в ответ, и Алиенора ла Рош-Розе, племянница госпожи Буасоне… видите, вон они выходят из церкви… Ох, что с вами, добрый господин?! Хотите, я сбегаю за помощью? Ничего, дружок, ничего… сейчас пройдет.

У Бетизака едва хватило сил сползти — но, по крайней мере, не свалиться — с коня и добрести, не разбирая дороги, до городских ворот. Потом он о чем-то говорил с главой караула (кажется, выслушивал советы о том, где лучше останавливаться на ночлег), потом как-то взобрался в седло и двинулся в путь. Каменные объятия города отпустили его; потянулись тихие, мирные предместья: огороды, ровные ряды фруктовых деревьев, небольшие домики, фермы, мельница… Бетизак ехал медленно, опустив поводья и покачиваясь в седле как пьяный; на его губах кривлялось жалкое, страшное подобие улыбки. Боль была настолько сильной, что он почти не ощущал ее. И неизвестно почему, все вертелась в голове развеселая песенка, услышанная в том пьяном трактире:

… Прошло несколько месяцев. Жизнь главного казначея герцога Беррийского протекала размеренно и достойно, напоминая работу отлаженного механизма. О событиях того воистину несчастливого дня он постарался забыть, тщательно выкорчевывая из памяти все, что имело к ним отношение. Именно тогда он и подружился с Полем Лимбургом, работавшим при дворе его великолепия Жана. Однажды они прогуливались по городу, беседовали и вдруг художник со смехом указал Бетизаку на одну из модных галантерейных лавок.

— А вот полюбуйся-ка, друг Пейре, вот уж где поистине гнездо обмана и приют мошенничества! Сколько ухищрений, сколько прикрас — ткани, ленты, вышивки, кружева — и все для того, чтобы дурить наши бедные головы. А теперь еще и фальшивые волосы!

— Что? Фальшивые… что? — непонимающе переспросил Бетизак.

— Волосы, друг мой, во-ло-сы! Дьявольское изобретение, скажу я тебе. Я сейчас пишу портрет одной такой… богатой невесты, одним словом; так вот представь себе: на первый сеанс она приходит вся разодетая, эннен мало не до потолка достает, на каждом пальце по золотому перстню — это у горожанки-то! а она смеется, говорит, дома все можно… сюрко от вышивки не гнется — ну ни дать, ни взять дщерь фараонова! А из-под вуали локоны струятся — чистое золото, переливчатые, блестящие… глаз не оторвать. Ну, думаю, хоть лицом твоим Господь и не слишком утрудился, так волосами наградил, будет, что написать. И вдруг, на третий сеанс является она — мать честная! — с такими светлыми-светлыми, почти серебряными косами… Я глаза выпучил, а она опять в смех: плохо, говорит, следите за модой, мессир художник, шелковые волосы нынче у моего батюшки особую статью дохода составляют. Вот как. Поди-ка, разбери их теперь — кто брюнетка, кто блондинка… а кто и вовсе лысая! — и художник засмеялся. Однако, заглянув в лицо своему собеседнику, смех тотчас же прервал и забеспокоился.