РАЗДЕЛЕНИЕ

Я отделил сладость от горечи, наслаждение от страданья, рай от ада -

и цветы стали меня поить только сладким нектаром, а деревья потчевать стали только райскими яблоками.

Но чем дальше, тем все с большей тревогой я вслушиваюсь в ту, другую половину разделенного мной мира.

"Еще не поздно, – шепчут мне некие голоса, – выпей кубок горечи, что переполняет цветы, – и она исцелит тебя, ступи в ад – и он выручит тебя…"

Я колеблюсь, скрываюсь в своей половине и понять не отваживаюсь, что уже осужден.

ОПОРА

Нам не на что опереться.

Гнезда надежности, на которые мы возлагали лучшие чаянья, неожиданно превращаются в ласточек и скворцов и стремительно улетают.

– К себе, в дальние края, – мы растерянно разводим руками.

И мы ничего не можем поделать с этими непостижимыми дальними краями,

и помешать не можем отлет.

Мы живем в мире, где вечер сменяется утром, весна – осенью, жизнь – смертью,

где время движется лишь в одном направленьи,

где единственная извечно устойчивая опора – это ее утрата:

отлет.

СИНИЙ ТУМАН

И снова весна.

Я стою у своей хаты.

Во дворах тихо: не гремят ведра, не разговаривают люди, не лают собаки, не квохчут куры.

А в конце улицы, словно небо спустилось на землю, синеет туман:

в нем я вижу односельчан, вижу своих друзей, вижу себя самого…

Я думаю – не додумаюсь, и не у кого спросить, как это так получилось, что я не со всеми, что я раздвоился, что я не в весне – и в весне…

Радуется и печалится сердце мое.

Цветет в конце улицы синий туман.

КАМНИ

– Ну, что ты теперь скажешь? – спрашивают у меня камни, как только меня постигнет какая-нибудь неудача, как только со мной случится какая-нибудь неприятность.

Они спрашивают, они надо мной потешаются, они кичатся собой, они теперь считают себя умнее всех моих аргументов, что я приводил им, моих всех поступков, какими доказывал, что быть людьми лучше…

Я всегда говорю все, что я знаю, ничего не приберегая на черный день;

мои главные доводы тут – в каждом мгновеньи, в каждом дне, во всем моем существованьи.

А камни считают, что я нищий, что у меня нет ничего своего…

Они закрываются передо мной:

в их скрытности – их твердокаменность,

в их скрытности – их сила.

Я учу камни быть людьми.

Я их собой просветляю.

День, когда они открываются мне, – мой день.

День, когда они от меня закрываются, – моя ночь.

ВМЕСТЕ С ТРАВОЙ

Лежа в траве, забываю и как меня звать, и зачем я на этом свете.

Мягко меня обнимает трава.

Это жданная встреча, это – наше единодушье: сколько раз собирался я, да вот ни разу до этого не повстречался с травой, все мне что-то мешало, все что-то оказывалось важнее.

Слышу: издалека меня кличут-разыскивают обязанности и заботы, которым я на сегодня назначил встречу.

Я голоса не подаю, я лежу средь зеленой травы, понимая впервые, что одновременно я есть – и нету меня, я присутствую здесь и отсутствую здесь, я повсюду – и тут…

Будто облако, меняющееся на глазах, уплывает куда-то мое лицо, что умело так много: гневаться и собою владеть, просить прощения и презирать, хмуриться и улыбаться, – и не останавливаться ни на чем, и вписываться в любую среду.

Вместе с травою дышу;

слушаю вместе с травой, как наплывает тишь;

Вместе с травой наблюдаю, как тает-стирается в небе то облачко, тень, точка, что все разрушала собой и делила надвое…

И нет у меня сегодня иной заботы, иной обязанности, чем просто быть – вместе с травой.

ПОВЕРХНОСТЬ

На поверхности – одни квадраты, круги, треугольники…

Чтобы добраться до глубины, я набираю полную грудь воздуха, а в руки беру камень.

Но глубина ускользает от меня. Самое большее, что мне удается, – это достичь новой поверхности: дна.

Ужель таково мое свойство, такая моя судьба: все, что освою, к чему прикоснусь, – превращать в поверхность?!.

Я не могу уйти от поверхности – земли, и воды, и воздуха, и огня,

и жизнь моего тела – поверхность моей жизни,

и разум – поверхность ума.

Поверхностью – рассуждаю, поверхностью – понимаю, поверхностью – меряю глубину.

Еле живой, выбираюсь на берег.

Меня обступают все те же квадраты, круги, треугольники…

Теперь я в безопасности, теперь я спокоен…

Но волнует меня загадочная глубина и заставляет волноваться поверхность.

ЧЕРНЫЙ ОБРАЗ

В моих руках образ, на котором ничего не видно, никаких черт, -

черный деревянный образ.

Я держу его перед собой и вместе с ним взлетаю по-над дворами, по-над осенними чистыми рощами, по-над земным простором…

Я знаю свои возможности – они имеют свои облики, свой цвет и свои границы, но где границы моей невозможности?!.

И есть ли она?!.

Черный образ.

И безмолвные бездны космоса, где горят, не сгорая, солнца.