Мои люди уже на месте. Проезжающий мимо обозник спрашивает: "Чо, пы-мали, которых стреляли?" Да ведь никто не ловил.

Нетвердой походкой вдоль колонны шагает Федя. Он отрешенно улыбается и машет рукой: "Заводи!" Останавливается на минуту, смотрит на нас нетрезвыми глазами.

- Ну, братцы, победа близко. Враг повержен. Скоро праздник на нашей улице. Но... Нарушать дисциплину нез-зя! Потому что враг еще не добит. Повержен. Да.

Но не добит. Поехали, братцы, добивать врага в его берлоге! Покажем, мать его...

Дорога идет мимо цветущих садов, через аккуратно расчищенный лес.

Поднимаемся на вершину холма. Перед нами - старинный двухэтажный дом. Нет, не дом - дворец. С трех сторон он окружен парком. Перед фасадом большая лужайка. Вдоль ухоженных аллей - цветники, садовые скамейки. Порядок, чистота, красота.

Нашей и первой батареям приказано занять круговую оборону, а третьей -прикрыть танкоопасное направление вдоль дороги. Мы расставили пушки. Солдаты расстелили плащпалатки и одеяла, устраивают "перекур с дремотой". На лужайке обосновалась полевая кухня. Там затопили, развели костер - будут готовить обед. Начальство ушло в дом. Тишина и покой.

После обеда я долго сидел на садовой скамейке, писал письма Еве и сестре.

Начало темнеть. Кое-где на втором этаже засветились раскрытые окна.

Оттуда слышны громкие разговоры, смех. Похоже, в штабе готовится "сабантуй", попросту - пьянка.

Из-за дома вышел старик с зажженным фонарем и проковылял в боковую дверь. В полуподвальном окне появился свет. Я направился туда. Большая, плохо освещенная комната смахивает на подвал. В центре - длинный стол. На старинных стульях с высокими спинками сидят три старика. В дальнем углу, на диване, прикорнули две пожилые женщины. Одна лежит, другая сидит рядом, откинувшись на спинку дивана.

Я спрашиваю, кто они, чей дом. Моих знаний польского, украинского и немецкого достаточно для разговора. Один из мужчин, плотный, круглолицый, седой, в засаленной куртке, объясняет мне на вполне сносном русском, что это поместье старого немецкого графа, который позавчера бежал.

Они - его работники, прислуга. Женщины убирали в доме, варили. Мужчины же: один - дворник, второй - садовник, а сам он - механик. Были еще остарбайтеры, но они уехали куда-то. Слава Богу, пришли русские, и война вот-вот закончится.

- Где вы научились говорить по-русски?

- Так я жил в Советским Звязке. Завербовался до вас на работу в 29-ом годе. До того был инженер-механик на "Шкоде". Я был комуниста. У нас тогда была сильная безработица, а Советы хорошо платили специалистам. Так я подписал контракт з вами на три года. Потом еще.

- А где вы работали?

- Так я работал на комбинате в Новокузнецке. Это Сибирия, Алтай. Там очень холодно было. Да... Чехословакия продавала вам машины. Ну, разные прессы, прокатные станки, еще чего-нибудь. Я делал шеф-монтаж. За это хорошо платили. А свою семью я воспитывал здесь.

- А что было потом?

- В 35-ом годе я приехал домой в отпуск. В Прагу. У вас тогда начали очень искать шпионов или вредителей. Забыл уже, кого искали. Я побоялся еще раз ехать в Сибирию. Мои товарищи не советовали. Остался в Праге. Работы не было. Управитель графа взял меня механиком. Тут есть хозяйство, машины разные, тракторы, насосы. Разные. Я умею это работать. Потом умерла жена. Пришли немцы. Забрали сына, он тоже был комуниста. Плохо. Теперь доживаю тут. Один.

- Как при немцах жили?

- Было плохо. Фашисты. Но продукты были. Не голодали. Только мыло было дорогое. До войны, за Бенеша, жили хорошо. Да, хорошо.

- Скоро опять будете жить хорошо. Война кончается. Мы скоро уйдем к себе домой.

- Нет, вы не уйдете. Сталин ничего не отдаст. Вот увидите.

Такие же предсказания я уже не раз слышал в Польше. По-видимому, этот коммунист, как и мои польские собеседники, знает больше меня.

В дальнем конце парка, у Романова, еще горел костер. В графском доме продолжался "сабантуй ".

