В ПИТЕРЕ

Дойдя до леса, тётя Ксюша обернулась. Отсюда, с холма, всё было видно. Дымились трубы в деревне. Семён Егорович, не слезая с коня, разговаривал с каким-то мужиком, стоявшим у калитки. Бугасов нёс на коромысле вёдра к дому. У колодца, где тропка была покрыта льдом, катались соседские мальчишки.

Эту уловку придумал Федька. Когда братья поравнялись с колодцем, тётя Ксюша подходила к лесу. «Ведь обернётся! Обязательно обернётся!» — подумал тогда Федька. Ничего не объясняя, он схватил Карпуху за руку, подтащил его к наезженной горке и заскользил вместе с братом вниз.

— Хитрый ты! — с уважением сказал Карпуха.

Федька не обратил внимания на похвалу. Он краешком глаза следил за женщиной. Когда она скрылась за деревьями, Федька засмеялся, довольный собой.

— Съела?

— Как же она Гришу-то оставила? — неожиданно вспомнил Карпуха. — Больной же!

— Такие уж люди! — неодобрительно сказал Федька.

— Какие?

— А такие, что за ними следить надо! Зуйко ночи не спит. Из-за них, наверно!.. Пошли, а то уйдёт!

— Может, лучше с Гришей посидим?.. Если дверь не заперта… А то и через окно можно кричать для весёлости.

— Отстань!

Федька рассердился потому, что и сам почувствовал сомнение. Нехорошо всё-таки следить за матерью своего дружка. Кто они такие, чтобы подглядывать за тётей Ксюшей? Зуйко ничего им не поручал. Да и он, может быть, пошёл совсем не за Семёном Егоровичем.

Так думали оба брата, нерешительно поднимаясь вверх по склону холма.

Припомнилось им, что и хлеб они едят соседский, и солонина — их же, и капуста. Правда, долг придётся отдавать, но другие и не подумали помочь Дороховым… А Прошка чьим сеном сыт?.. И откуда они взяли, что Зуйко из-за соседей поселился у них на чердаке?

Но тогда зачем дядя Вася тайком ждал врача, который дежурил около Яши? Крутогоров не такой уж свободный человек, чтобы тратить целый день на незнакомого мальчишку. И зачем Зуйко прятался на кладбище, когда хоронили Яшу?..

Братьев вновь охватила неприязнь к Семёну Егоровичу. Это он бил Яшу до кровавых рубцов. А что же мать глядела? Такая же, значит, как и отец! Рука у Яши была, как красно-синяя зебра. А ведь не пожаловался! Ничего не рассказал! Боялся, что ли? И Гришка твердил одно: «Страшно!».

Вспомнив всё это, братья перестали сомневаться и вошли в лес…

Второй раз тётя Ксюша посмотрела назад, когда уже подходила к железной дороге. Между лесом и полустанком было довольно широкое снежное поле, по которому тянулась к переезду дорога. По ней двигался взвод красноармейцев. Мальчишки пристроились сзади них. С полустанка ребят нельзя было заметить. Красноармейцы — рослые, крепкие.

— А если она на поезд — и мы поедем? — прошептал Карпуха.

Федька долго не отвечал. Он давно думал об этом и ещё не решил, как поступить, если тётя Ксюша действительно поедет на поезде.

Неизвестно, куда она поедет. Не потащатся же они за ней на край света!

— Чего молчишь-то? — спросил Карпуха.

— Не поедем! Дойдём только до полустанка, поглядим, куда она, — и домой.

Взвод пересёк железную дорогу. У будки красноармейцы сбили строй и гуськом пошли по бровке к семафору, где ожидали поезда несколько молочниц с большими бидонами. Там же была и тётя Ксюша. А братья спрятались за той самой будкой, из которой когда-то старый железнодорожник смотрел на арестованных Дороховых. Сейчас в ней никого не было. Старик ушёл куда-то. Никто не мешал братьям по очереди выглядывать из-за будки. Тётя Ксюша в сером пуховом платке, в желтоватых бурках медленно прохаживалась вдоль линии. На руке у неё висела небольшая сумка.

Наконец за поворотом прогудел паровоз. Состав был длинный и смешанный: впереди пассажирские вагоны, за ними — товарные, а сзади — ещё два пассажирских с разбитыми стёклами, с обгоревшими рамами, с продырявленной обшивкой. Их тащили, наверное, на ремонтный завод.

