«Умная девушка. Гу был прав, когда прислал ее ко мне. Как сказал Конфуций: «Скажи ей одну вещь, а она будет знать три вещи», – подумал Чэнь. Но потом у него возникли сомнения, Конфуций ли это сказал.
– Ты мне очень помогаешь, Белое Облако.
– Работать с вами одно удовольствие, старший следователь Чэнь.
Произнеся это, она направилась в сторону кухни. На ней была пара мягких тапочек, которые она, наверное, принесла с собой, чтобы не производить шума, тем самым проявляя заботу о нем.
Она начала работать на компьютере. Его клавиатура была мягче, чем на пишущей машинке. Такая же мягкая, как и ее шаги.
Каждое ее движение отражалось в его подсознании, даже когда она крутилась на кухне. Он не мог не думать о ней как о «девушке К», которую встретил в приватном кабинете караоке-клуба «Династия». Он припомнил, как Гу считал ее маленькой помощницей, хотя в ином окружении люди могут предстать кем угодно.
Она лишь временная ассистентка на время проекта, убеждал он самого себя.
Занимаясь практикой дзэн-буддизма, он прочитал слова учителя, которые тронули его: «Это не движение флага, не дуновение ветра, а трепет твоего сердца».
Вернувшись к компьютеру, где набирал текст, ранее написанный на машинке, он отхлебнул кофе, ароматный и крепкий, хоть и остывший. Девушка принесла кофейник и подлила кофе в чашку.
– У меня еще есть кое-что для тебя сегодня, – сказал Чэнь, давая ей листок, который он приготовил прошлой ночью. – Пожалуйста, сходи в шанхайскую библиотеку и принеси мне эти книги.
Это не было предлогом отослать ее. Эти книги были нужны ему, чтобы понять великолепие старого Шанхая. Ему нужно было знать больше об истории этого города.
– Вернусь через пару часов, – пообещала она, – как раз к обеду.
– Боюсь, ты делаешь слишком много для меня. Это мне напомнило строчку из Юй Дайфу [5], – сказал он, пытаясь быть ироничным и не зная, какой еще цитатой поразить ее. – «Это тяжелейшая вещь – оценивать красоту».
– О, следователь Чэнь, вы такой романтик, прямо как Юй Дайфу!
– Я шучу, – улыбнулся он. – Пачка лапши от повара Кана – это то, что надо для меня.
– Нет, так не пойдет, – воспротивилась Белое Облако, обуваясь. – Что скажет мистер Гу? Он уволит меня.
На ее изящной щиколотке Чэнь заметил миниатюрную татуировку в виде цветной бабочки. Он не помнил, чтобы видел эту наколку на ее теле в клубе «Династия». Он попытался вернуться к переводу. После звонка Ли в его голове родились еще кое-какие мысли по поводу убийства писательницы-диссидентки. Чэню казалось, что китайских писателей прозвали «диссидентами» только потому, что они вышли из доверия.
Например, были так называемые «смутные» поэты, группа молодых людей, которые в семидесятых годах сильно выделялись. Они не писали в русле политики тех лет, что сразу же отличило их от других. Это было их преимуществом перед другими. Причина заключалась в том, что в те тяжелые времена их поэмы перестали печататься в официальных изданиях, поэтому они начали издаваться подпольно. Это привлекло внимание западных китаистов, которые возносили их работы до небес, концентрируясь на понятном политическом анализе. Вскоре «смутные» поэты стали всемирно известными, что было для китайского руководства равносильно пощечине. В результате «смутные» поэты получили кличку «поэты-диссиденты».
Мог ли он сам стать писателем-диссидентом, не получи назначения по окончании Пекинского университета иностранных языков на работу в управление полиции Шанхая? В то время он опубликовал несколько произведений, и пара критиков даже назвала его сочинения модернистскими. Работая в полиции, он мечтал сделать карьеру.
