НА ВТОРОЙ ГОД ВОЙНЫ

На второй год войны не выросло жито в поле, не выросла в поле картошка, но повырастала лоза.

Хотел я с лозы надрать коры, а она – из железа,

хотел я лозу топором посечь, а с нее посыпались железные зерна,

хотел лозу лопатой выкопать, а из-под нее полезла железная картошка.

Кто ж станет есть железные зерна?

Кто ж станет есть железную картошку?

– Война, – говорит мать.

А я пытаюсь сам разгрызть эту картошку, я пытаюсь сам раздробить эти зерна, чтоб самому стать железным, как война, и выкорчевать железную лозу в поле.

ЗМЕИ

Отец распахивает поле.

По борозде, вслед за плугом, толкутся гурьбою куры и долбят дождевых червей.

Их много на пашне. Но среди них выделяются два пребольших червяка, от которых курицы в панике убегают.

Да это не червяки, а белесые скользкие змеи. Они шипят, и жала высовываются из их пастей.

С лопатой в руках бежит к ним Тэкля. Быстрым взмахом она сечет-забивает одну змею, но другая тем временем скрылась куда-то…

– Там, под землею, у них гнездо, – лопатой показывает Тэкля.

А отец уже поворачивает коня с того конца поля в этот

и новою бороздой запахивает там, где вспахал перед этим -

и дождевых червей, и ту змею, что посекла Тэкля, и ту, что спряталась под землей.

СЛЕДЫ

– Ты уже прошел, – говорит мне вечер.

– Ты еще не пришел, – говорит мне утро.

Я прохожу и прихожу, и мои следы неотступно тянутся вслед за мной.

Есть ли пропасти между днями, а провалы – между минутами?!.

Когда останавливаюсь – умираю,

когда оживаю – перемещаюсь, и время меня от меня отлучает, и места перемещенья все что-то таят от меня…

Ты снова всходишь, солнце!..

Ты вновь умираешь, месяц!..

Такова судьба человека, таков единственный выход:

самим собой – вопрошать,

самим собой – отвечать,

самим собой связывать концы и начала.

Мой старый отец, выйдя из хаты, смотрит, как деревья цветут…

Мальчишка на улице клянется: не сойти мне с этого места…

Я многое знаю, единого лишь не знаю.

Меня сторожит моя тень.

Смеркается утро, светает вечер.

И наливаются кровью мои следы.

ОРУЖИЕ

И настает день, когда я беру меч и беру щит…

Теперь я вооружен,

теперь я могу защищаться и нападать,

и люди, что еще вчера толкали меня локтями, сейчас почтительно встречают меня.

Со временем меч врастает в мою правую руку, а щит – в левую, и я ощущаю их как свое тело.

Но… Но неужели они – это я, неужели до самой смерти я должен делать то, что теперь, – сживаться с оружием?!.

И тогда постепенно я начинаю отторгать его от себя – освобождаться.

Не одна неделя минет, наверно, прежде чем я обрету свободу: слишком тесно срослось оружие с моим телом, с моею сущностью.

Однако, победив слабость свою, я должен победить и силу.

НАСЛЕДИЕ

Когда оно бремя – тогда оно крылья.

Когда оно бередит – тогда оно лечит.

Когда оно лишает сил – тогда оно дает силы.

– Однако с такою ношей ты не сможешь подняться в небо, – предостерегает меня первый ангел.

– А без нее ты низринешься в прошлое, – предостерегает меня другой.

Я их понимаю обоих.

Шрамы и ожоги на моем теле.

Вихри зовут меня потягаться.

Земля – это часть меня.

И огненные мечи ангелов остро глядят в мою душу.

ПЛАНЕТА МЕТАМОРФОЗ

Солнце зашло – и взошла в небе та загадочная планета, что занимает наш разум,

что притягивает наши взгляды, -

планета метаморфоз.

По прихотливым каким-то законам она как будто изучает свои воспоминанья и сны, на ней время от времени возникают фигуры знакомых существ:

льва,

человека,

птицы,

быка.

Что они означают?

Почему их столько?

Может, они что-то знают про нас, что неведомо нам самим?

Мы нацеливаем на планету свои телескопы,

шлем на нее своих астронавтов -

и вблизи, одолев расстоянья, разочаровываемся, распознавая:

это не бык – а земля,

это огонь – а не лев,

это не птица – воздух,

не человек – а вода.

Но наступает ночь – и растворяется расстоянье, и нашим невооруженным зреньем видно, как вновь возникают они – фигуры льва, человека, быка и птицы, заставляя нас понимать больше, чем видим и чем понимаем сейчас.

ТЕЧЕНИЕ

Ночью пришла вода и отделила тело от тела, слово от слова, сушу от суши, жилье от жилья,

и превратила улицы в реки.

Прижимаясь к заборам, мы идем и идем по теченью, и уходим куда-то далеко, где течение замирает на месте, а мы начинаем плыть туда, куда оно нас вело,

– все безвозвратней, все неизбежней, хотя единственное, что нам нужно, так это – перейти на ту сторону.

ОНИ

Люди, что мне повстречались вчера и позавчера и что встречаю сегодня… – они заходят в мою судьбу так, словно они – это я.

Даже когда я глаза отвожу – они все равно глядят на меня,

даже когда не разжимаю уст – они все равно вступают со мной в беседу.

Вот они, вот: то прячутся в темные недра моего подсознанья, то появляются на белом поле сознанья.

Но почему из разнообразных множеств – они?

Почему именно – они?