Когда поезд остановился, Федька снова выглянул из-за будки.

— Села. Можешь не прятаться.

Братья вышли на бровку. Посадка заканчивалась. Последние красноармейцы забирались в вагоны. На полустанке не осталось никого. Паровоз снова прогудел.

— Уедет! — вздохнул Карпуха.

Загремели буфера.

— Не уедет! — крикнул Федька и подтолкнул брата. — Садись!

Они на ходу влезли во второй от хвоста вагон, посмотрели друг на друга.

— Ну и будет нам от мамки! — сказал Федька, и оба виновато улыбнулись.

Внутри вагона со свистом кружился ветер. Он врывался через разбитые окна и дул с такой силой, что дух захватывало. Обгорелые скамейки были запорошены снегом. В проходе намело сугробы. Пронзительный холод сразу дал себя почувствовать. Ребята вернулись в тамбур — там хоть не так дуло.

— А что дальше? — спросил Карпуха.

— Что она, то и мы, — ответил Федька не очень уверенно.

— А что она?

— Не приставай!.. Увидим. На каждой остановке будем смотреть.

— А если она в Питер?

— И в Питере не ослепнем! — храбрился Федька.

В Петрограде братья никогда не бывали. Знали только, что это очень большой город. Такой большущий, что если утром с одного конца выйдешь, то только к вечеру до другого конца дойдёшь. И заблудиться в Питере легче, чем в лесу. Они и боялись, что им придётся поехать в этот город, и в то же время были бы огорчены, если бы им пришлось сойти с поезда раньше.

Но станции следовали одна за другой, а тётя Ксюша ехала всё дальше. Это братья знали твёрдо. Как только поезд сбавлял ход, они выглядывали один в правую, другой в левую дверь. Пассажиров было немного, поэтому мальчишки видели всех, кто выходил из вагонов.

Ехали уже около часа. Холод стал пробирать братьев. Чтобы согреться, они устроили в тамбуре петушиный бой. Каждый прыгал на одной ноге и старался посильней толкнуть другого плечом. Кто вставал на вторую ногу — тот и проигрывал. Потом они тёрли друг другу уши, а когда согрелись, поезд подходил к перрону Балтийского вокзала.

Федька выглянул в дверь и с уважением и страхом прошептал, оглянувшись на брата:

— Питер!

Платформа наполнилась людьми. Высыпали из вагонов и стали строиться красноармейцы. Все устремились в одну сторону — туда, где виднелось здание вокзала. По узкой платформе люди шли довольно густым потоком. Федька вытягивал шею, чтобы увидеть серый пуховый платок на голове тёти Ксюши. А Карпуха был пониже и смотрел на ноги. Он-то и заметил впереди желтоватые бурки, отделанные коричневыми полосками кожи.

— Вон она!

Тётя Ксюша теперь шла очень быстро, обгоняя других пассажиров. Её бурки так и мелькали.

У вокзала рядами стояли санки и тележки — самый ходовой транспорт того времени. Извозчиков в Петрограде было мало. Только один виднелся на привокзальной площади. К нему никто не подходил. Люди знали, что за проезд придётся платить хлебом.

Мальчишки, пристроившись за спиной грузного мужчины, который нёс две большие корзины, перекинутые на ремне через плечо, видели, как тётя Ксюша подошла к извозчику, вытащила из сумки полкаравая хлеба.

— К Елагину острову! — услышали братья и, приоткрыв рты, растерянно уставились вслед пролётке, которая быстро скрылась за домами.

— Всё? — разочарованно спросил Карпуха.

— Всё! — ответил Федька. — Можно назад ехать.

— И дураки же мы с тобой!..

Федька не стал спорить. Ему нечего было возразить. Глупо получилось. Ехали, мёрзли… А зачем? Чтобы увидеть, как она на извозчике поедет? На извозчиков они и в Ямбурге нагляделись. Братьев уже не радовало, что они оказались в Питере. Ничего особенного вокруг не видно. Впереди— речка какая-то. За ней — дома. По площади снуют люди. Одни спешат на вокзал, а другие — с вокзала. Пересекают площадь и исчезают за бесконечными, уходящими во все стороны домами. Федька с Карпухой тоже могли бы пойти в любую сторону. Только зачем?