— Выходит, можно лишь удивляться, как мы еще существуем? — усмехнулся Дик, вслушиваясь в голоса из соседней комнаты. Там лаборантки о чем-то оживленно трепались, поминутно прыская со смеха.

— Напрасно ты иронизируешь, — Кертис посмотрел так, будто приятель сморозил несусветную чушь, и Дик почувствовал, что так оно и есть. — Я задам тебе только один вопрос: почему человек до сих пор не адаптировался к окружающему миру? Чуть что — ну него куча болезней, начиная от безобидного насморка и кончая смертельным раком. Случайность ли, что после миллионов лет развития организм пасует перед микробом и вирусом? Почему микроб и вирус находят союзников в клетке, помогающих нарушать ее функционирование? Что это за союзники? Не эти ли обломки прошлых форм, пытающиеся с помощью пришельцев вернуть свою власть? Иначе говоря, вернуть организм к старым формам? Вот видишь, какая потянулась цепочка вопросов.

— Постой, постой, ты не в ту сторону заехал. Хочешь сказать, что эволюция человека в особых условиях может пойти в обратном направлении? И мы опять можем стать питекантропами или динозаврами?

— Ну, это, конечно, вряд ли. Я хочу сказать другое: в особых условиях человеческий организм может приобрести совершенно неожиданные формы и качества.

— Чушь! — решительно заявил Дик, одним глотком опустошив свой бокал. — Чушь! На этом-то уровне я в биологии разбираюсь. Эволюция ни обратного, ни бокового хода не имеет. Гены, определяющие наследственность…

— Стоп, Дик! Вот тут ты открылся, и сейчас я пошлю тебя в нокаут. — Кертис как-то невесело рассмеялся и закурил новую сигарету. — Гены… До недавнего времени считалось, что эти носители наследственной информации прочно сидят каждый на своем месте в ячейках дезоксирибонуклеиновой кислоты. Ты и сейчас в этом уверен, Дик. Ведь каждое перемещение гена означало бы и новые свойства организма. Какая же тогда, к черту, наследственная информация! И вдруг сорок лет назад Барбара Мак-Кинток… Тебе знакомо это имя?

— Мак-Кинток… Мак-Кинток… — забормотал Дик. — Что-то с ней связано и вроде даже веселое… Ну, конечно, эта ученая дама вдруг объявила, что гены скачут. Помнишь, как профессор Батлок хихикал, приводя эту гипотезу в качестве примера псевдонаучной фантастики?

— Правильно. Ну и память у тебя! Так вот, смеялся не только Батлок. Весь ученый мир был шокирован, когда Мак-Кинток объявила, что обнаружила в клетках растений гены, способные перемещаться с места на место. И бедную Мак-Кинток никто не воспринял всерьез. А сорок лет спустя русский ученый Георгий Георгиев обнаружил прыгающие гены в клетках животных, в том числе и человека. Вот это была сенсация! Мак-Кинток тут же дали Нобелевскую премию. Восьмидесятилетняя старушка наконец-то дождалась своего звездного часа. Я недавно навещал ее проездом. И то, что она рассказала мне, проливает свет на историю с Таникавой.

Пораженный репортер машинально выхватил из кармана диктофон. Оливер небрежным жестом заставил его спрятать обратно крошечный аппарат.

— И не вздумай. Пока это не для печати. Сегодня вечером я вылетаю в Вашингтон, полагаю, из-за этой истории. Кого-то в верхах твоя заметка сильно взбудоражила. Так что проблема вышла на правительственный уровень. Но пока с меня не взяли подписку о неразглашении, я тебе кое-что скажу. Все, что мы знаем сегодня о прыгающих генах, считает Мак-Кинток, позволяет возложить на них ответственность за многие негативные процессы в организме. В том числе и за раковые заболевания. Более того, Мак-Кинток считает, что и старение организма результат работы прыгающих генов. Пока это только предположения. Но вот что можно считать доказанным: перемещаясь по хромосоме, занимая там любое свободное место, а при случае и вытесняя стационарный ген, они вызывают сбои всего генетического аппарата. И в организме происходят мутации. Результатом их являются, скажем, наследственные изменения — эти бомбы замедленного действия.

