— Где вы встречались?

— Вы имеете в виду, куда мы ходили вдвоем или где занимались любовью?

— И то и другое.

— Естественно, мы не показывались в миланских ресторанах и вообще в любых местах, где знали Джулиано. Если хотели вместе поужинать, ехали подальше от города в деревенские ресторанчики, затерянные в тумане. Что касается интимных отношений, можно было пойти ко мне или к нему, мы с Джулиано никогда не жили вместе, и у меня была свободная квартира.

— Как часто вы встречались?

— Раза два в неделю, когда Джулиано играл по вечерам с друзьями в мини-футбол. Можно было видеться чаще, но в то время Лука работал как проклятый.

— Почему вы не рассказали обо всем раньше?

— Нелегко признаться, что любила человека, который потом убил твоего друга.

— Вы испытываете чувство вины за смерть Джулиано?

— Совсем нет. Наш с Лукой роман не имеет никакого отношения к убийству, я уверена.

— Вы не думаете, что в его решении убить вашего друга ревность сыграла определенную роль?

— За полтора с лишним года, что мы расстались, у меня никогда не было чувства, будто Лука испытывал ревность или обиду.

Она покопалась в сумочке и извлекла пачку сигарет и золотую зажигалку. Поднесла сигарету к губам, прикурила и только после этого вопросительно взглянула на меня, словно спрашивая разрешения. Не люблю, когда курят у меня в кабинете, но мне показалось, что в тот момент ей просто необходимо было закурить, поэтому я улыбнулась и кивнула. Потом я продолжила:

— Думаете, Лука тоже вас любил?

— Да. Именно поэтому он сумел меня понять, когда я сказала, что нет смысла продолжать наши отношения.

— Он не предлагал вам порвать с вашим другом?

— Он предлагал, но не стал настаивать. Он отнесся с уважением к моему выбору.

— А вы сами никогда не думали оставить вашего друга и уйти к Луке?

— Постоянно, даже после того как мы с Лукой расстались.

— И почему вы этого не сделали?

— Потому что Джулиано во мне нуждался сильнее, чем Лука. Чем хуже он со мной обращался, чем меньше уделял внимания, чем чаще устраивал сцены, тем больше я убеждалась, что нельзя оставлять его одного. Это называется «комплекс сестры милосердия», но так уж мы, женщины, устроены.

Мы, женщины! Будто все мы одинаковы. Меня взбесило это дурацкое замечание, но потом я вспомнила себя, нас с Энрико, и про разогнавшегося слона, с которым я бегу рядом. Уж так устроены мы, женщины.

Я снова заговорила:

— Джулиано Лаянка знал о ваших отношениях?

— Нет, в этом я уверена.

— А с Лукой вы виделись после того, как ваш роман кончился?

— Да, назавтра мы отмечали вместе день моего рождения, но естественно, в присутствии Джулиано и наших друзей, а потом больше не встречались и не перезванивались, к тому же дела в фирме Луки пошли плохо.

— Вам известно, что именно случилось?

— Я знаю только, что Джулиано упоминал о какой-то ошибке в программировании, но в прошлый раз я уже говорила, в их работе я не понимаю ровным счетом ничего.

— А у вас какая профессия?

— Я работаю в отделе связей с общественностью во французском доме моды.

И протянула мне визитку своей фирмы.

— Последний вопрос.

— Да, пожалуйста.

Я сделала попытку, ни на что особенно не надеясь:

— Джулиано когда-нибудь говорил вам о некоем кавалере Брамбилле?

Она смотрела недоуменно:

— Нет, никогда.

Мы обе поднялись, и я взглянула на нее с тем смешанным чувством восхищения и недоброжелательства, которое отражается в глазах у женщины, когда рядом с другой женщиной она чувствует себя старой и неухоженной. Да, представь себе, Стелла Биффи заставила меня почувствовать себя старой и неухоженной. Приталенное кремовое платье, короткие светлые волосы с медным отливом, уложенные на прямой пробор, — она выглядит на свои тридцать, но кажется, всем своим видом утверждает, что на тридцать она будет выглядеть всю оставшуюся жизнь. Обычно, когда я вижу на улицах Милана вызывающе эффектных молоденьких девочек — пупок наружу и штаны с низкой талией, так что видно углубление между ягодицами, — я говорю себе: вот доживи до моих лет и посмотрим, что с тобой станет. Но Стелла Биффи — это совсем другое, и я твердо знаю, что, дожив до моего возраста, меньше чем через десять лет, она будет так же хороша, как теперь, хороша, как я никогда не была.

