— Спасибо, — кивнул комиссар, сдерживая гнев. — Вы поразительно хорошо все объяснили.

Нащекина едва успевала переводить.

— Вас всегда волнует только имущество клиента? — рассерженно спросил Эльнер, вскочив с места.

— Для этого мы и работаем, — резонно заметил Фредерсдорф. — Наша задача — фиксировать волю правообладателя и проследить за точным ее исполнением. Вопросы морального плана мы не обсуждаем. Клиент может высказать пожелание, чтобы его прах был доставлен на Луну или развеян в Антарктиде. Мы обязаны сообщить об этом его наследникам. Если клиент захочет, чтобы мы проследили за выполнением этого пункта, значит, мы обязаны следить. Гельмут Гейтлер всего лишь внес пункт, касающийся кремации его тела, причем в форме пожелания, а не обязательного условия для получения наследства наследниками. Мы передали его волю дочери и внукам. Они согласились. Я могу уйти?

— Конечно, — нехотя ответил комиссар.

Нотариус поднялся, сложил очки, убрал бумаги в портфель, пожелал всем доброго дня и вышел из кабинета. В наступившей тишине Эльнер пробормотал что-то невразумительное и подошел к окну. Он не хотел никак комментировать ошибки полицейских властей.

— Вы правы, — нехотя признал Герстер, обращаясь к Дронго. — Гейтлер действительно все подстроил. Изменил завещание, нашел человека, которому были имплантированы его зубные протезы и коронки, купил нужную машину, разыграл сердечный приступ с падением в воду. Вы правы, герр Дронго, — повторил комиссар, — мы недооценили этого старого разведчика. Он оказался гораздо умнее всех нас. — Он произнес эти слова по-немецки и терпеливо подождал, когда Нащекина переведет его слова.

— Гейтлер был специалистом по делам именно такого рода, — великодушно отозвался Дронго. — Так что нет ничего удивительного в том, что он так безупречно разыграл свою «смерть». Если бы не другие факты, мы тоже поверили бы в эту неожиданную аварию.

— Какой профессионал! — восхищенно добавил по-английски Эльнер. — И почему только они так глупо себя ведут? Мы стольким генералам «Штази» предлагали работать с нами. И все отказываются.

Дронго, глянув на него, неожиданно спросил:

— Вы переехали в Берлин с Запада?

— Да, из Бонна. А как вы догадались?

— Спросите лучше ваших руководителей, почему эти генералы не хотят с вами сотрудничать. Может, дело в том, что они вам не верят и не очень вас любят? Может, они считают, что таким невероятным образом сохраняют верность той стране и той разведке, которых уже нет и которым они однажды присягали? Вам никогда не приходило в голову такое объяснение?

Курылович не был в Москве три года. Он неплохо говорил по-русски, знал литовский и украинский языки. Каждый раз попадая в Москву, он невольно изумлялся концентрации невероятного богатства и демонстрации роскоши. Ни в одном европейском городе не было таких заоблачных цен в отелях, ресторанах и модных бутиках, которые, однако, никого не удивляли.

Его пригласил в Москву соотечественник, бизнесмен из Бельгии, пан Дзевоньский. Заказал для него номер в одном из лучших московских отелей — «Метрополе» и согласился оплатить билет. Если учесть, что командировочные должны были составить неплохую сумму, то ничего лучшего Курылович не мог и придумать. Он знал Дзевоньского с девяносто восьмого года. Говорили, что этот бизнесмен из Брюсселя занимался нелегальной торговлей оружия, имел сомнительные сделки с итальянской мафией и даже был связан с бывшими сотрудниками спецслужб Польской Республики, но все это были слухи, на которые Курылович не обращал никакого внимания. Он несколько раз пересекался с паном Дзевоньским, когда нужно было подготовить конкретный материал для польской печати. Дзевоньский платил хорошие деньги, а Курылович выполнял поставленные задачи. Иногда у заказчика были странные просьбы. Например, передать в центральную газету статью о бывших сотрудниках спецслужб или, наоборот, опубликовать статью о прошлом двух известных польских бизнесменов. Одним словом, у Дзевоньского бывали разные планы, но Курылович никогда не задавал ненужных вопросов. Он только выполнял его поручения.

