Голос её сделался еле слышен, а интонация из наивно-беззаботной превратилась в грустно-повествовательную. Она снова остановилась и обернулась ко мне, снова заглянула в глаза, спросила сухо:

— Глупо. Верно?

— Нет. Что красиво, то не глупо. Всё дело в непонимании. — Я вспомнил разговор с Димкой и осёкся. — Но об этом я расскажу когда-нибудь, может быть. Когда захочу занудствовать и изрекать избитые истины.

— Да, Круглый говорил, что вообще-то ты страшный зануда, хоть и не злой, — с вызовом заявила она.

— Нет, Дима даст мне ответ по полной программе. Оказывается, он за моей спиной устроил мне такой пиар, что звёздам не снился. Ну, змей! — притворно негодовал я.

— А вы с ним летите? Нет, все-таки я хоть и верю, но не понимаю — как это. — Алена помолчала. — Вот так вот запросто — раз и полетели? Может быть, я ничего не понимаю, но такие вещи можно бы представить лет через сто, а то и больше.

— Через три месяца, — словно уточнил я. Мне стало тоскливо на какой-то миг.

— Надолго?

— Никто не знает. Полгода, год? Не знаю, — честно ответил я и заметил, как потемнели зеленые глаза Алены.

Мы давно вышли за городскую черту и шли по одной из асфальтированных дорожек, что проложены в лесу неподалеку от нашего дома. Наверное, многие говорили про себя спасибо неизвестным благодетелям. Я люблю тут гулять в любую погоду — хорошо думается, нервы успокаивает, да и просто красиво.

Гуляли мы долго, забыв о времени, о второй паре, о фондах, институтах, людях, вселенной. Мы говорили много, вразнобой и невпопад, обо всём и ни о чём. В лесу совсем никого не было кроме нас, будни, осень, даже спортсмены куда-то подевались. Тишина, прохладный воздух, чистый-чистый, и прозрачно-голубое небо меж ветвей.

Когда вышли обратно к цивилизации, время перевалило за полдень. Алёна вспомнила, что через двадцать минут должна быть дома, матушка просила её помочь, встретить кого-то, кто должен передать что-то для чего-то. Алёна и сама не знала.

Как и вчера, мы одновременно потянулись за ключами и рассмеялись тоже одновременно. Подумать, что ж смешного? А ничего, два счастливых человека просто смеялись. Мы думали в тот момент одинаково и понимали это. Глупо прощаться, когда живёшь в соседней квартире, и мы просто улыбнулись друг другу ещё раз.

Мне хотелось петь и стоять на голове, бежать куда-то и орать во всё горло. Я постоял на голове, спел песню террориста Ивана Помидорова, наконец, решил убраться в квартире, хотя после маминой уборки ещё не успел произвести сколько-нибудь существенного беспорядка. И тут зазвонил телефон. Пока искал трубку, проклял всё на свете. Нашлась она, вот странно-то, в ванной, звонил Димка:

— Собирайся, отпуск кончился. Сейчас мы за тобой подъедем, и на базу. Вот так вот.

— А не послать ли их, куда подальше!? Что, мы вчера провинились, и теперь останемся без сладкого?

— Чрезвычайные обстоятельства. Всё очень серьёзно, — говорил Димка и впрямь, без тени свойственной ему иронии.

— А у нас всегда всё очень серьёзно. Человечество, блин, в опасности! Скоро мировой кризис, ну, ты в курсе, да? А знаешь что? Плевать мне на человечество с его кризисами! Пусть дохнет!

Я бы, наверное, долго ещё орал, если б Круглый не сумел вклиниться в поток моих излияний:

— Не знаю обстоятельств, но погиб Корнилов. И ещё несколько человек, группа обеспечения, почти в полном составе. И Артур тоже, и Дашка.

Я сразу осознал всё. И понял, что давно жду чего-то подобного. Слишком всё проходило спокойно да размеренно, как будто речь не шла о противостоянии людей Проекта и той непостижимой силы, что в состоянии управлять если и не законами природы, то чем-то равным по глубине.

Артур, он так и запомнился с моим шлемом в руках — смотрит на меня и не знает, сердиться ему или рассмеяться. Они с Дашей любили друг друга. Погибли наши ребята, те, кто натаскивал нас, издевался над нашими организмами, лепил ударными темпами пилота из Димки и капитана из меня.

