– Не знаю, – не сразу ответила Ольга.
– Если бы тебе нужен был мой совет... – Игорь замолчал.
– Да?
– Я бы сказал – выходи.
– Ты действительно так думаешь?
– Конечно, – очень серьезно сказал Игорь. – Иначе бы не говорил.
– Но ты же как-то сам говорил, что плохо знаешь его.
– Да ведь хорошо я и самого себя не знаю... – улыбнулся Игорь. – Тебя, как я понял, несколько смущает то, что он не всегда и не во всем понимает тебя, так?
– Да.
– В этом ничего страшного нет. В некотором смысле это даже неплохо...
– Слушай, ты можешь говорить серьезно?
– А я и говорю серьезно. По-моему, одна из причин неудачных браков – обыденность и скука. А тут будет, ну, скажем, некое подобие тайны, что ли...
– А ну тебя...
– Ладно, шутки в сторону... Ты же как будто любишь его.
– Вот именно – как будто...
Ей не хотелось больше думать о Юрии, она попробовала читать – не читалось. И опять вспомнился Юрий, вчерашний вечер... Неужели он так ничего и не понял? А ведь похоже на то...
Он пришел как обычно – в шесть. Ольга уже прочла письмо Коли и почти час ходила по комнате, курила, думала, и когда прозвенел звонок, она обрадовалась – наконец-то с Юрием все станет проще и легче, самое главное – не быть один на один с этой тяжестью, с воспоминаниями. Она открыла ему. Юрий ничего не заметил. Привычно улыбнулся, протянул ей букетик цветов, поцеловал в щеку и весело проговорил:
– Добрый вечер, Оленька! Как поживают твои неуловимые мю-мезоны?
Он часто говорил ей что-нибудь такое, вычитав в ее книгах какой-нибудь замысловатый термин, – его ничуть не смутило бы то, что работа Ольги не имеет никакого отношения к мю-мезонам, вздумай она сказать ему об этом, но вчера это прозвучало особенно неуместно. Ольга молча посторонилась, пропуская его. Юрий прошел в ее комнату, поставил цветы в вазу и с улыбкой повернулся к ней – и только тогда догадался, что с ней происходит что-то неладное, и встревоженно спросил:
– Что-нибудь случилось?
– Случилось? – повторила Ольга и помолчала, как будто спрашивала себя – действительно ли что-то случилось? Посмотрела на его лицо и сказала: – Да, пожалуй... – И рассказала ему о письме Коли.
– Вот как... – растерянно сказал Юрий и сразу стал таким же естественно печальным, как становится печальным человек, у которого еще никто из близких не умирал и который вдруг получает известие о смерти двоюродной тетки, которую он никогда не видел.
Он подошел к ней и, ласково взяв ее руки в свои, осторожно сжал их:
– Ты уж держись, Оленька.
А она вдруг высвободила руки и отошла от него, и он с недоумением взглянул на нее. Ольга села в кресло и стала смотреть в окно, и Юрий, вероятно, не знал, о чем говорить, и, наконец, спросил:
– Ты что же, поедешь туда?
– Да, поеду, – не сразу ответила Ольга.
– Когда?
Ольга пожала плечами.
– Да как поезд будет.
– Хочешь, я поеду с тобой?
Наверно, он не сомневался в том, что ему нужно ехать с ней и что она ждет этого предложения, – ведь это так естественно, когда любимый человек приходит на помощь в трудную минуту, но Ольга сказала неожиданно для самой себя резко и твердо:
– Нет, я поеду одна.
– Почему? Я вполне могу освободиться на работе.
Он постарался скрыть обиду, но это плохо удалось ему.
– Не в этом дело. Не надо обижаться, Юра, – тихо сказала Ольга, искоса взглянув на него. – Лучше будет, если я поеду одна.
– Разве тебе будет хуже со мной?
Ольга покачала головой и повторила:
– Не в этом дело...
Но она не стала ничего объяснять ему, и он опять не знал, что сказать, и Ольге вдруг захотелось, чтобы он ушел, и она почти обрадовалась, когда он предложил:
– Тогда я поеду на вокзал, куплю билет и сразу же сюда.
Приехал он часа через два и нерешительно топтался у двери, говорил о том, что поезд идет завтра утром, что ему, к сожалению, не удалось достать места в купе, – Ольга слушала его и молчала. Юрий подошел к ней сзади, обнял за плечи и ласково сказал:
– Ну, не надо, Оленька... Что же теперь поделаешь...
