А Буйко, оставшись один, с такой прытью вскочил с постели, словно никогда и не был лежебокой. Сбросил шёлковый зелёный халат — подарок короля, а из кровати, которая служила не только постелью, но ещё и хранилищем жареной рыбы и сала, вытащил самое драгоценное своё сокровище — старую, насквозь пропитанную мукой одежду, которую некогда носил на мельнице. В мгновение ока натянул её на себя и простился с кроватью, в которой провёл столько ночей и дней. Вернее сказать, столько дней, потому что по ночам, когда никто не видел, Буйко вставал и подолгу прохаживался взад и вперёд. Он даже бегал вокруг кровати. А если представлялась возможность, выбегал во двор и, словно молодой жеребец, резвился на вольном воздухе, отдыхая от тягостного ремесла лежебоки. Но об этих проделках никто не догадывался. Даже Йоланке Буйко в них не признался.

Вот почему Буйко совсем не отяжелел, а только основательно раздобрел. Теперь он беспечально расстался с кроватью и, прижимаясь к стенам, бесшумно крался к воротам. Ворота всё ещё были открыты. В них галопом въезжали и выезжали всадники германского императора. В замке дым стоял коромыслом. Буйко же торопился в конюшню, чтоб вывести коня и бежать. Но, глянув в оконце конюшни, увидел, что там светло и немцы при свете факелов отбирают самых породистых коней короля. Войти не войдёшь, коня не уведёшь. Не тратя времени на раздумья, он отвязал уже осёдланного откормленного, лоснящегося немецкого коня серой масти, вскочил в седло, пулей вылетел за ворота и был таков!

Тем временем Тит с большим трудом отыскал наконец заветную дверь. Дрожа от нетерпения, он вставил в замочную скважину ключ. Стал его дёргать, крутить, вертеть. Пока крутил да вертел, немцы и подоспели. Эти славные парни обнажили мечи и пустили их в ход без лишних церемоний. Тит грудью стал на защиту сокровищ, отстаивая право первого на грабёж, и ночь вновь огласилась звоном стали. Трое грабителей пустили уже друг другу кровь, когда Тит, удерживая ключевую позицию, нажал спиной на заветную дверь. Длинная узкая дверь — вот те на! — оказалась незапертой, и Тит хлопнулся навзничь, прямёхонько угодив на опрятненький, аккуратненький, очень изящный толчок. В сумраке позднего вечера двое других дружно навалились на Тита, и лишь тогда все трое, к стыду и позору, заметили, в какое злачное место попали. Помещение, ключ от которого столь таинственным образом вручил Титу Буйко, — помещение это оказалось не чем иным, как тем самым укрытым в тени от глаз людских экономным сооружением, куда сам король ходит пешком.

Все трое, смекнув, как их провели, от ярости просто-напросто озверели. Размахивая окровавленными мечами, они что было духу помчались назад, да только понапрасну старались: Буйко уж и след простыл, а вместо него на кровати валялся шёлковый зелёный халат, несколько колбас, рыбина и кусок сала.

Но на том их беды не кончились: не успели они толком понять, что к чему, как по всему двору прокатился крик:

— Где лежебока? Где лежебока короля Матьяша?

Скоро и до них дошло, почему разыскивают пропавшего Буйко. Кое-кто из знатных пленников утверждал, что один Буйко знает, куда король Матьяш спрятал сундук с сокровищами. Голубан примчался в сопровождении факельщиков. Увидев Тита и пустую кровать, он заорал благим матом:

— Где лежебока?!

Тит, как известно, соврёт — не дорого возьмёт.

— А мы его, господин мой, давно отправили к знатным пленникам. Там его и надо искать.

Оба немца, согласно кивнув, подтвердили Титово враньё, потому что дрожали за собственную шкуру. И вот они все вместе отправились в подземелье.

XVI. «Чьи вы люди?»

Ищите, ищите на здоровье — Буйко миновал уж и лес, и рощи и, определяя путь по звёздам, мчался галопом на юго-восток, потому что знал: Пал Кинижи разбил свой лагерь где-то в районе реки Савы. На эти края совершали набеги разбойничьи войска Мохамеда. Пал Кинижи решил так разделаться с ними, чтобы навеки отбить у султана охоту грабить чужой народ и посягать на его отчизну.

