И все же серединой XIII в. можно датировать завершение территориального складывания Португальского ролевства. Практически уже тогда определились его постоянные границы, которые почти не изменились по сию пору. С востока и севера ограниченная все усиливавшейся Кастилией, с запада – океаном, Португалия как будто с разбега остановилась, достигнув Фару – южного мыса полуострова, и обратилась к своей внутренней жизни. Конец XIII – начало XIV в. – эпоха «устроения» Португалии, эпоха возникновения кортесов, подъема городов, расцвет культуры.

Завершение Реконкисты в середине XIII в. имело, как нам видится, и другие последствия. Во-первых, накопленные военные традиции и порожденная военно-политической обстановкой социальная структура (отличавшаяся в том числе и высокой ролью и большой численностью рыцарского сословия) искали применения и нашли его впоследствии, в частности в морских экспедициях. Во-вторых, выход из Реконкисты на той ее стадии, когда она еще не получила окраски исключительно борьбы с инаковерием, смягчил многие острые углы взаимоотношений мусульман и христиан в Португалии, обеспечил большую, чем можно было бы ожидать, терпимость к иноэтническим группам, что оставалось свойственным стране и в позднейшие эпохи.

Наконец, сравнительно раннее складывание стабильных границ ограниченной и относительно небольшой территории способствовало возникновению тенденции к ранней централизации государства и осознанию португальцами себя единой общностью. Это особенно повлияло на события следующего, XIV столетия.

Скипетр против посоха

Христианская церковь играла на полуострове особую роль. Близость иноверческого населения заставляла ее внимательно следить за пиренейскими делами и при необходимости вмешиваться в их ход. Тому было по крайней мере две причины. Прежде всего церковь испытывала опасения за чистоту веры, вполне оправданные, если учесть тесные контакты христиан и мусульман. После арабского завоевании в мусульманских городах значительная часть населении продолжала исповедовать христианскую религию. Живя в иноязычной и инокультурной среде, эти люди усвоили арабский быт и образ жизни, восприняли арабский язык. Недаром их называли мосарабами.[38] Но религию, причем не только веру, но и организацию, они сумели сохранить и пронести через годы завоеваний и повседневность мусульманского господства. Они выбирали из своей среды епископов, которые должны были получать одобрение мусульманских властей.

В своих кварталах мосарабы имели христианскую церковь. Ограничения касались больше их социального положения: они не могли быть воинами, им запрещалось носить оружие и ездить на лошадях, они не всегда могли воспользоваться своими наследственными правами. Язык и привычки неизбежно должны были наложить на весь строй жизни и мышления мосарабов особую печать, и возвращение их под сень Рима, включение в общую массу пиренейских христиан несло с собой различного рода отклонения в отправлении культа и в церковной практике.

Видимо, близость ислама и постоянное взаимодействие с ним в разных формах, равно как и существование мосарабской церкви, стали причиной того, что полуостров менее других регионов беспокоил Рим с точки зрения религиозного инакомыслия. В те столетия, когда на юге Франции бушевали Альбигойские войны,[39] а в Италии подспудно вызревали идеи Сегарелли и Дольчино,[40] страны Пиренейского полуострова практически не знали еретических движений. Долговременное противостояние религий, с одной стороны, заставляло христианство консолидироваться, а с другой стороны, позволяло церкви закрывать глаза на незначительные нарушения и проступки, оставляя таким образом верующему некоторую внутреннюю свободу.

Второй заботой церкви было стремление включить в христианский мир как можно большие территории и человеческие массы, что на полуострове выражалось в постоянной поддержке идеи Реконкисты.

Оба эти аспекта в Португалии усугублялись ее вассальной зависимостью от папского престола. Укрепившаяся в процессе Реконкисты королевская власть и церковь стали двумя главными противостоящими друг другу силами в стране. Столкновения были неизбежны. Они возникали и из-за отношения португальских королей к своим вассальным обязанностям, и в связи с положением духовенства внутри страны, и по поводу духовно-рыцарских орденов.

Португальские монархи рассчитывали на удаленность своего сюзерена, надеясь, что эта зависимость не будет очень обременительной. Как редки были поступления взноса, который они должны были выплачивать в знак вассальной службы в папскую казну! Уже сын Афонсу I, Саншу I, годами затягивал его выплату, уклоняясь под разными предлогами, несмотря на неоднократные требования и запросы Рима. При нем Португалия не выполняла своих обязательств почти 20 лет. И лишь при папе Иннокентии III, одном из могущественных понтификов средневековья, его легат добился уплаты королем 500 мараведи.[41] Подобные проволочки не раз случались и позже.

Но, кроме этой непосредственно «материальной» стороны дела, папский престол гораздо больше беспокоило отношение лузитанских королей к португальской церкви. Саншу I не раз приходил в столкновение с духовенством, пытаясь ограничить его земельные владения и иммунитеты, как это было с коимбрским епископом, у которого он отнял два замка, нарушил его права и привилегии в этих землях. Его вмешательство в дела епископа Порту привело к тому, что папа наложил интердикт на все королевство, который был снят лишь перед самой смертью Саншу.

Сын Саншу, Афонсу II Законодатель пытался бороться с клиром юридическими мерами: по его указу был проведен пересмотр и подтверждение грамот, удостоверявших владение землей, причем подтверждение получили далеко не все владельцы. Он же начал, хотя и очень ограниченные, так называемые «расследования» – описи имуществ, проводившиеся ради выявления незаконно присвоенных земель и ограничения крупного землевладения.[42] В течение его 12-летнего правления королевство 11 лет находилось под интердиктом, и его преемник, Саншу II, начал править, будучи отлучен от церкви и отвергнут сюзереном-папой.

Саншу II сделал все возможное, чтобы вернуть стране нормальную жизнь и уладить конфликт с церковью: выплатил долг папе, обязался за счет казны восстановить разрушенные церкви, монастыри, дома клира, обещал ни нарушать привилегии церкви. Однако ни португальское духовенство, ни папу не умиротворила реальная политика короля. Его позиция в конфликте епископа Порту с городом, а затем междоусобицы в стране заставили папу искать иного претендента на престол. Таковым мог быть брат короля Саншу, Афонсу, которому и было решено передать португальский престол на Лионском соборе 1244–1245 гг.

Однако и при Афонсу III отношения с церковью оставались теми же, что и раньше. Именно при нем в 1258 г. были проведены самые широкие «расследования» законности церковных и монастырских владений, что стало причиной многочисленных жалоб на короля.[43] Тактика Афонсу III была обычной для португальских монархов: на кортесах 1273 г. он обещал удерживать от злоупотреблений своих должностных лиц, возместить церкви ущерб и т. д., по на деле вмешательство в дела епископств, нарушение иммунитетов, сбор податей, причитавшихся церкви, продолжались, что привело к новому интердикту, наложенному панским нунцием в 1277 г. Если к этому прибавить первое отлучение Афонсу III за заключение брака с Беатрис, то получится, что около трети всего его правления король и королевство были отлучены от церкви.

Церковный интердикт был весьма распространенным в средние века средством воздействия, очень часто применявшимся именно в политических целях. Находясь в вассальных отношениях с римским престолом, Португалия постоянно оказывалась под угрозой этого способа расправляться с непокорными. Интердиктам подвергалась и страна целиком, и отдельные города; от церкви отлучался и король, и жители отдельных мест, и население всего королевства.