В «Метрополе» ему отвели одноместный номер и назвали цену, превышающую пятьсот долларов. Услышав ее, Курылович чуть не упал у стойки, но любезный администратор успокоил его, пояснив, что номер оплачен за неделю. Курыловыч облегченно выдохнул. Таких денег у него с собой просто не было. Вечером в отель приехал сам пан Дзевоньский. Они поужинали в ресторане, разговаривая на разные отвлеченные темы. Курылович понял, что его собеседник не хочет ни о чем говорить в отеле. Это его обрадовало. Значит, задание будет сложным и немного секретным. А за такие задания Дзевоньский платил двойную цену. Курылович честно пересказал все последние польские новости. После десерта оба вышли на улицу и стали прогуливаться перед отелем. Курылович был среднего роста, рыжеватый, с одутловатым лицом, немного выпученными глазами, полными губами и курносым носом. Даже в самых дорогих костюмах и галстуках он умудрялся выглядеть помятым и неопрятным.

— У меня к вам важное дело, Курылович, — начал Дзевоньский. — Мне нужно, чтобы вы встретились с одним человеком, который является руководителем небольшого рекламного агентства. На самом деле это всего лишь ширма для его деятельности. Весьма бурной деятельности. Он гарантированно может разместить во всех центральных газетах нужные материалы, чтобы кого-то развенчать или, наоборот, поднять до небес. В общем, это «местный Курылович», если хотите. Его зовут Аркадий Яковлевич Холмский. Мне важно, чтобы вы с ним встретились и обговорили все условия нашей сделки.

Курылович слушал внимательно. Он не знал, что за ними наблюдают сразу несколько сотрудников Дзевоньского. Комплимент ему понравился, и он улыбнулся.

— Необходимо убедить Холмского провести рекламную акцию в поддержку конкретного спектакля, о котором я вам скажу. Нужно, чтобы в течение месяца во всех газетах, журналах, на телевизионных каналах, по радио звучала реклама этого спектакля. Не открытая реклама, а скрытая. Чтобы высказывались критики, восторгались зрители, обсуждали режиссеры. Вы все понимаете?

— Какой спектакль? — деловито спросил Курылович.

— «Чайка» Чехова, — улыбнулся Дзевоньский.

— Что? — изумился журналист. Он был уверен, что его вызвали для рекламы какого-нибудь американского мюзикла.

— Постановка Андрона Сончаловского в Московском Художественном театре. Нужны материалы на тему, насколько интересна интерпретация этого спектакля и как важно его увидеть. Вы все поняли?

— Конечно. Вы были спонсором спектакля? — не удержался от вопроса Курылович.

— Ненужный вопрос, — покачал головой Дзевоньский.

— Извините, — торопливо сказал Курылович. — Я понял задачу. Нужна скрытая реклама спектакля. И для этого необходимо встретиться с паном Холмским. У вас есть его координаты?

— Есть. Но он достаточно известный человек, и поэтому я не дам вам его координат. У вас есть неделя, чтобы с ним встретиться и договориться. Ваш отель я оплатил. Сколько стоил ваш билет?

— Шестьсот долларов, — сделал скорбное лицо Курылович. Он не стал сообщать, что купил билет за триста.

— Вот вам пять тысяч долларов за билет и на расходы, — достал из кармана деньги Дзевоньский.

Согнутая пачка долларов быстро оказалась в руке Курыловича. Он широко улыбнулся. На таких условиях Курылович был готов рекламировать даже пребывание в аду.

— Вам нужно выйти на Холмского и заказать скрытую рекламу этого спектакля. Пусть он сам назовет ее цену. Узнайте, сколько он хочет, и сообщите мне по телефону. Я оставляю вам мобильный аппарат для связи. У вас есть еще вопросы?

— Никаких, — радостно ответил Курылович, — хотя нет, есть один. Я могу посмотреть спектакль или это не обязательно?

— Вам не обязательно. Но если хотите, пойдите и посмотрите. Мне лично все равно.

— Спасибо. Я все понял.

— И учтите, Курылович, это очень важное задание. Если вы с ним справитесь, мы, возможно, начнем работу на постоянной основе. Вы все понимаете?