– И что на его месте?

– Какой-то бизнес-центр... Ну и, конечно, наука стала не нужна. Институт приватизировали, и он деградировал. Оставался еще какое-то время завод «Станкоконструкция», который был базовым при институте, но теперь прикрывают и его. Наш депутат-коммунист в Московской городской думе Сергей Никитин обратился по этому поводу с запросом к Лужкову. Однако боюсь, что уже поздно. Вот были бы коммунисты раньше в Мосгордуме и было бы их большинство – может, удалось бы спасти отрасль, где во многом мы лидировали.

К сожалению, таких примеров, как я привел, – десятки.

– Хорошо, что хоть Академия наук пока сохранилась...

– Но переживает очень тяжелое время. И вынуждена постоянно ощущать над собой секиру опасных «инициатив» правительства.

Главное, на мой взгляд, состоит в том, что власть не способна (да и не хочет!) поставить масштабные задачи перед Академией, и наука для этой власти – просто обуза. Не случайно же такое финансирование, при котором все расходы на науку скукожились у нас до 0,3 процента валового внутреннего продукта, тогда как в европейских странах ниже двух процентов эти расходы не бывают.

Вот буквально сегодня слышу по телевизору, что в Германии правительство выделяет еще 6 миллиардов евро на высокие технологии. Дополнительно! Стало быть, там находят задачи для науки – при капитализме, но находят. А у нас никаких задач нет.

– Дожили, что называется.

– Я думаю, только общественное мнение не позволяет нынешней власти сразу, в одночасье, угробить всю нашу науку, которая ей, власти, абсолютно не нужна. Ну и умирает наука медленной смертью, потому что нет ни финансирования, ни реальных запросов.

– Можно в каких-то цифрах это показать?

– По-моему, самые показательные цифры – это возраст ученых. В Академии средний возраст доктора наук – почти 62 года, кандидата – более 50. Возьмем в нашем институте хотя бы отдел, где я работаю. Из десяти человек только один моложе меня, а мне 54 года. Средний возраст научных сотрудников – около 70 лет. И если они уйдут, им нет замены. Авторитет российской науки держится сейчас на пенсионерах.

– Молодежь в науку не идет?

– Идет очень мало. Это не престижно, не оплачиваемо, бесперспективно – вот как молодые смотрят. Да оно и понятно. Когда я за рубежом говорю, что у нас зарплата профессора вдвое меньше, чем средняя по Москве, там не верят. Но это же факт!

Вот я сейчас возглавляю общественное движение «За возрождение отечественной науки»...

– Нельзя ли конкретизировать задачи этого движения?

– Основная задача – вернуть науке её авторитет. А для начала – выработать чёткие предложения.

– Власти?

– Скорее, обществу. Потому что от нынешней власти, как я уже сказал, ничего хорошего ждать не приходится. Это люди, поставленные для того, чтобы играть роль декорации, прикрывающей дальнейшее разрушение. Если раньше они, тот же министр Фурсенко, действовали более откровенно, то теперь вынуждены менять риторику. Ведь люди смотрят и думают: что же происходит? Наука во всем мире нужна, востребована, а у нас... Вот сверху и пускают в ход показушную фразеологию, создавая видимость, будто о чем-то заботятся и что-то хотят делать.

– Обещают зарплату ученым повысить...

– Даже если в какой-то степени выполнят обещание, этого недостаточно. Советский и зарубежный опыт говорят о необходимости зафиксировать на государственном уровне высокий статус ученого, как минимум, приравняв его к статусу государственного чиновника высокого ранга. Обеспечить ученым постоянную занятость, определенную независимость от администрации, достойную пенсию. Создать государственный орган с широкими полномочиями, отвечающий за формирование и реализацию приоритетных проектов, основанных на достижениях науки. Этот орган должен распоряжаться «бюджетом развития», ставить задачи перед руководством РАН и других академий, непосредственно взаимодействовать с научно-исследовательскими институтами.