Я долго сидел на скамейке, курил. Легкие облака время от времени набегали на луну, и тогда становилось очень темно. Клонило ко сну.

Вдруг рядом со мной возник запыхавшийся механик:

- Пан офицер! Прошу! Помоготе! Есть у вас военная полиция? Там ваши солдаты старых женщин захватили! Насилие!

Я крикнул часового казаха Мухамбетова и побежал к дому.

На столе так же тускло горел фонарь. Мужчин уже не было. На диване солдат навалился на женщину и задирает ей юбку на голову, а она жалобно стонет: "Не, пане, не. Прошу. Я старая, хворая".

Рядом на полу другой солдат сопит и злобно рычит: "Ах ты, блядь старая! Кусаться? Убью!"

- Встать! - кричу я сорвавшимся голосом.

Мухамбетов, шахтер из Караганды, здоровенный детина - поправляет автомат за спиной и вытаскивает солдат за шиворот на середину комнаты. Они пьяны, едва держать на ногах, без пилоток, гимнастерки распахнуты, шаровары спущены. Я снимаю с них поясные ремни:

- Вы арестованы! Марш на выход!

Идем к первой батарее, к Романову. Это его солдаты. Романов лежит у костра. Выслушав мое возмущение, он на минуту задумывается и спокойно говорит:

- Чего вы старух хватаете? Молодых вам мало? Ну, герои, мать вашу... Ладно. Лейтенант, свали их здесь на травку. Они лыка не вяжут. Утром разберусь. Но слухи распускать не надо. Не советую. Ну их!

Я кинул солдатские ремни к ногам Романова, и мы с Мухамбетовым ушли.

Просыпаюсь от крика: "Подъем! Тревога! Кончай ночевать! Боевая тревога!"

Вскакиваю. Светает. В долине легкий туман. Сыро. Из дома стремительно выходит начальство, за ним - мой знакомый, старший лейтенант Захаревич, адъютант начальника артиллерии дивизии. Ясно, - привез приказ.

Мы познакомились с Захаревичем в прошлом году, случайно, на марше. Оказалось, - близкие земляки, из одного города. Правда, жили на разных

улицах, учились в разных школах, он старше меня на два класса. Таким знакомством мы дорожим. Земляк на фронте больше чем земляк, - он почти родственник.

Я подскочил к Захаревичу: "Как дела, Аркадий?" Он взволнован и тороплив: "Потом, потом. Хреновые дела!" - крикнул он и побежал вслед за майором.

Через десять минут мы уже мчались по дороге на Фридек. Проскочили лес и сразу у перекрестка увидели группу офицеров, среди них - генерала, нашего комдива. Поодаль, на обочине - "студебеккер" под тентом и два "виллиса". Рядом - кучка солдат.

Генерал смотрит в бинокль вдоль дороги, на запад. Там, в долине - село. Туман еще не рассеялся. Четко видны только ближние дома. Наш Федя подбегает к генералу, докладывает. Генерал рубит ладонью воздух, что-то втолковывает. Потом зовут нас:

- Всем офицерам, к генералу!

Он сурово смотрит на нас и молчит, как будто не знает, с чего начать, а потом неожиданно тихо говорит:

- Сегодня перед рассветом две штабные машины "студебеккер" вышли из Фридека и по ошибке свернули на эту дорогу, - он показывает на дорогу, ведущую к селу. - В одной машине - шифровальный отдел штаба дивизии. Там секретные документы, карты, шифры. В другой машине - знамя дивизии и вашего дивизиона под охраной комендантского взвода. В этом селе, Водянице, машины попали в засаду. Наши солдаты и офицеры вступили в бой с немцами. Что произошло дальше - неизвестно. В настоящее время все части дивизии - на марше, выполняют полученные ранее приказы, преследуют противника. Немедленно повернуть их невозможно. Совершенно невозможно. Такая ситуация.

Вы знаете, знамя - наша святыня. Нет ничего позорнее потерять знамя! Тем более в наступлении, накануне полной победы!

Товарищи офицеры! Боевые друзья! Спасти знамена - дело чести каждого из вас и каждого солдата. Мы немедленно атакуем село силами вашего дивизиона и взвода, который удалось собрать в последний час. Задача одна: разыскать машины, вынести знамена, документы и спасти людей. Все вы будете награждены. Нашедшего знамена представим к званию "Герой Советского Союза". Все! Времени нет. Остальное скажет ваш командир. Кузнецов, давай!