Так обстояло дело, когда взятие Мальты французами в июне 1798 г. дало создавшемуся таким образом довольно странному положению еще более своеобразное развитие. Бонапарт не замедлил воспользоваться тем, что произошло в Петербурге, чтобы оправдать занятие острова необходимостью избавить его от господства русских. Он утверждал, что нашел там оригинал договора, по которому Гомпеш вверял себя царю. Документ этот был не что иное, как конвенция 1797 г., и возражение не заставило себя ждать: 26 августа 1798 г. (старый стиль) великое Российское приорство заявило протест против сдачи острова, которую мальтийцы приписали уже измене, хотя орден, при его средствах защиты, был бы неспособен оказать осаждающим серьезное сопротивление; 10 сентября (старый стиль) Павел опубликовал манифест, в котором, объявляя о свержении Гомпеша, принимал орден «в свое Высочайшее управление», и 27 октября (старый стиль) самое младшее приорство присвоило себе право заместить великого магистра и назначило ему преемником православного Российского монарха!

Павел не заставил себя просить согласия на это избрание; больше того: не довольствуясь своим участием в проявлении дерзкого произвола и в создании такого страшного парадокса, как католическое братство под председательством главы другой Церкви, он, после пожалования на содержание Российского ордена добавочной ежегодной суммы в 216000 рублей, пошел еще дальше: указом от 29 ноября и манифестом от 28 декабря 1798 г. (старый стиль), он прибавил к Российско-католическому приорству еще другое, православное, приглашая в то же время все иностранные приорства войти в тесные сношения с этими обоими братствами и со столицей ордена, перенесенной отныне в Петербург.

Намерения государя в этом необычайном предприятии были предметом догадок, очень разнообразных, но одинаково неосновательных, за отсутствием какого бы то ни было прямого доказательства. Предполагали, что он хотел приобрести морскую базу в Средиземном море. Таковы, вероятно, были виды Екатерины; но мысль об осуществлении их при содействии Англии представляется чересчур неблагоразумной даже для ее опрометчивого сына. Стараясь вытеснить оттуда французов, британское правительство действительно объявило, что оно возвратит остров рыцарям Св. Иоанна Иерусалимского и их великому магистру, кто бы он ни был, – обязательство, возобновленное опять в 1802 году, по Амиенскому договору; но в октябре 1799 г., подготовляя высадку в окрестностях Лавалетты при содействии русской эскадры, командующий английскими силами, Александр Боль (Ball), выпустил прокламацию, в которой, обращаясь к протекторату короля обеих Сицилий, призывал воспротивиться тому, чтобы на подлежащей занятию территории был водружен какой-либо другой флаг, кроме Сицилийского.

Это происшествие связывали в то время с уже и тогда устаревшей химерой, однако и доныне составляющей мечту некоторых лиц: именно, с соединением обеих Церквей. Разве о Павле одно время не говорили в известных кругах, что он домогается сделаться преемником Пия VI? Но, правда, думая достигнуть Рима посредством участия в мальтийской авантюре, он избрал слишком извилистый путь.

В Обзоре политических мирных договоров Российского Кабинета, о котором мы уже имели случай упоминать, барон Бруннов в конце концов напечатал следующее:

L’empereur Paul regardait cette institution (l’Ordre de Saint-Jean de Jérusalem établi en Russie) comme un noviciat, où la noblesse de tout les pays de l’Europe devait puiser des sentiments de loyauté et d’honneur.[3]

На оригинале документа Николай I написал: «Это первый раз, что я понял мысль моего отца».

– «C’est la première fois que j’ai compris l’idee de mon père».