Вот, стало быть, ее допрос в кратком изложении.

Мне она показалась искренней, и ничего больше. Однако теперь мне хотелось бы услышать твою версию.

Вот видишь, я тебе доверяю — предлагаю дать заключение об истинности ее слов, а не наоборот. Так я скрепляю наш уговор.

А теперь перейдем непосредственно к кавалеру Сильвано Брамбилле.

Должна признаться, что ты дал нам новую тему для размышлений, не столько из-за имени, сколько из-за телефонной компании в Тринидаде и Тобаго. У меня появилась одна идея, которая еще только вырисовывается, и я расскажу о ней подробней, когда у меня будет что-то конкретное. Пока что я проконсультировалась с коллегой, он в этих вопросах специалист: обещаю, что буду держать тебя в курсе.

О человеке в желтой рубашке с закатанными рукавами я ничего не знаю. Само собой, выдан международный ордер на твой арест, иначе и быть не могло, но меня несколько удивляет, что ты в такой чести у французской полиции и она даже прибегает к методам секретных служб. Больше мне прибавить нечего.

* * *

Дата: Суббота 5 июня 14.18

От кого: [email protected]

Кому: [email protected]

Тема:

Сегодня утром в четверть девятого телефон у меня в комнате зазвонил. Впервые за столько недель.

Я поднял трубку и услышал голос месье Армана.

— Не спускайся, — сказал он, — я поднимусь сам.

Опять же, впервые он обратился ко мне на ты. Минуту спустя он стучался в дверь. Я открыл. Они вошли с Элоди.

— Тебе нужно уходить, — сказал мне Арман, — немедленно.

— Что случилось?

— В восемь, только я успел открыться, в бар зашли двое, обоим лет около сорока пяти. Спросили, проживает ли в гостинице Лука Барберис, он, дескать, их приятель. Я ответил, что никакого Луки Барбериса среди постояльцев нет и вообще я никого с таким именем не знаю. Ведь твоя фамилия, насколько мне известно, Бернаскони. «Значит, ошиблись», — отвечают они и уходят.

— Говорили с итальянским акцентом?

— Нет, безо всякого акцента.

Я взглянул на него, и он, видимо, понял, о чем я хотел, но не решался спросить.

— При моем ремесле я полицейских перевидал, любых мастей. Полиция нравов, судебные исполнители, даже из отдела по борьбе с терроризмом. Глаз у меня наметан. По-моему, это не легавые. Это хуже.

Я не знал, что говорить, что делать. И опять на него взглянул.

— Не нужно ничего объяснять. Так лучше для всех. Главное, уезжай сейчас. Элоди тебе поможет.

Элоди заговорила:

— В глубине двора увидишь низкое строение. Это гараж. К стене я уже приставила лестницу. Влезай на крышу и пройди в конец, там люк, а внутри люка — лесенка. Спустишься по ней и попадешь в гараж, а я буду там ждать в папиной машине, «рено эспас». Только придется залезть в багажник. Хозяин гаража сто лет нас знает, он уже перестал обращать внимание на наши выходки.

И улыбнулась, чтобы разрядить атмосферу, но было видно, что она нервничает.

— А дальше? — спросил я.

— Отвезу тебя на вокзал в один городок километров за тридцать отсюда. Потом будешь думать сам. Давай скорей.

Они ушли. Я остался стоять как столб, не зная, на что решиться.

Подумал, а не забрать ли мотоцикл, но потом сказал себе — правильно, сяду на поезд: безопасней, меньше привлекаешь внимания. Возможно, однажды, когда хозяин гаража сообщит в полицию номер брошенного мотоцикла, вы, господин судья, узнаете, где я скрывался сразу после убийства, но тогда будет поздно, поздно для всего.