— Какую самую большую партию вам пришлось дегустировать?

— Не желал бы я вам выпить за свою жизнь столько кофе, — засмеялся Абреу. — Это была партия в сорок три тысячи мешков, то есть более двух с половиной миллионов килограммов. Но такие случаи встречаются редко…

Дегустаторы-знатоки держат в руках судьбу и цены огромных масс кофе. Среднегодовой бразильский экспорт кофе в денежном исчислении колеблется около 8 миллиардов крузейро, то есть 20 миллиардов чехословацких крон. Поэтому мы ожидали, что обряд дегустации будет сложным и долгим. Но дегустатор сел к своей зубоврачебной плевательнице, поставил рядом стакан чистой воды, взял в руку обычную столовую ложку, и карусель завертелась.

Он зачерпнул из стеклянной плошки жидкого завара, быстро отхлебнул его, тут же выплюнул, выдохнув при этом через нос и рот одновременно. И вот уже снова зачерпывает из следующей плошки. Если он не удовлетворен вкусом пробы, он стукает по чашке ложкой, споласкивает ее в чистой воде, ассистент отмечает номер исключенной партии, и карусель крутится дальше.

Что ни секунда, то проба. Тридцать образцов кофе, представляющих свыше 100 тонн кофе, опробовано ровно за тридцать секунд. Как только круглый стол остановился, мы оба задали один и тот же вопрос:

— Сколько же таких чашек вы пробуете за день?

— Иногда до тысячи. Мы работаем ежедневно с девяти утра до семи вечера. За это время кофе можно напробоваться вдоволь…

В лабораториях «Corporaeao Americana de Cafe» в Сантусе так работают четыре дегустатора, отделенных друг от друга ширмой. Результаты их проб редко бывают различными. В исключительных случаях, если обнаруживается расхождение в оценке, вся дегустация проводится еще раз на новых образцах.

— Мы готовы дать голову на отсечение, что вам не захочется выпить чашку кофе после того, как вы закроете за собой двери лаборатории, «накатавшись» за день на этой карусели, — говорим мы, прощаясь с дегустатором.

— Не давайте! Вы проиграете, а голова у вас одна, — засмеялся Фабио Абреу. — Я с удовольствием выпиваю после ужина чашечку кофе, а иногда даже забегаю в кафе. Единственное, к чему я не смею прикасаться, так это спиртное, иначе мой вкус и обоняние притупились бы. Но вас поразит, что двое из моих коллег — завзятые курильщики. Порою они закуривают даже во время работы, и все же их результаты никогда не отличаются от моих…

В соответствии с результатами всех «экзаменов» дегустаторы создают образец окончательной смеси. Так под их руками рождается стандартный тип кофе, который обычным шифром телеграмм заказывают заграничные покупатели. Маленький образец, смесь нескольких десятков разнообразных сортов бразильского сырца. И этот образец снова проходит через все испытания, прежде чем на нем поставят клеймо обычной марки: «Red Circle», «Bokar», «8 o'clock» или других марок, пришедшихся по вкусу покупателям бразильского кофе. Этим замыкается первый круг.

Но ведь нужно сделать так, чтобы в Сантусе родился не один, а свыше миллиарда килограммов этого обезличенного кофе, который каждый год отправляется отсюда во все концы света. Хотя танец миллионов и проводится под управлением нескольких десятков безвестных дирижеров, к числу которых принадлежит и Фабио Абреу, но это уже происходит не в их скрытых лабораториях. Этот грандиозный танец исполняется в стенах того же Сантуса, в цехах и на складах, на счетных машинах и автоматических транспортерах, на улицах и в маклерских конторах.

Мы должны заглянуть и в этот ужасный механизм, который поит кофе более чем половину мира.

Чтобы дописать полный портрет Сантуса, слово надо предоставить цифрам.

Портовые причалы Сантуса превышают в длину 6 километров; на погрузке и выгрузке в порту работает около 150 подъемных и более 120 портальных кранов; в его складах можно одновременно уложить свыше 5 миллионов мешков кофе. У его причалов могут сразу пришвартоваться, выстроившись в один ряд, 65 пароходов, из которых примерно сорок будут ежедневно стоять под погрузкой.

