Ты знаешь, любезная моя, что твоя Кларисса всегда щитала за подлость оправдывать свои заблужденія заблужденіями другихъ людей. Я молю Бога простить тѣхъ, которые жестоко со мною поступали; но ихъ погрѣшности нимало не могутъ служить мнѣ въ извиненіе; мои же начались не съ нынѣшняго дня, ибо мнѣ никогда не должно было имѣть переписки съ Г. Ловеласомъ.

О подлый обольститель! Колико сердце мое на него негодуетъ! Приводить такимъ образомъ изъ бѣдствія въ бѣдствіе молодую дѣвицу… которая по истиннѣ весьма на собственныя свои силы надѣялась. Сей послѣдній шагъ былъ слѣдствіемъ, хотя отдаленнымъ перваго моего проступка; переписки, которую покрайней мѣрѣ отецъ мой мнѣ запретилъ. Сколь бы лучше я поступила, естьлибъ въ то время, когда первыя его запрещенія касались до посѣщеній, представила Ловеласу ту власть, которой я была покорена и изъ того улучила случай прервать съ нимъ переписку? Тогда я думала, что отъ меня всегда зависѣть будетъ продолжать или прервать оную. Я почитала себя болѣе обязанною, нежели прочіе, быть какъ бы судіею сей ссоры. Теперь я вижу, что моя дерзость наказана, какъ то и по большей части безпорядковъ случается то есть, сама собою.

Что касается до сей послѣдней отважности; то ясно вижу, когда ужъ весьма поздо, какимъ образомъ благоразуміе повелѣвало мнѣ поступать. Поелику я имѣла единое намѣреніе дабы сообщить ему мои мнѣнія, онъ же совершенно зналъ въ какомъ положеніи находилась я съ моими друзьями; то нимало бы мнѣ не долженствовало думать, получилъ ли онъ мое письмо или нѣтъ; а особливо рѣшившись неотмѣнно отъ него освободиться. Когдабъ онъ пришедши въ назначенное время, но увидѣлъ меня на знакъ его отвѣтстствующую; то не приминулъ бы придти; на условленное для нашей переписки мѣсто; и нашедши въ ономъ мое письмо, конечно бы по надписанному въ немъ числу увѣрился, что былъ самъ виноватъ, когда ранѣе не получилъ онаго. Но, когда соображалась я съ тѣми причинами, которыя понудили меня согласиться къ нему писать, то пустая предъусмотрительность устрашала меня чтобъ онъ не увидя меня по моему обѣщанію съ собою, не сталъ бы мыслить о новыхъ обидахъ, кои могли бы довесть его до наглостей. Онъ почитаетъ, по истиннѣ мой страхъ справедливымъ, и я тебя о томъ увѣдомлю когда буду имѣть случай; но для избѣжанія мнимаго зла, надлежало ли мнѣ стремиться въ дѣйствительное? Наиболѣе приводитъ меня въ стыдъ то, что я по всѣмъ его поступкамъ теперь признаю, что онъ столько надѣялся на мою слабость, сколько я на собственныя мои силы. Онъ не обманулся въ томъ разсужденіи, которое о мнѣ имѣлъ, между тѣмъ какъ то мнѣніе, которое я имѣла о самой себѣ смѣшнымъ образомъ меня обмануло; и я вижу его торжествующаго въ такомъ пунктѣ, которой составлялъ существенность моей чести! Я не знаю, какъ могу сносить его взоры?

Скажи мнѣ, дражайшая Гове, но скажи чистосердечно, не презираешь ли ты меня? Ты должна меня презирать; ибо наши души всегда составляли одну, и я сама себя презираю. Легкомысленнѣйшая и неразумнѣйшая изъ всѣхъ дѣвицъ, сдѣлала ли бы что ни есть хуже того, что я подала о себѣ думать къ стыду моему? Весь свѣтъ узнаетъ о моемъ преступленіи, не будучи извѣстенъ о причинѣ онаго, и не понимая какими хитростями я до того доведена [повѣрь, любезная моя, что я имѣю дѣло съ наихитрѣйшимъ изъ всѣхъ человѣковъ]; и какое великое униженіе есть слышать отъ людей, что отъ меня болѣе ожидали всякаго добра, нежели отъ многихъ другихъ.

Ты мнѣ совѣтуешь не медля совокупиться бракомъ. Ахъ! любезная моя, другое изящное слѣдствіе моей глупости; теперь исполненіе сего совѣта состоитъ въ моей воли, могули я вдругъ прекратить всѣ его хитрости? Невозможно удержаться отъ гнѣва противъ человѣка мною, играющаго и приводящаго меня внѣ себя самой. Я уже изъявила ему свои негодованія. Но ты не повѣришь, колико я была поражена! Колико находила себя уничиженною предъ собственными своими глазами! Я, которую представляли для другихъ примѣромъ! Ахъ! для чего я живу не въ домѣ моего родителя, гдѣ находясь въ уединеніи къ тебѣ писала, и полагала все мое благополучіе въ полученіи отъ тебя нѣсколькихъ строкъ!