Ольга повернулась к нему и улыбнулась, почти засмеялась:
– А ты все о том же... Друг мой, да я о матери совсем и не думаю. Для этого будет еще время...
Зачем она лгала ему? Почему не рассказала всего, о чем передумала в эти часы, – а ведь думала она только о матери... Но ее вдруг чуть ли не взбесил его скорбный вид, его заботливость, показавшаяся ей фальшивой и неестественной, и она говорила, с улыбкой глядя на него:
– Откровенно говоря, мне и думать о ней не хочется – я давно уже забыла о ней, а начинаю вспоминать – приходит в голову почему-то только одно плохое. Сейчас вот очень хорошо помню, как она несколько раз пыталась запретить мне учиться, как я голодала два года... Отлично помню, что она говорила мне тогда, что я отвечала ей, а вот какая она была тогда – совсем не помню. Понимаешь, лицо ее не могу вспомнить... – Вот тут Ольга говорила правду – лицо матери вспомнить ей действительно никак не удавалось. – У меня даже фотографии ее нет... Ну, да будет об этом. Давай-ка пить кофе. Ты, наверно, проголодался? Я сейчас что-нибудь приготовлю тебе...
Ольга говорила – и думала: «Господи, какой же ты... Останови меня, скажи какое-нибудь живое человеческое слово, попытайся понять меня...» Но Юрий с каким-то растерянным удивлением отвел взгляд и пробормотал:
– Да нет, я не голоден...
Наверно, он принял ее спокойствие за чистую монету, и ее слова показались ему очень странными – ведь нельзя быть такой спокойной и равнодушной, если где-то далеко умирает мать, надо думать о ней – и вдруг эта неуместная улыбка и прозаическое: «Я сейчас что-нибудь приготовлю тебе...»
И Ольга отвернулась, вздохнула. «Эх, Юра, Юрочка, неужели жизнь за все твои годы ни разу как следует не ударила тебя? Хотя за что тебя бить...»
Он еще почти час просидел у нее – Ольга была спокойна и молчалива, изредка поглядывала на него, видела его растерянность и недоумение и, наконец, спросила:
– Что смотришь так... по-ученически? Не знаешь, как вести себя?
Он только покачал головой, явно не зная, что ответить, и Ольга вздохнула:
– А никак не надо вести себя... Вот думаю: ехать мне или не ехать?
Зачем она говорила это? Ведь с первых же минут, как прочла письмо Коли, Ольга знала, что поедет... Но сейчас, заметив нескрываемую растерянность Юрия, она с раздражением спросила:
– Ведь надо ехать, а?
– Надо, – сказал Юрий.
– Надо? – Ольга подняла брови. – А почему, собственно, надо? Почему ты считаешь, что надо ехать?
Кажется, он едва удержался, чтобы не пожать плечами, – ответ, конечно, представлялся ему само собой разумеющимся.
– Ну? – Ольга прямо смотрела на него немигающими глазами.
– Не знаю, – тихо сказал Юрий. – Просто думаю, что ехать надо, несмотря на всякие «но»...
– Да какие тут могут быть «но»? – вспылила Ольга. – Юра, ты только вдумайся, о чем я говорю. Ведь мать умирает, понимаешь, мать! А я говорю, что мне не хочется ехать туда, а ты... Послушай, – Ольга снова стала спокойной, – а если бы я и в самом деле не поехала, ты очень удивился бы? Ну, скажи честно?
Юрий молчал, не глядя на нее. И ей почему-то стало жаль его. Она сказала:
– Ты иди, мне надо подумать...
Прощаясь, она чуть было не сказала ему:
– А ведь мне действительно очень не хочется ехать туда...
Наконец-то кончилась эта невыносимо длинная и утомительная дорога, и вот – шла Ольга по тем же улицам Селиванова, по которым уходила отсюда девять лет назад, и так же грязно и уныло было кругом, и даже дождь, кажется, был точно такой же, как тогда – мелкий, холодный, настоящий осенний дождь, хотя и была сейчас весна... И все, все остальное было точно таким же, и на какое-то мгновение у нее мелькнула сумасшедшая мысль – да точно ли сейчас шестьдесят первый год, а не пятьдесят второй? Но год был шестьдесят первый. Просто время, наверно, забыло заглянуть сюда. Время только ослабило память жителей этого городка – никто не узнавал ее, хотя Ольга узнавала многих... Неужели так сильно изменилась она?