Я не прерывала своего молчанія.

Твой родитель раздражившись теперь еще болѣе нежели прежде, оставилъ свое намѣреніе отсылать тебя къ твоему дядѣ. Онъ намѣренъ въ наступающей вторникъ ѣхать туда самъ съ твоею матерью: и для чего же бы скрывать отъ тебя такое намѣреніе, которое столь скоро исполнится? Не нужно долго спорить. Въ среду ты должна дать руку Г. Сольмсу.

Она продолжала мнѣ говорить, что приказано уже было просить позволенія по духовнымъ обрядамъ, что бракосочетаніе будетъ совершено въ моей горницѣ, въ присудствіи всѣхъ моихъ друзей, выключая моего отца и моей матери, которые не прежде положили возвратиться какъ по учиненіи обряда, да и не хотятъ со всѣмъ меня видить, естьли не получатъ хорошихъ засвидѣтельствованій о моемъ поведеніи.

Признаешь ли ты, любезная моя, самыя тѣ извѣстія, которыя я получила отъ Г. Ловеласа?

Я все находилась въ молчаніи, которое прерывалось только одними вздохами.

Она не оставила тѣхъ разсужденій, которыми думала меня утѣшить, представляя достоинство повиновенія, и говоря мнѣ, что естьли я пожелаю, то Гжа. Нортонъ будетъ также присудствовать при томъ обрядѣ; что касается до такого ствойства, каково мое, то удовольствіе примирить съ моими друзьями, и принять ихъ проздравленія, должно превозмочь слѣпое чувствованіе сердца, и чувственное услажденіе. Что любовь есть скоро преходящее дѣйствіе воображенія, мѣчта почтенная хорошимъ именемъ, есть ли она основана на добродѣтели и на хорошихъ нравахъ: что такой выборъ, при коемъ одна сія страсть дѣйствуетъ рѣдко бываетъ щастливъ, или не бываетъ таковымъ на долгое время; сіе и не весьма удивительно, ибо свойство безразсудной сей страсти есть, то, чтобъ увеличивать достоинство своего предмѣта, и скрывать его недостатки. Изъ чего и происходитъ, что когда короткое обхожденіе обнаружитъ сіи мнимыя совершенства, то обѣ стороны часто приходятъ въ изумленіе, видя свое заблужденіе, и равнодушіе заступаетъ тогда мѣсто любви: что женщины даютъ излишне великое преимущество мущинамъ и вперяютъ въ нихъ много тщеславія, когда признаютъ, себя побѣжденными сердечными своими чувствіями; что явно открытое сіе преимущество обыкновенно раждаетъ наглость и презрѣніе; вмѣсто того, что человѣкъ, которой почитаетъ себя обязаннымъ имѣть къ своей женѣ чувствованія, кои и она къ нему ощущаетъ, показываетъ обыкновенно одну только благодарность и уваженіе. Ты думаешь, сказала она мнѣ, что ты не можешь быть щастлива съ Г. Сольмсомъ: твоя фамилія иначе о томъ думаетъ. А съ другой стороны она не сомнѣвается, чтобъ ты не была нещастна съ Г. Ловеласомъ, о коемъ знаютъ, что онъ весьма поврежденныхъ нравовъ. Положимъ, что какъ съ однимъ такъ и съ другимъ твой жребій равномѣрно былъ бы нещастливъ, но я спрашиваю тебя, не былолибъ сіе для тебя чрезвычайнымъ утѣшеніемъ думать, что ты слѣдовала единственно совѣту своихъ родителей; и сколь напротивъ того было бы для тебя мучительно, что должна укорять себя саму въ своемъ нещастіи.

Естьли ты помнишь, любезная моя, то сіе доказательство есть одно изъ тѣхъ, которыми Гж. Нортонъ старалася наипаче меня убѣдить.

Сіи наблюденія и множество другихъ, которыя показались достойными здраваго разсудка и опытности моей тетки, можно представлять большей части молодыхъ дѣвицъ, которыя противятся волѣ своихъ родителей. Но предложенныя мною пожертвованія весьма отличаютъ мое состояніе, и должны по своей цѣнѣ быть уважены. Мнѣ весьма было удобно сдѣлать отвѣтъ соотвѣтственной сему правилу. Однако послѣ всего того, что я сказала въ другихъ случаяхъ моей матушкѣ, моему брату, сестрѣ, да и самой моей теткѣ, я почла забезполезное повторить оное; и будучи въ величайшемъ смущеніи, въ которое ввергнули меня ея объясненія, хотя я ни одного слова изъ ея рѣчей не пропустила, но я не имѣла ни силы ни свободы ей отвѣчать. Естьлибъ сама она не остановилась, то бы я дала ей волю говорить два часа не прерывая ее.