Теперь достигла я до утра и той среды, которой толико я ужасалась, и почитала страшнымъ моимъ судомъ. Но понедѣльника надлежало бы мнѣ страшиться. Естьли бы я тамъ осталась, и естьлибъ Богъ допустилъ свершиться тому, что я наиужаснѣйшимъ въ моихъ опасеніяхъ почитала; то не друзья ли мои во всѣхъ слѣдствіяхъ онаго отчетъ дать должны были? Теперь, единое утѣшеніе [печальное утѣшеніе, скажешь ты,] остается мнѣ то, чтобъ освободить ихъ отъ поношенія, и обратить все то на себя.

Не удивляйся видя столь худо написанное письмо. Я пишу первымъ въ руки попавшимся перомъ. Я пишу украдкою по разнымъ мѣстамъ, и на разодранныхъ клочкахъ, при всемъ томъ, что рука моя дрожитъ отъ печали и утомленія.

Подробности его поступка и наши обращенія, займутъ мѣсто въ продолженіи моей исторіи даже до нашего прибытія въ С. Албанъ. Довольно будетъ теперь тебѣ сказать, что до сего времени онъ чрезвычайно почтителенъ, и покоренъ даже и въ своей учтивости; хотя я весьма мало довольна какъ имъ, такъ и собою, но не подала ему довольно причины хвалиться моимъ къ нему благоугожденіемъ. По истиннѣ въ нѣкоторыя минуты совершенно не могу его терпѣть на глазахъ.

Домъ, въ коемъ я нахожусь, такъ не удобенъ, что не долго я въ немъ проживу. Слѣдовательно было бы безполезно говорить, куда надписывать тебѣ посылаемыя ко мнѣ письма; ибо не знаю какое мѣсто могу я избрать къ моему жилищу.

Г. Ловеласъ знаетъ, что я къ вамъ пишу. Онъ представлялъ мнѣ одного изъ своихъ слугъ, отнести къ тебѣ мое письмо; но я думала, что находясь въ теперишнемъ моемъ состояніи, столь важное письмо надлежитъ отослать съ великою предосторожностію. Кто знаетъ, что можетъ сдѣлать человѣкъ такого свойства! однако я еще вѣрю, что онъ не столько злостенъ, какъ я того опасаюсь. Впрочемъ, пусть будетъ какимъ хочетъ; но я увѣрена, что самыя благопріятнѣйшія виды не сдѣлаютъ меня благополучнѣе. Однако я вижу себя включенную въ число поздо раскаявающихся грѣшниковъ, и ни отъ кого не ожидаю сожалѣнія.

Единая моя довѣренность состоитъ въ продолженіи твоей дружбы. Колико, поистиннѣ буду я злощастна, естьли лишусь столь пріятнаго утѣшенія!

Кл. Гарловъ.

Въ суботу 8 апрѣля.

Наконецъ, любезной мой другъ Осипъ, молодая и дражайшая твоя барышня согласилась самопроизвольно освободиться отъ жестокаго гоненія, которое уже нѣсколько времени она претерпѣваетъ. Она обѣщалась выдти въ садъ въ понедѣльникъ въ четвертомъ часу по полудни, какъ я уже тебѣ сказалъ, что она на то согласилась. Она подтвердила мнѣ сіе обѣщаніе. Слава Богу, она мнѣ его подтвердила. Карета запряженная въ шесть лошадей будетъ стоять на поворотной и самой ближней отъ стѣны дорогѣ, я буду сопровождаемъ многими друзьями и моими людьми весьма хорошо вооруженными, которымъ велю стоять нѣсколько въ сторонѣ, для поданія помощи по первому знаку, естьли того случай потребуетъ. Но имъ приказано избѣгать всякихъ непріятныхъ случаевъ. Ты знаешь, что первое мое стараніе всегда въ семъ состояло.

Я весьма опасаюсь, чтобъ при послѣдней минутѣ, нѣжность главныхъ ея правилъ ее не поколебала, и не принудила бы ее возвратиться въ замокъ, хотя ея честность для меня тоже составляетъ, какъ ты знаешь, что и для нее самой, и что одна отвѣчаетъ за другую. Естьли по нещастію она не согласится ѣхать; то я лишусь ее навсегда и всѣ прошедшія твои старанія сдѣлаются безполезными. Тогда она будетъ добычею сего проклятаго Сольмса, которой по своему сребролюбію никогда бы и ни одному служителю ея фамиліи добра не сдѣлалъ.

Я не сомнѣваюсь о твоей вѣрности, честный Осипъ, ни о ревности, съ которою ты служить честному и обиженному человѣку, и молодой угнѣтаемой дѣвицѣ. Ты видишь изъ моей довѣренности, что я нимало о томъ не сомнѣваюсь, а особливо въ столь важномъ случаѣ, въ коемъ твое вспомоществованіе совершенно можетъ увѣнчать все дѣло; ибо естьли дѣвица начнетъ колебаться; то надлежитъ намъ употребить небольшую и невинную хитрость.