Мы уже выпили в Сантусе по чашке дрянного кофе, которое ни в грош не ставят даже самые последние заморские покупатели; стерли с ботинок слой зеленой пыли от раздавленного ногами и колесами кофе на улицах города; обошли десятки пароходов, в чьих утробах исчезали тысячи мешков зеленого сантусского богатства, и заглянули в кухню кофейных алхимиков. Наконец мы забрели в кварталы складов кофе-сырца недалеко от порта. Горы мешков, батареи смешивающих, очищающих и лущильных машин, муравейник рабочих, грузчиков и возчиков.

В эти склады ежедневно сваливают свой груз кофе примерно 180 железнодорожных вагонов. Эксперты присылают сюда свои заключения, машины пережевывают горы кофе, снова ссыпают его в мешки, штемпелюют их маленькими лиловыми картами Бразилии с черными буквами: «SANTOS — CAFÉ DO BRASIL — ESTADO DE SAO PAULO», автоматически зашивают мешки и затем перекладывают их на головы грузчиков. Еще одна контрольная проба, волшебники в лабораториях заявляют с твердой уверенностью, что эта смесь достаточно хороша для гурманов на другом конце света, и только тогда кофе может отправляться в долгий путь за моря и океаны. Оно может исчезнуть в ненасытных утробах стальных великанов, может переплыть океаны; под его тяжестью может надрываться армия портовых рабочих, на нем могут зарабатывать транспортные компании и страховые общества, агенты и торговцы, фабриканты и мальчики на посылках, и, наконец, кто-нибудь сможет выпить это кофе.

Но мы забыли об одном звене; в Сантусе и в целом кофейном мире это звено — самое важное.

Мы забыли о семидесяти «бессмертных», утверждающих, что они определяют мировые цены на кофе. О семидесяти господах в белых тропических костюмах, которые дважды в день усаживаются на семьдесят резных кресел в шестиугольном зале Официальной биржи кофе — Bolsa oficial de café. Их имена время от времени меняются, но семьдесят занятых ими кресел остаются.

Едва входишь в угловое здание биржи с круглым порталом, как тебя сразу же обдает духом старинных торговых ритуалов. В вестибюле на черных досках вывешены последние курсы аукционов, дневные и месячные отчеты о партиях кофе, поступившего со всех концов Бразилии, и обзоры головокружительных партий кофе, ежедневно отгружаемого для заграницы. Ряды мраморных колонн ограничивают шестистенный простор главного зала, окруженного нумерованными креслами. Слева — четные, справа — нечетные. Над одной из сторон шестиугольника пола, выложенного каменным узором, возвышается стол председателя, места протоколистов и биржевых секретарей. За ними — на стене — картины, изображающие отдельные эпизоды истории Сантуса. Вечно пустые балконы, таинственный полумрак.

В половине одиннадцатого утра и в половине четвертого дня перед биржей царит оживление. На тротуарах и на проезжей части перекрестка собираются кучки людей в белых полотняных костюмах. Среди них всего лишь несколько полноправных биржевых маклеров и гораздо больше тех, кто уже, вероятно, в течение многих лет ждет, когда придет их час, чтобы воссесть на одно из семидесяти кресел кофейного олимпа и положить руки на маленький круглый столик.

Зазвонил колокольчик; зал озарился светом десятков ламп. Члены биржи заняли свои места, за каждым из них толпятся кучки агентов, посредников и торговцев кофе. Большинство же кресел пустует.

Заседание открывается. Председатель объявляет последний курс. Раздается тихий голос одного из маклеров:

— Cento е tres, vendo. — Продам за сто три.

Его сосед поправляет предложение на 102.80, следующий объявляет 102.70 для продажи и 102 для закупки. Контрпредложений нет.

Начинаются торги. В шестиугольном зале правят цифры. Приглушенный говор, комментарии, оживление — все это только за колоннами, среди немногочисленных зрителей, стоящих за спинами биржевых маклеров.

Все заседание проведено за семь минут. В мир летят телеграммы и обзоры курсов. «Положение спокойное!»