— С ума сойти! — сказал Дик. — Много же вы, ребята, успели сделать, пока я болтался по миру. Но как привязать все это к Таникаве?

— Я не сказал главного. По хромосоме обычно перемещается ограниченное количество генов, десяток-два, самое большое. А теперь представь, что какая-то сила сорвала с места тысячи, десятки тысяч генов. Да к тому же в игру вступили те самые обломки прошлых эпох. И начинается бурная мутация. Ход эволюции сжимается в сутки, часы, а может быть, даже минуты, в этом нет ничего необычного. Организм человека, собаки, бабочки-однодневки состоит из одних и тех же веществ, и процессы происходят одинаково, а биологические часы у каждого свои. Но уверяю тебя, бабочка-однодневка, существующая от восхода до заката, проживает такую же полную жизнь, как столетний старик. Все в мире относительно. Прыгающие гены могут изменить ход биологических часов, и тогда в организме некоторые, а возможно, и все жизненные процессы начнут протекать с тысячекратной скоростью. Дело даже не в том, что жизнь человека от рождения до смерти может уместиться в месячный или, скажем, недельный отрезок времени. Это лишь один из вариантов, причем не худший: человек ведь не заметит, что его жизнь сократилась, поскольку пройдет все обычные этапы, только с большей скоростью. Но представь, что будет, если ускорение биологических часов вызовет не только количественные, но и качественные изменения в организме.

Дик содрогнулся. Его натренированный ум живо нарисовал эту страшную картину.

— И тогда эволюция пойдет вспять?

— Не вспять — вбок. У эволюции миллионы путей развития. И требуется всего два фактора, чтобы организм пошел по любому из них. Это я понял только сейчас, Дик. Можешь гордиться: помог открытию. Так и быть, назову его синдромом Брауна.

— Брось трепаться, — отмахнулся Дик. — Давай серьезно.

— А серьезно вот что. Первый фактор — это толчок извне, срывающий массы генов с их насиженных мест. Не знаю, что это такое. Но думаю, что этот фактор и действует у черных пальм. Это фактор материальный.

— А второй?

— Второй скорее всего психологический. Он выбирает из миллиона путей один и поворачивает на него организм. Думаю, он рождается в глубине мозга, который мы совсем еще не изучили. Какой-то ключик в подкорке открывает одну из многочисленных дверей. И это-то самое страшное. Психологический фактор у каждого — свой. А теперь представь себе общество, каждый индивидуум в котором наделен своими особыми свойствами. Скажем, один может оперировать в уме огромными числами, другой наделен даром телепатии, третий владеет телекинезом… Я называю то, что уже известно, такие люди существуют. Но ведь могут быть и неизвестные нам сейчас свойства, а также разная внешность у каждого. В таком обществе исчезают общечеловеческие критерии красоты, морали, поскольку члены его полностью или частично утратили биологическую общность. Вот тогда общество перестанет быть обществом и человечество погибнет, поскольку человек — животное общественное… Я не силен в социологии, но ты ведь понял меня, Дик? Короче говоря, если этот фактор Таникавы, назовем его так, начнет действовать в масштабах планеты…

Уже прощаясь, Дик спохватился.

— Да, чуть не забыл; как у тебя с Линдой?

Кертис криво усмехнулся.

— Уже все в порядке: мы развелись. Она так и не сумела понять, что благотворительные балы, званые вечера и концерты приезжих знаменитостей — не главное в жизни.

— Тебе надо жениться на такой же сумасшедшей, влюбленной в науку, как ты сам. Вы бы славно проводили дни и ночи за пробирками.

— Все правильно, дружище! — Кертис сжал его плечи. — Жаль только, чтр женщины, влюбленные в науку, страшны, как вирус под микроскопом.