Странно, но я впервые подумал о них «наши». До этого момента дела проекта были для меня делами моих работодателей, я просто работал. Сейчас же, наконец, понял, что отныне Проект — моё дело, и у меня теперь свои счёты с теми, кто наслал на нас «порчу» — так иногда называли загадочный поток, превращающий в оружие теорию вероятности. Не утруждаясь объяснениями, я с самого начала не сомневался, что за порчей стоят именно «те», а не бездушное «то».

Я решил не прощаться с Алёной. В конце концов, появляться дома я могу каждый день, просто не совсем удобно, кабины мгновенного транспорта имеют ограниченную пропускную способность, не больше одного перехода за минуту. Если все начнут шастать туда-сюда, возникнет давка. Неизвестно, правда, что происходит, и смогу ли я вообще вернуться в ближайшее время домой. Но я пообещал невидимой девочке с зелёными глазами, что приду обязательно. Опять же телефон есть, минули времена, когда расставались на годы и не имели возможности узнать, «как ты там?». А прощаться мне надоело. Я ухожу, но не прощаюсь. Я спустился пешком во двор и стал ждать, когда приедет Круглый.

Ждать долго не пришлось, через десять минут я сидел в машине. Вёл ее тот самый шофёр, который был с Корниловым в день нашего знакомства и в день нашего поспешного переезда на базу. Димка почти ничего не добавил к тому, что сказал по телефону:

— Сам ничего не знаю, мне позвонил Мирон, сказал, что ты не отвечаешь. Просил разыскать тебя и рассказал то, что ты уже знаешь, — он помолчал, добавил: — На базе нас ждут, думаю, дело не только в гибели наших.

Я отметил про себя, что он тоже сказал «наши». Всё ж мы похожи.

Привычная кабина «нулёвки» или, официально, МТ-кабина. Хотя, конечно, к мгновенной транспортировке окончательно привыкнуть невозможно. Разум сопротивляется, чувство каждый раз возникает — сплю. На выходе нас встретил Мирон, он стоял под пальмой, увидев, как мы выходим из кабины, сказал коротко:

— Идём, вас там заждались.

Мы вошли в кабинет, очень похожий на корниловский. Тот же минимум обстановки, не хватает лишь окон. Светлые стены, светящийся мягким светом потолок, на полу покрытие наподобие ковра с длинным ворсом сочного зелёного цвета.

Трое мужчин, что ждали нас, показались мне странно похожими на Корнилова. Покойного. Вперёд вышел высокий, широкоплечий, седой. В его лице почудились знакомые черты. Хорошее такое лицо, мужественное и открытое, как у политика на трибуне. Ага, точно. Он подтвердил мою догадку:

— Представимся. Первый директор Проекта, Красильников Олег Степанович. — Он слегка склонил голову. — Второй директор, Маш Дмитрий Матвеевич. — Сидевший за столом, пожилой человек, седыми лохмами похожий на Эйнштейна, слегка приподнялся в кресле. — Третий директор Долин Семён Ардалионович.

Долин показался мне похожим на нашего чемпиона по классической борьбе, одно время часто мелькавшего по телевизору, как будто вытесанный из куска камня, с грубыми чертами лица. Я, конечно, сразу забыл, кто из них первый, кто какой, но постарался запомнить имена. Не ожидал, что в руководстве Проекта окажется министр безопасности — Красильников. Он предложил нам присаживаться и продолжил:

— Вы знаете о гибели Корнилова и вашей команды, но спешка вызвана не этим. Время отправки экспедиции переносится на …чем раньше, тем лучше. Тому есть причина. Сила, что вызвала необходимость вашего участия в проекте, приобрела характер форсмажорный.

Он прошелся по кабинету, посмотрел на нас. Продолжил:

— Характер воздействия не изменился, это по-прежнему игра вероятностью, но на принципиально новом уровне. Нам такой уровень недоступен, нам нечего противопоставить. Вчера в наши базы ударили три метеорита. Вероятность события почти нулевая. Один из камней попал точно в ангар с планетарными модулями, где в это время и находились погибшие. Два других произвели разрушения на второй базе. Там обошлось без жертв.

Не скажу, что испытал потрясение, но мне стало очень неуютно. А если сейчас неизвестный стрелок как раз выцеливает нас прямо здесь, в кабинете. Посмотрел, как ведёт себя команда, и успокоился — всё ж мы где-то на самом нижнем уроне, над нами метров триста скальной породы.