Стало быть, верхом на коне Буйко мчался на юго-восток. План его был таков: сначала добраться до Дравы, потом от Дравы до Савы. А там, в бассейне Савы, люди подскажут, где искать Пала Кинижи. Бывший лежебока без отдыха скакал всю ночь напролёт. Скакал да оглядывался: не видать ли погони? Но ничего подозрительного не видно, не слышно. Только на рассвете поехал он шагом. Оба устали: и конь и всадник. Нелегко привыкать к седлу тому, кто привык к пуховой перине.

Солнце всходило. Когда первые лучи его мягко коснулись лица Буйко, он устало потянулся, распрямляя затёкшие члены, потом сунул руку в просторный карман своей перемётной сумы. Пошарив среди увесистых кусков грудинки и внушительных плит сала, он вытащил завёрнутый в сукно тяжёлый ключ. Развернул — ключ так и заблестел, заискрился на солнце: ведь он был сделан из чистого золота! Знали немцы, кого они ищут. Буйко был не только единственным человеком, посвящённым в тайну королевских сокровищ, но и хранителем ключа от самой сокровищницы. Венгерский народ тоже знал — об этом рассказывают ещё и сейчас, — что у короля Матьяша был сундук, полный сокровищ, о котором не имели понятия ни казначей, ни королевский наместник, ни даже сама королева. Ведь известно же, что король, переодетый в чужое платье, отправляясь на свои таинственные прогулки и щедро оделяя бедняков золотом, брал его не из государственной казны.

Ключ из чистого золота весил, наверно, полфунта. Это было изделие самой тонкой чеканной работы, на внутренней стороне которого был выгравирован королевский герб с вороном. Некоторое время Буйко внимательно рассматривал ключ, потом опять завернул в сукно и положил в карман.

И вовремя, потому что уже подъезжал к деревне и видел собравшихся у околицы людей. Буйко вежливо приветствовал их, но крестьяне не только не ответили ему с почтительностью, как принято отвечать всякому доброму человеку, — они уставились на него как баран на новые ворота и залопотали меж собой по-немецки.

Тогда Буйко, недоумевая, оглядел сначала себя, потом коня: что правда, то правда — странная была картина. На великолепном немецком скакуне в прекрасном седле сидел оборванный, грязный парень с мельницы. Костюм ему стал узок и вот-вот мог лопнуть по швам. Огромный живот здесь и там почти что вываливался из штанов, как дрожжевое тесто с противня. Кафтан был подпоясан бечёвкой, потому что никакие застёжки-пристёжки не сходились. Буйко мигом смекнул, что к чему, и дал шпоры коню, вернее, дал бы их, если б они у него были. А так как шпор не было, он что есть мочи хлопнул коня лодыжками по бокам. Послушное животное пустилось вскачь и вынесло беглеца из деревни. После этого случая Буйко зарёкся: не въедет он ни в одно селение, пока не услышит ответного приветствия на своём родном языке.

Края, по которым он проезжал, поросли высокими, тучными травами. Эти травы достигали такой высоты, что легко могли скрыть человека. И вот Буйко подъехал к обширному лугу, поросшему травой и кустарником. Он привязал коня к кусту боярышника и, пока конь щипал траву, до отвала наелся сала. Основательно подкрепившись, конь и человек, оба умаявшись от продолжительной скачки, с наслаждением растянулись на траве.

Наконец солнце вошло в зенит. Буйко встал, оседлал коня, и отдохнувший конь снова помчал седока. Буйко ехал от деревни к деревне. В каждой деревне он здоровался с жителями, но, не услышав в ответ приветствия по-венгерски, немедленно скакал прочь. Наконец, должно быть, к вечеру третьего дня, когда был съеден последний кусок грудинки, а коня уже просто воротило от подножного корма, Буйко прибыл в небольшую, но довольно опрятную деревеньку.

Пожелав, как обычно, доброго вечера, Буйко услышал в ответ хотя не венгерскую, но и не немецкую речь. Крестьяне ответили не по-словацки, а на каком-то похожем на словацкий языке. Во всяком случае, понять было можно.

— Чьи вы люди? — спросил тогда по-словацки Буйко.

— Наш хозяин — король Матьяш! — с гордостью ответили жители деревни.