— Вдруг вспомнили еще что-то…

— Вот оно что… Скажите откровенно — мой ответ вас не удовлетворяет? Какая жалость, но больше я абсолютно ничего не могу припомнить, честное слово. Уж очень он был каким-то… незапоминающимся… Этакий обыкновенный серый воробей, не выделяющийся среди других серых птичек. Даже не взъерошенный… Гладкая прическа с аккуратным пробором… и, кажется, все…

— Спасибо, — сказал Трофиновский, вставая и неловко целуя протянутую руку балерины. Никогда раньше он не целовал женщинам руки, но эта тронула его своей беззащитной искренностью, неугасающим желанием нравиться.

— За что же спасибо, если я ничем вам не помогла?

— Помогли, да еще как! — сказал следователь. Это не были просто вежливые слова. В ответах балерины имелось подтверждение его догадки.

8

«Нет, он не был наивным. Он хорошо знал, что делает. Он только не мог предвидеть всех последствий. И некоторые из них он обязательно попытается исправить. Надо, чтобы он поскорее узнал о них…»

Следователь позвонил в редакцию городской газеты знакомому журналисту, договорился о статье и сроках ее публикации. Затем, попросив у начальника отдела машину, поехал в мединститут. Ехал по зеленой просторной улице, где еще сохранились здания старой архитектуры, мимо скверов с фонтанами, мимо массивных деревянных скамеек и фигур древних идолов. Невольно вглядывался в поток пешеходов, словно надеялся в быстром мелькании выхватить взглядом знакомое лицо…

В мединституте его встретил старый приятель Костя Жилко. Когда-то они вместе кончали среднюю школу. С тех пор Костя успел защитить кандидатскую диссертацию, стать одним из ведущих физиотерапевтов. Завидев Трофиновского, быстро пошел ему навстречу, картинно расставив руки:

— Привет тебе, лекарь недугов человеческих, — громко сказал он, и две девушки в белых халатах сразу же оглянулись.

— Все дурачишься, — тихо проворчал Трофиновский.

— Ого, болезнь протекает серьезнее, чем я предполагал, — обезоруживающе улыбнулся Костя. — Небось, начальство торопит, а на твоем участке заело. Ну ладно, не хмурься, пошли к нашим…

В квадратной белой, очень чистой и очень холодной комнате их ожидали четыре человека, старшему из которых, как определил Трофиновский, не исполнилось и тридцати пяти.

— Я им передал наш разговор, — сказал Костя, и двое из четырех согласно кивнули.

— Мы тут посовещались и пришли к выводу, что речь идет о воздействии лучевом или волновом, — сказал молодой человек, полноватый, низенький, в туфлях на высоченном каблуке. — Но прибор не назовем. Это мог быть генератор какого-то поля, воздействующего на психику человека и через нее влияющего на весь организм. Возможно, он действовал непосредственно на нервную систему, управлял биотоками. Не исключено и лучевое воздействие на определенные участки, и гипноз наконец. Например, гипнотизер во время сеанса мог заставить пациента принять какой-то препарат и потом забыть об этом…

— Не похоже, — возразил широкоплечий крепыш в модном трехцветном свитере. — Не могли все пострадавшие поддаться гипнозу одинаково.

— Остановимся пока на первых двух, — примирительно сказал третий, усатый и такой выхоленный, словно его регулярно купали в парном молоке. Он спросил у Трофиновского:

— Не выяснили, сколько времени длились сеансы «лечения» и как долго сохранялись следы воздействия?

— Почему вы уверены, что воздействие было временным? — заинтересовался Трофиновский.

— Чтобы оно было постоянным, нужно воздействовать на гены. Излучение должно быть достаточно жестким, да при этом еще направленным. Известные нам описания аппарата при современном уровне техники не дают повода для подобных предположений, — ответил усатый и поправил усы, сверкнув массивным перстнем. Обтекаемость его ответа вызвала у Трофиновского слабую улыбку.

— Значит, он мог предполагать, что воздействие скоро закончится, и наблюдал за… — Крепыш замялся, и фразу за него закончил усатый: -

…подопытными… Если, конечно, допустить, что он — специалист… — Слово «специалист» в его устах прозвучало особенно весомо и уважительно…

9

«Снова она играет против меня краплеными картами. Пора бы уже привыкнуть, ан нет — обидно. В таких случаях легковерно говорят: «душа растревожена». Я же скажу: состояние напряженности. Возбужденные участки мозга гонят сигналы по нервам, меняют режим работы поджелудочной железы, спазмируют желудок, вызывают обильное кислотовыделение. И вот уже начинаются слабые раздражающие боли, они охватывают все большие участки — и психика угнетена. Прямая связь замыкается обратной в кольцо — и я начинаю блуждать в лабиринте химер. Кажется, что выхода отсюда вообще нет.

О, мне знакомо это состояние. Пусть они называют его как угодно — я знаю истинное название.

Итак, еще один удар лбом о гранитную стену. Госпожа природа не склонна уступать. Все, что вырывают у нее, — вырывают силой. Но хватит ли сил у меня? Я ведь не принадлежу к баловням судьбы. Это им достаточно шевельнуть пальцем — блага сыплются на них, как из рога изобилия. Были, были на свете и Гераклы, и Антеи, им дарованы были сила и прочие таланты, а приключения и неприятности они искали и находили сами. Мне же нечего ждать каких-либо подарков. На мою долю выпадали только труд и упорство, упорство и труд. Маховики моего воображения раскручиваются медленно, со скрипом и скрежетом, мне невыносимо тяжко заглядывать в будущее, приходится каждый ход вперед рассчитывать. А ведь необходимо довести до конца деяние и попытаться учесть ошибки, чтобы они не превращались в роковые последствия.

Ну кто мог подумать, что личность неразрывно связана с малейшими, казалось бы, несущественными отклонениями генной структуры, выразившимися в крохотных аномалиях нервов и мышц? Проклятая избыточная сложность, где малейшая поправка у истоков непредсказуемо усиливается на дублирующих линиях прямой связи, на всяких «запасных путях», и уже совсем искажается на связи обратной. Да, многим известно, что один камень в горах способен вызвать обвал. Но кто возьмется предсказать все его ближние и отдаленные последствия на перевале и в долине, в селениях и в судьбах отдельных людей? А в организме все еще сложнее. «Непредсказуемость» — начертано на печати, скрывающей его тайны.

И все же я не отступлю. Госпожа, я опять иду на вас! Сколько бы вы ни швыряли меня лицом в грязь, я подымусь и брошусь вперед, пока вы не уничтожите меня. Да, я не принадлежу к баловням, к Гераклам и Антеям, — я обычный человек, среднестатистическая единица, но я узнал цену вашим дарам, служащим только вашим интересам. Ибо они — яблоки раздора. Разделяй и властвуй — это ваш принцип. Я понял, как и зачем получаются баловни — так называемые таланты и гении.

Я принесу людям наивысший дар, какой только возможен в этом мире — Дар Справедливости. Мне не нужны ни почести, ни богатство, ни слава — эти побрякушки я оставлю вашим баловням. Но если люди пойдут за мной, чтобы раз и навсегда восстановить Справедливость, я поведу их, ибо знаю путь…»