Она меня примѣчала. Я сидѣла изъ глазъ моихъ текли слезы, лице было закрыто платкомъ, и сердце чрезвычайно стѣснено, что она могла примѣтить по частымъ воздыманіямъ моей груди. Сіе зрѣлище казалось ее тронуло. Какъ! моя любезная, ты ничего мнѣ не отвѣчаешь! Къ чему столь мрачная и ужасная скорбь? Ты знаешь, что я тебя всегда любила. Ты знаешь, что я не имѣю ни какой пользы въ томъ, чего отъ тебя требуютъ. Для чего же не позволишь Г. Сольмсу разсказать тебѣ много такихъ произшествій, которыя раздражили бы твое сердце противъ Ловеласа? сказать ли тебѣ, хотя нѣкоторые изъ оныхъ? говори, любезная моя, сказать ли тебѣ оныя?

Я отвѣчала ей только вздохами и слезами.

И такъ, моя племянница, тебѣ послѣ сіе разскажутъ, когда ты будешь лучше разположена оное выслушать; тогда ты съ радостію узнаешь изъ какой опасности тебя избавили; сіе послужитъ къ нѣкоему извиненію за тѣ поступки, которые ты оказывала противъ г. Сольмса до вашего брака. Ты никогда не думала, скажешь ты тогда, чтобъ находилось столько подлости въ душѣ Г. Ловеласа.

Я была въ изступленіи отъ нетерпѣливости и гнѣва, слыша, что мнѣ бракъ почитаютъ уже за окончанное дѣло. Однако, я не прерывала своего молчанія. Я бы и не могла говорить съ умѣренностію.

Удивительное молчаніе! Прервала моя тетка; повѣрь, любезная племянница, что твои опасенія несравненно большими передъ тѣмъ днемъ тебѣ представляются, нежели какими послѣ будутъ. Но не огорчися на то, что я хочу тебѣ предложить: хочешь ли ты увѣриться собственными своими глазами о чрезвычайномъ великодушіи, съ какимъ разположены всѣ статьи вашего договора?

Твой разумъ весьма превосходитъ твои лѣта. Посмотри на сіе условіе на, моя любезная, прочитай его. Оно недавно начисто переписано, и только должно его подписать. Твой отецъ приказалъ его отдать тебѣ. Онъ желаетъ чтобъ ты его прочитала. Тебя просятъ токмо его прочесть, моя племянница; я не вижу въ томъ никакой трудности, по тому что онъ былъ еще тогда написанъ, когда были въ твоемъ повиновеніи увѣрены.

Она думала меня совершенно поразить страхомъ, вынимая изъ своего платка нѣсколько паргаментныхъ листочковъ, которыя она сперва держала спрятанными, и вынувши оныя, положила на мой коммодъ. Змѣй, коего бы она выпустила изъ своего платка, не могъ бы мнѣ причинить толикаго ужаса.

О любезнѣйшая моя тетушка! (отворотя лице и поднявши руки) сказала я ей, сокройте, сокройте отъ моихъ глазъ ужасныя сіи писанія. Но скажите мнѣ, прошу васъ изъ чести, изъ нѣжности вашей, и для родства скажите, не ужели они неотмѣнно рѣшились, не смотря на все то, что можетъ случиться, предать меня предмѣту моего отвращенія.

Любезная моя, я уже тебѣ сказала ясно, что ты будешь женой Г. Сольмса.

Нѣтъ, сударыня, я не буду его женою. Сіе насиліе, какъ я то стократно говорила, въ самомъ своемъ началѣ не произходитъ отъ моего родителя… Я никогда не буду женою г. Сольмса. Вотъ единой мой отвѣтъ.

Однако сія есть воля твоего родителя; и когда я разсуждаю сколь далеко простираются хвастовскія рѣчи Г. Ловеласа, которой конечно намѣрился похитить тебя у твоей фамиліи: то не могу не согласится, чтобъ не имѣли причины возстать противъ столь ненавистнаго тиранства.

Ахъ! Сударыня, я ничего болѣе не могу сказать; я въ отчаяніи. Я не знаю ничего такого, котороебъ могло меня привести въ ужасъ.

Твое благочестіе, благоразуміе, моя любезная, и свойство Г. Ловеласа, съединенное съ его дерзскими обидами, которыя должны въ тебѣ возбудить столько же негодованія, какъ и въ насъ, одобрятъ совершенно твою фамилію. Мы увѣрены, что ты нѣкогда весьма различныя будешь имѣть мнѣнія о томъ поступкѣ, которой твои друзья почитаютъ необходимо нужнымъ для опроверженія замысловъ такого человѣка, которой столь справедливо заслуживаетъ ихъ ненависть. Она вышла. Я осталась одна, предавшись гнѣву равно какъ и скорби; но весьма была раздражена противъ г. Ловеласа, которой сумозбродными своими вымыслами, еще паче умножаетъ мои нещастія, лишаетъ меня надежды воспользоваться временемъ для полученія отъ тебя совѣтовъ, и средствъ удалится въ Лондонъ, и смотря по всему, не оставляетъ мнѣ другаго выбора, какъ отдаться въ покровительство его фамиліи, или вѣчно быть нещастною съ г. Сольмсомъ. Впрочемъ, я не оставила намѣренія избѣгнуть, естьли будетъ возможно и того, и другаго изъ сихъ двухъ нещастій.