Вряд ли он помнил, что я работал на этом заводе. Уже лет пять, как прекратилась наша переписка, хотя в институте мы были очень дружны. Но, увидев меня в конструкторском бюро за кульманом, Гудимов даже бровью не повел.

— А, Юра, рад тебя видеть. — И, обернувшись к свите, пояснил: — Старый друг по студенческой скамье.

— Товарищ Корнев у нас на хорошем счету, — мило улыбнулся директор завода, чудом вспомнив мою фамилию.

— А иначе и быть не может, Юра очень талантливый человек, — так же мило улыбнулся главный инженер главка и двинулся дальше, бросив мне уже на ходу: — Зайдешь вечером в гостиницу. Часиков в девять.

Не спросил, свободен ли я в это время, хочу ли встречаться с ним. Отдал приказ и не усомнился в его исполнении.

И я пошел. Приказ есть приказ. Гостиница в нашем городе одна, так что ошибки быть не могло. И тем не менее администратор лишь пожала плечами, когда я спросил, в каком номере остановился Гудимов.

— Нету такого.

— Как же нет? — удивился я. — Сегодня прилетел из Москвы. Посмотрите получше.

— Нечего мне смотреть, — обиделась она. — Я всех постояльцев знаю. Говорю нет, значит, нет.

Ситуация получалась дурацкой, и это, должно быть, отразилось на моем лице, потому что женщина что-то сообразила.

— Где он хоть работает, твой Гудимов?

— В министерстве. Главный инженер главка.

— А, чтоб тебя, неграмотный! Да нешто такие люди у нас стоят? В горкомовскую иди, на Кленовую, пять, второй этаж.

До сих пор я и не подозревал об этой гостинице. Да и не гостиница это была — трехкомнатная квартира в доме для партийных работников. Борис ждал меня в том же костюме, в котором ходил по заводу, даже галстука не снял. Была у него такая замечательная черта: при посторонних, хотя бы это был близкий друг, не появлялся иначе как в полном параде.

— Задерживаешься, — коротко бросил он.

— Извини. Искал тебя в обычной гостинице.

Сказал я это с подковыркой, но до него не дошло. Или он сделал вид, что не дошло. Не умел он сразу отвечать на насмешку, терялся.

— Я так и думал. Наивняк ты, Юрка. Ну да ладно, посмотрим, чем нас батюшка Урал привечает.

Он открыл холодильник, битком, как я заметил, набитый, достал бутылку, другую.

— Смотри-ка, «Белый аист»! Ну, молодцы!

— А что это такое — «Белый аист»?

— Не знаешь? Молдавский коньяк, очень мягкий. Надо же, пронюхали, что я предпочитаю молдавские коньяки. Небось досье на каждого министерского чина ведут… Тут и водка есть, но мы ее трогать не будем. Иначе завтра… Ты как насчет этого дела, не пристрастился в провинции?

— Умеренно.

— Молодец! И вообще ты здесь в цене — толковый, трудолюбивый, исполнительный… Исполнительный — это хорошо. Вот только насчет инициативы ничего не сказали, но это не суть важно — инициативы у меня с лихвой хватает.

Он ловко накрывал на стол, резал колбасу, сыр, полосовал на дольки лимон, вскрывал банку шпрот, и все это молча, сосредоточенно. А я ждал, когда он продолжит разговор. За этой фразой об инициативе многое стояло — но что? Долго ждать не пришлось. После второй рюмки он буднично, будто между прочим, сказал:

— Есть у меня вакантное место: начальник техотдела. Думаю, ты мне подойдешь.

Вот так, без подготовки, без расспросов о житье-бытье, сразу в лоб, сразу о деле. В этом был весь Гудимов: дипломатии он не признавал.

— Шутишь, Борис, — пожал я плечами. — Какой из меня начальник техотдела? Рядовой конструктор…

— А мне и нужен рядовой. Зачем мне личности? Я и сам личность. Главное — исполнительный, все остальное придет. Я из тебя еще такого начальника сделаю…

— Но я не собираюсь киснуть в конторе, мне и на заводе хорошо. — Я старался, чтобы голос звучал спокойно. Коньяк уже начал действовать, и меня так и подмывало оборвать этого сноба, поставить его на место, чтобы не распоряжался моей судьбой. Достаточно и того, что он отнял у меня Таню.

— Ну что ж, — согласился он. — Не хочешь киснуть в конторе, кисни за кульманом. Но сначала взвесь все «за» и «против». Во-первых, Москва, где ты получишь отдельную квартиру. Во-вторых, работа — интересная, ответственная, с кругозором. В-третьих, я буду рад принимать тебя дома. И Таня будет рада. Иногда она тебя вспоминает.

Как ни мало я тогда знал Бориса, нового Бориса, каким он раскрылся в министерстве, но понял, что он лжет: не могла Таня вслух вспоминать меня.

А он, словно спохватившись, начал расспрашивать, как я живу. И только вскидывал брови, слыша, что живу в общежитии для молодых специалистов, в комнате на двоих, оклад сто двадцать, премии почти не бывают, так что с удовольствиями туго.

— Девушка хоть есть?