Его мать, веря в буддизм, хотя и называла это судьбой, не была уверена в том, что есть божество, проявляющее заботу о сыне. Это все было похоже на сюрреалистическую поэму, которую он читал, где мальчик поднял камень и швырнул его, не задумываясь о последствиях, в сточную канаву. А если этот камень попадет… в Чэня?
Около часу дня ему позвонил следователь Юй.
– Какие новости? – спросил Чэнь.
– Мы нашли ее депозитную ячейку. Две тысячи юаней и немного американских долларов. Это все, что в ней было.
– Да, это немного для банковской ячейки. – И еще рукопись, – сказал Юй, – или что-то похожее на это.
– Что вы имеете в виду? Другая книга?
– Возможно. На английском.
– Это перевод ее романа? – После паузы Чэнь продолжил: – Не вижу смысла запирать все это, когда книга уже издана.
– Я точно не знаю. Вы знаете, мои коллеги не сильны в английском. Мне показалось, что это перевод стихов.
– Интересно. Делала ли она какие-нибудь переводы с китайского на английский?
– Я и вправду не знаю. Вы хотите взглянуть на это? – спросил Юй. – Единственные слова, которые я понял, – это чьи-то имена, такие как Ли Бо или Ду Фу. Не думаю, что Ли Бо и Ду Фу причастны к делу.
– Здесь что-то может быть, – сказал Чэнь. – Никогда не догадаешься.
Поэзия однажды дала ему видение в сложном деле о человеке, пропавшем без вести.
– Банк недалеко от вас. Я закажу вам обед, шеф, сделайте перерыв. Давайте встретимся в ресторане напротив вашего дома? В «Маленькой семье».
– Хорошо, – сказал Чэнь. – Я знаю это место. Он обещал секретарю Ли, что ознакомится с делом Инь.
Не обидится ли Белое Облако, предложившая приготовить обед? «Но ведь у меня деловое поручение», – тут же ответил сам себе Чэнь, собираясь уходить. Он оставил для нее записку.
Ресторан напротив банка оказался идеальным местом для деловых встреч. Юй был в форме, поэтому они могли выбрать столик за углом, что позволило им найти уединение. Они заказали две чашки с лапшой и тушеным мясом, сдобренным соевым соусом. Дружелюбная хозяйка предложила им два вида закусок: одну – речные жареные креветки с красным перцем и мякишем хлеба, другую – соевые бобы, сваренные в соленой воде, и принесла бутылку пива «Циндао» в подарок от хозяйки заведения.
Возле них суетились две официантки, которые порхали как бабочки. По их акценту Чэнь понял, что они были не из Шанхая. На протяжении экономической реформы провинциальные девушки прибывали в город в огромном количестве. Владельцы мелких предприятий нанимали их за низкую зарплату. Накануне XX столетия Шанхай стал городом эмигрантов. История повторилась.
Рукопись, которую Юй принес в ресторан, находилась в двух папках. Одна часть рукописи была написана от руки, а вторая аккуратно напечатана. В тексте не было и следа исправлений или ошибок. Очевидно, его вывели с помощью компьютера. И обе части по контексту выглядели практически одинаковыми.
Следователь Юй оказался прав. Это были избранные стихи о любви китайских поэтов-классиков Ли Бо, Ду Фу, Ли Шанъиня, Лю Юна, Су Ши и Ли Юя времен династий Тан и Сун. Перевод сразу показался понятным Чэню, как только он взглянул на первые несколько страниц.
Еще он заметил, что первоначальная форма из четырех- или восьмистрофного стиха в английском переводе исчезла, а некоторые из них были наполнены новым удивительно чувственным содержанием:
Чэнь припомнил, что в китайском оригинале это известное четверостишие говорило о самопоглощающей страсти двух влюбленных. Однако не было времени подробно изучить рукопись. Тем не менее он не думал, что этот перевод принадлежал Инь.
– Ну что ж, это перевод стихов.
– Не знаю, почему она его так ценила.
– Хотя его мог сделать кто-то другой – допустим, Ян, – сказал Чэнь. – Подождите-ка, я нашел послесловие, написанное Инь. Вот тут говорится, что это работа Яна. Она только редактировала сборник.