– Борис Сергеевич, при том огромном объеме партийных, общественных дел, которыми вы в последние годы заняты, остается ли время для собственной научной работы? Как всё это совмещаете?

– Конечно, совмещать нелегко, но так интереснее. Стараюсь создавать себе какие-то периоды, когда сосредоточиваюсь на проблемах научных. Например, была у меня не так давно двухмесячная командировка, и там удалось решить задачу, поставленную почти шестьдесят лет назад.

Или ещё. Занялся финансовой математикой, то есть решил разобраться, что такое рынок с точки зрения математики. Это не совсем мой профиль – больше относится к теории вероятностей, а я в основном занимаюсь математическим анализом, геометрией. Но привлек известных ученых, и они сильно продвинулись в этой области – можно сказать, вышли на передовые мировые позиции.

Однако попытки предложить власти результаты нашей работы успеха не имели. Хотя результаты эти могли бы принести немалую пользу обществу. Скажем, пенсионная реформа приходит у нас фактически к банкротству. Между тем расчётом пенсионных схем занимаются во всем мире специалисты-математики. Мы таких специалистов подготовили. К сожалению, многие из них уже уехали за границу. По нашей просьбе еще десять лет назад президент Академии наук Ю. С. Осипов обратился в правительство. Никакого эффекта! Почему? Да потому, что не нужен им объективный анализ, не нужны независимые эксперты.

Если проблемы накапливаются, они, то есть власть, объявляют дефолт, как в 1998 году, да ещё на этом и зарабатывают. Всё говорит о том, что в государстве нашем не обойтись косметическими поправками – нужно менять систему.

У него сибирская закалка

Среди руководства Коммунистической партии – членов Президиума ЦК КПРФ, особый интерес у читателей может вызвать лидер, который много лет возглавляет Иркутский обком партии – Левченко Сергей Георгиевич.

«Я сибиряк...» – вот самое первое, что сказал он мне, когда попросил его рассказать о своей жизни. И даже в интонации, с которой это было произнесено, послышалось нечто гораздо большее, нежели просто биографический факт.

Действительно, предки Сергея Левченко еще в начале прошлого века переселились с Украины в Сибирь, и родился он в 1953 году в Новосибирске. Но важно еще, насколько глубоко потом врос он в этот просторный, могучий русский край и, соответственно, насколько Сибирь в него вросла и его сформировала. А взаимопроникновение это, как я понял, оказалось очень сильным.

После всего, что узнал о нем – и от него самого, и от других, – у меня создалось такое впечатление: пожалуй, нигде, кроме как в Сибири, не сложился бы этот характер. И, с другой стороны, не представляю, смог ли бы он жить и работать где-то в других местах, пусть даже самых прекрасных. Мне ясно, что для него прекраснее и дороже мест на земле не существует.

Органически соединились в нем родной край и выбранная профессия. Человек какой специальности стал олицетворением Сибири в 60-70-е советские годы? Конечно, строитель! И вот как вышло в жизни у Левченко. Окончив школу в Новосибирске, здесь же поступил в строительный институт. Когда настал срок распределения на работу, выбрал Красноярск: там разворачивались самые крупные стройки. Мастером, прорабом, начальником участка на ударной комсомольской возводил с товарищами Красноярский алюминиевый завод.

А через пять лет происходит в его биографии событие, можно сказать, знаменательное: двадцатисемилетнего инженера главк назначает генеральным директором крупнейшего строительно-монтажного управления – в городе Ангарске Иркутской области. О том, что оно и в самом деле крупнейшее, говорило хотя бы слово «внекатегорийное», которым характеризовалось. Это значит – по масштабу работ выше первой, то есть официально высшей, категории!

– Но ведь у вас, наверное, если говорить о масштабе, он и в Красноярске был будь здоров? – спросил я Сергея Георгиевича.