— Откуда? Здесь же староверский край, демидовские места. И старинные традиции в большом почете. Ты не обратил внимания: лето, жара, а ни одна женщина простоволосой из дома не выйдет? А насчет девушки… Пройдешься с ней по улице, даже не под ручку, и уже жених, иначе ее репутация пропала. А если у нее еще братья есть… В общем, тогда от женитьбы не отвертишься, хоть под поезд ложись.

— Не затаил на меня зла за Таню?

Только Гудимов с его отношением к людям мог задать такой опасный вопрос. И коньяк здесь был ни при чем. Как бы ни был он пьян, никогда не терял головы. И сейчас глядел на меня холодно, испытующе, будто эксперимент на лягушке ставил. Я старательно пожал плечами и ответил строчкой из модной тогда песни:

— Если к другому уходит невеста, то неизвестно, кому повезло.

— Молодец, Юра, хорошо сказал. Неизвестно, кому повезло… Да, брат, неизвестно…

Он помолчал, нахмурившись, вспомнив что-то невеселое. Молчал и я. Мы опрокидывали рюмку за рюмкой, курили сигарету за сигаретой и не пьянели. Или нам казалось, что не пьянели. Бутылка кончилась. Борис достал из холодильника еще одну. И опять мы молча опрокидывали рюмки.

— Да, Таня, — внезапно сказал он, когда и эта бутылка подходила к концу. — Она изменилась. Стала спокойная, плавная, строгая. Ты поразишься, когда увидишь.

Обмолвился он или действительно был уверен, что я пойду к нему работать? Лицо его расплылось, отяжелело, взгляд ушел внутрь, губы кривились. И я понял, что он не обмолвился: был уверен, что я возобновлю старое знакомство.

— Как у тебя с Таней? — Коньяк придал мне решимости, выплеснул то, что уже несколько лет копилось в душе. И он будто понял, как все эти годы я беспокоился: хорошо ли ей с ним? На мгновение потеряв выдержку, он зло глянул на меня.

— Все хорошо. Она счастлива, — твердо ответил он совершенно трезвым голосом. — Очень счастлива. Даже детей не хочет, чтобы ничего не менять.

И снова мне стало ясно: он лжет. Весь вечер лжет. Во всем. А Тане плохо, очень плохо.

— Хорошо, Борис, я принимаю твое предложение. Буду у тебя работать.

— Вот и чудесно, — спокойно ответил он, закуривая очередную сигарету. — Я знал, что ты согласишься.

И разлил остатки коньяка.

— Ляжешь в соседней комнате. Нечего в таком виде твоих староверов дразнить, — это прозвучало как приказ.

Через два месяца пришел вызов. Собирался я легко: чемодан да дорожная сумка — вот и все пожитки. И уже через неделю Борис привел меня в технический отдел главка.

— Знакомьтесь, товарищи, ваш новый начальник. Отличный работник. Мой старый и хороший друг.

Сотрудники переглянулись. Мне стало неловко. Ни для кого, разумеется, не секрет, что каждый начальник приводит в руководимые им подразделения своих — друзей, родственников, просто верных людей. Но зачем же так афишировать? Неужели не понимает, что ставит себя и меня в ложное положение? Тогда я еще не знал, что Гудимов ничего не говорит и не делает зря.

Можно ли называть другом человека, которого боишься, как боятся умную, отлично отрегулированную, но беспощадную в слепой рациональности машину? Тем более машину, имеющую над тобой власть, хотя по-своему и расположенную к тебе. Называть не вслух, не на людях, а мысленно для самого себя. Не знаю, Бориса я давно перестал называть другом. И не по моей вине приклеилась ко мне эта кличка — «друг начальника», определяющая для многих мое положение в главке. Положение, прямо скажем, двусмысленное. Ни разу на людях не переходил я грань служебных отношений. Зато переходил он. Чем дальше, тем больше. Дошло до того, что, заходя в отдел, он обнимал меня за плечи — начальник всесоюзного производственного объединения! — и громогласно, чтобы все слышали, вопрошал: «Юра, дружище, в мизере ты сумел меня посадить на пять взяток, а заставить северный завод освоить проектные мощности не можешь. Давай подтягивайся». Получалось фальшиво до неприличия, но Борис абсолютно не обладал музыкальным слухом. Впрочем, он и сам чувствовал, что перегибает палку, но лез напролом, и я знал, в чем дело: отношения у него с Таней не ладились. Разрыв был неминуем. Если к другому уходит невеста, то неизвестно, кому повезло… Мне не повезло, это точно. Тане тоже не повезло. Но больше всего не повезло Борису. Он сделал не тот выбор. Я знал Таню с детства, знал, какая она… Борис тоже знал, только слишком понадеялся на себя и ошибся. Лишь недавно начал он понимать, к каким последствиям может привести эта ошибка, и чем больше понимал, тем ярче демонстрировал нашу дружбу. Теперь почти каждый вечер он буквально силой затаскивал меня в свой дом. И почему-то это тут же становилось известным в объединении. У людей создавалось впечатление, что я сам набиваюсь к нему. Не знаю, как Таня, но недавно я разгадал его замысел…