Одно это замечание уже свидетельствует о той неуверенности в отношении идей государя, которая была даже у тех, кто по своему положению мог бы легче в них проникнуть, и мы охотно верим, что сам Павел не лучше в них разбирался. В форме неясной мечты, свойственной измышлениям такого рода, он мог составить у себя в голове план могущественного военного учреждения, враждебного не только неверным мусульманам, но всем противникам религии и монархии. Но, опять прибегнув к крайне революционному порядку, он оказал скорее противоположное влияние и ослабил воинственный дух учреждения. Он хотел, обратив его в светское, открыть в него доступ светилам науки и искусства, ученым, артистам, знаменитостям всех профессий, и избавить в то же время членов ордена от обязательного безбрачия. Бальи Джулио Литта мог, таким образом, с разрешения нового великого магистра жениться на очень богатой племяннице Потемкина вдове Скавронской. Но вместе с тем российско-католическое приорство пополнялось главным образом французскими эмигрантами, тогда как православное становилось достоянием временных фаворитов, и в этом отношении не существовало даже намека на какую бы то ни было ясно составленную и последовательно приводимую программу.

Религиозный и политический мир Европы пришел в 1798 г. в затруднение, в каком пребываем сейчас и мы, стараясь проникнуть в смысл этих неожиданных решений. На этот раз папа Пий VI выступил с энергичным протестом против низложений Гомпеша и назначения ему преемника. Потом, написав царю, он объявил, что не может дать ему какой бы то ни было титул, имеющий малейшее отношение к гроссмейстерству ордена. Если политические соображения принуждали другие Дворы оправдать преступление, совершенное в Петербурге, римский первосвятитель скорее уничтожит самое учреждение, чем согласится на насилие, которому оно подверглось. Объяснения обоих Литта, кажется, изменили потом в сознании Пия VI это первое впечатление. По свидетельству русского посла в Риме, Лизакевича, папа даже заявил ему, что с удовольствием видит Павла во главе ордена, и что, ища, в случае нужды, убежища на Мальте, сам отдастся под покровительство государя. Но эта внезапная перемена произошла несомненно благодаря надежде на религиозное сближение. Сведения, посылаемые из России в Ватикан братьями Литта, становились в этот момент такими заманчивыми, что Пий VI высказывал намерение совершить путешествие в Петербург, чтобы непосредственно переговорить с Павлом об этом важном деле. Пока же он воздерживался от какого бы то ни было акта, в форме буллы или простой грамоты, которая бы выразила его согласие на новое положение вещей, и так как в последующие месяцы не произошло ничего такого, что могло бы служить подтверждением пробужденных в нем иллюзий, то он так и умер, оставаясь в этой неизвестности.

Державы, втянутые в коалицию против Франции, не сделали ничего для облегчения замешательства римского первосвященника. Оставляя в стороне вопрос об обладании Мальтой, протестантская Англия не могла здесь иметь, конечно, никаких возражений. Витворт не задумывался, в особенности перед своими русскими друзьями, оправдывать все сделанное Павлом. Он видел в этом «существенное благо и лишнюю добродетель, обнаруженную императором: охранение и почитание древних учреждений». Но в Вене не знали, на что решиться. Чтобы не раздражать царя, Тугут придумал выход, имевший своей целью выполнение хотя бы требований приличия: он организовал собрание делегатов от различных приорств Германии, которые должны были просить российского императора сделаться тем, кем он уже сам себя провозгласил, т. е. покровителем и верховным главой ордена. Но Павел не принял этой лицемерной просьбы. В декабре 1797 г., после известия о том, что Бавария отказывается признать его протекторат, он уже решил изгнать ее министра, барона Рейхлина. Так как сообщение оказалось ложным, то дипломат пока остался на своем посту, и протест Мюнхенского двора принял другой характер. Будучи в очень стесненных денежных обстоятельствах, курфюрст Максимилиан-Иосиф, после долгих колебаний, решился, в январе 1799 г., уничтожить Баварское отделение ордена, конфисковав его имущество. Он плохо выбрал время. В этот момент несколько русских корпусов двигались к Германии, и, призвав Рейхлина, Павел приказал ему уехать через два часа и объявить своему государю, что если в течение месяца принятая им мера не будет отменена, то генерал Корсаков, находившийся с 50000 человек по соседству с Баварией, получит приказание предать страну огню и мечу. Так как министр опоздал выполнить требование из-за болезни жены, то полицейский унтер-офицер посадил его в карету и проводил до границы.