Изменить стиль страницы
  • * * *

    Взял я жигулевского и косхалвы
    Дубняка и керченскую сельдь,
    И отправился я в белые столбы
    На братана и на психов посмотреть.
    А братан уже встречает в проходной
    Он меня за опоздание корит,
    Говорит: «Давай скорее по одной!
    Тихий час сейчас у психов» — говорит.
    А шизофреники вяжут веники,
    А параноики рисуют нолики,
    А которые просто нервные,
    Те спокойным сном спят, наверное.
    А как приняли по первой первача,
    Тут братана сразу бросило в тоску,
    Говорит, что он зарежет главврача,
    Что он, сука, не пустил его в Москву.
    А ему в Москву не за песнями,
    Ему выправить надо пенсию.
    У него в Москве есть законная,
    И еще одна — знакомая.
    Мы пивком переложили эту сельдь,
    Закусили это дело косхалвой.
    Тут братан и говорит мне:
    «Сень! А Сень! ты побудь тут за меня денек-Другой.»
    И по выходке и по роже мы
    Завсегда с тобой были схожи мы.
    Тебе же нет в Москве вздоха-продыха,
    Поживи ты здесь, как в доме отдыха.
    Тут братан снимает тапки и халат,
    Он мне волосы легонько ерошит,
    А халат на мне ну прямо в аккурат
    Будто точно на меня халат пошит.
    А братан пиджак, да и к поезду.
    А я булавочкой деньги к поясу,
    И иду себе на виду у всех
    Ведь и правду мне отдохнуть не грех.
    Тишина на белом свете, тишина,
    Я иду и размышляю, не спеша,
    То ли стать мне президентом США,
    То ли взять, да и закончить ВПШ.
    А у психов жизнь — так бы жил любой:
    Хочешь, спать ложись, хочешь, песни пой.
    Предоставлена нам вроде литера
    Кому от Сталина, кому от Гитлера.

    ОЙ, ГДЕ БЫЛ Я ВЧЕРА

    Ой, где был я вчера — не найду, хоть убей.
    Только помню, что стены с обоями,
    Помню, Клавка была и подруга при ней,
    Целовался на кухне с обоими.
    А наутро я встал
    Мне давай сообщать,
    Что хозяйку ругал,
    Всех хотел застращать,
    Что я голым скакал,
    Что я песни орал,
    А отец, говорил,
    У меня генерал.
    А потом рвал рубаху и бил себя в грудь,
    Говорил, будто все меня продали.
    И гостям, говорят, не давал продохнуть,
    Донимал их блатными аккордами.
    А потом кончил пить,
    Потому что устал,
    Начал об пол крушить
    Благородный хрусталь,
    Лил на стены вино,
    А кофейный сервиз,
    Растворивши окно,
    Просто выбросил вниз.
    И никто мне не мог даже слова сказать.
    Но потом потихоньку оправились,
    Навалились гурьбой, стали руки вязать,
    А потом уже все позабавились.
    Кто плевал мне в лицо,
    А кто водку лил в рот.
    А какой-то танцор
    Бил ногами в живот.
    Молодая вдова,
    Верность мужу храня,
    Ведь живем однова
    Пожалела меня.
    И бледнел я на кухне с разбитым лицом
    Сделал вид, что пошел на попятную,
    Развяжите, кричал, да и дело с концом,
    Развязали, но вилки попрятали.
    Тут вообще началось,
    Не опишешь в словах.
    И откуда взялось
    Столько силы в руках?
    Я, как раненный зверь,
    Напоследок чудил,
    Выбил окна и дверь,
    И балкон уронил…
    Ой, где был я вчера — не найду днем с огнем,
    Только помню, что стены с обоями…
    И осталось лицо, и побои на нем…
    Ну куда теперь выйти с побоями?
    Если правда оно,
    Ну, хотя бы на треть,
    Остается одно:
    Только лечь, помереть.
    Хорошо, что вдова
    Все смогла пережить,
    Пожалела меня
    И взяла к себе жить.

    ПРО ДЖИНА

    У вина достоинство, говорят, целебное.
    Я решил попробовать. Бутылку взял, открыл.
    Вдруг оттуда вылезло что-то непотребное:
    Может быть зеленый змий, а может, крокодил.
    Если я чего решил, я выпью-то обязательно,
    Но к этим шуткам отношусь я очень отрицательно.
    А оно зеленое, пахучее, противное,
    Прыгало по комнате, ходило ходуном.
    А потом послышалось пенье заунывное,
    И виденье оказалось грубым мужиком.
    Если я чего решил, я выпью-то обязательно,
    Но к этим шуткам отношусь я очень отрицательно.
    И если б было у меня времени хотя бы час.
    Я бы дворников позвал бы с метлами, а тут
    Вспомнил детский детектив — старика Хоттабыча
    И спросил: товарищ ибн, как тебя зовут?
    Так, что хитрость, говорю, брось свою иудину,
    Прямо, значит, отвечай, кто тебя послал?
    И кто загнал тебя сюда — в винную посудину?
    От кого скрывался ты и чего скрывал?
    Тот мужик поклоны бьет, отвечает вежливо:
    Я не вор, я не шпион, я вообще-то дух!
    И за свободу за свою, захотите ежели,
    Изобью за вас любого, можно даже двух.
    Тут я понял: это джин, он ведь может многое,
    Он ведь может мне сказать: вмиг озолочу.
    Ваше предложение, — говорю, — убогое.
    Морды после будем бить. Я вина хочу!
    Ну а после — чудеса по такому случаю!
    Я до небес дворец хочу, ведь ты на то и бес.
    А он мне: мы таким делам вовсе не обучены,
    Кроме мордобития — никаких чудес.
    Врешь, — кричу, — шалишь, — кричу. Ну, и дух в амбицию.
    Стукнул раз — специалист, видно по всему.
    Я, конечно, побежал, позвонил в милицию.
    Убивают, — говорю, — прямо на дому.
    Вот они подъехали, показали аспиду!
    Супротив милиции он ничего не смог!
    Вывели болезного, руки ему за спину
    И с размаху кинули в черный воронок.
    Что с ним стало? Может быть, он в тюряге мается.
    Чем в бутылке, лучше уж в бутырке посидеть.
    Ну, а может, он теперь боксом занимается?
    Если будет выступать, я пойду смотреть.