- Относительно денег... - Полянцев улыбнулся одними губами. - Как же им без них? В кино, на танцы, в кафе без денег не пойдешь. Да если еще с девушкой, представляете?
- Да, - согласился Степан Степанович и снова подумал о Журке. Никогда еще он не видел его с девушкой, никогда еще тот не просил денег на двоих. Правда, финансированием Журки занималась мать, но, случись такое, она непременно доложила бы.
- Правда, тратить они не умеют, - сказал Полянцев и улыбнулся. - Помню, мой в первые получки деньги все не на то тратил, то вдруг спиннинг купил, то слаломные лыжи.
- Сколько же ему? - не удержался от вопроса Степан Степанович.
- Да двадцать второй, в армии дослуживает... Я в его годы ротой командовал.
Это сообщение удивило и приблизило Полянцева к Степану Степановичу. "Значит, не такой молодой, как кажется. Значит, фронтовик". А фронтовики были для него своими, особо уважаемыми людьми.
- На каком фронте были?
- Да был и на Ленинградском под Пулковом, а после Прорыва, вернее, после ранения - на Второй Белорусский попал.
- А я на Украинском, на Прибалтийском.
И тут оба не удержались, ударились в воспоминания.
Среди разговора Полянцев посмотрел на часы.
- Извините, - сказал Степан Степанович, поняв этот жест как намек на окончание разговора.
- Нет, это вы извините, - в свою очередь сказал Полянцев. - Времени действительно мало, мне в горком надо. Но я бы хотел и вас послушать, и у вас поучиться, точнее, посоветоваться. То, что я говорил, - для вас не открытие...
- Нет, почему же, - проговорил Степан Степаневич.
- Ладно, не будем... Как вот вы смотрите на молодежь, на рабочую молодежь, почему она не очень стремится к рабочей профессии, почему не держится на одном месте?.. Я спрашиваю у вас потому, что вы опытный человек, а главным образом сравнить можете... Сколько лет вы не были на заводе?
- Двадцать пять, - с готовностью ответил Степан Степанович. Теперь ему и самому хотелось поговорить по душам, потому что вопрос этот и его волновал. - Я так думаю, - произнес он после паузы, - мало ею занимаются на заводе, терпения не проявляют. А молодым что?
Им надо дать почувствовать красоту труда, увлечь их надо.
- Пожалуй, так, - поддержал Полянцев.
- Потом - коллективность, - продолжал Степан Степанович, довольный тем, что его мысли находят поддержку у секретаря райкома. - Это я уже по армии знаю. Когда они вместе, в коллективе, тут всяким разгильдяям, нерадивым туго приходится. Тут, если, конечно, коллектив правильно настроен, и лодырям надо подтягиваться.
Он вспомнил о прошедшем дне, о том, что было, но уже не огорчился, а для себя нашел причину недисциплинированности мальчишек: еще нет коллектива, потому так и получается.
- Тоже согласен. - Полянцев по привычке достал карандаш из пластмассового стаканчика и что-то записал на настольном календаре. - Тут дело не простое.
Тут у нас разногласия, споры великие. - Видя недоумение Степана Степановича, объяснил: - Есть сторонники индивидуальной работы.
- Это неверно, - не согласился Степан Степанович. - Я могу доказать... Правда, для этого время нужно...
- Вот и отлично, - обрадовался Полянцев и вновь посмотрел на часы. Значит, договорились. Наставник из в;ас получается.
- Да нет.,. При чем здесь наставник?-смутился Степан Степанович.
- Ладно, ладно, - засмеялся Полянцев. - Заходите почаще...
И, обняв Степана Степановича за плечи, он вместе с ним вышел из кабинета.
* * *
В окно виднелась извилистая ветвь с тремя зазубренными листочками. Ветвь эта время от времени покачивалась, словно кланялась кому-то, а листочки подрагивали, будто зябли. Журка спросонья не понимал, откуда взялась эта ветка, и почему она кланяется, и откуда доносится мерный шумок, точно голуби легонько постукивали клювами по железному карнизу.
Он приподнял голову и сразу догадался: идет дождь.
А ветвь протянулась от соседского балкона. Отставной полковник по фамилии Груша, их сосед, разводит цветы па балконе. По натянутым нитям ползет вьюн, все выше, все дальше. Вьюнок этот, видно, очень любопытствующее растение: любит заглядывать в чужие окна.
Журке тотчас вспомнился другой дождь - южный, капли на других листьях, похожие на ртутные шарики, и его тягостное состояние в тот вечер.
"А сейчас?.. " Журка хотел сказать, что и сейчас не лучше, но не сказал, потому что вчерашний вечер все исправил, и теперь нужно только не делать ошибок - и будет все хорошо. Вчера они всей бригадой были в "Лягушатнике", ели мороженое. Было весело и легко. Напротив Журки сидела Ганна, и он мог смотреть на нее целый вечер.
Прощаясь, она подала ему руку и сказала:
- До завтра. Надеюсь, завтра вы будете лучше, чем сегодня.
Вспомнив о предстоящем дне, Журка рывком поднялся и начал торопливо собираться, как будто спешил не опоздать на поезд.
- Раненько ты, - заметил отец.
Он еще умывался и видел Журку через полуоткрытую дверь ванной комнаты.
- Надо, - ответил Журка.
Отец одобрительно кивнул головой, подумал, вспомнив разговор с Кузьмой Ильичом: "Сам выправляется.
Стружку снимать не буду".
- Ешь как следует,-проговорила Нина Владимировна, оглядывая его сочувствующим взглядом. - С плохим аппетитом какой из тебя рабочий.
- Нормально, - ответил Журка и выпрямился во весь рост.
В последние дни ему почему-то не хотелось сутулиться и казаться меньше, а хотелось быть самим собой, как на баскетбольной площадке.
В цехе никого не было. Лишь рядом со своим участком Журка увидел бровастого неприятного дядьку. Тот тоже заметил Журку, что-то пробурчал себе под нос.
- Привет!-издали крикнул Сеня Огарков.-Сверлить будем?
Вскоре появились девушки, как всегда добродушно посмеялись над Сеней и встали к своим станкам.
Журка заметил, что когда Нелька и Нюся смеялись, то делали это так, чтобы Сеня обратил на них внимание.
И еще он заметил, что все у них привычно, чувствуют они себя здесь как в своей комнате. А когда они включили станки, то лица у девчат повзрослели, улыбки слетели с губ, глаза сделались острыми, а руки быстрыми.
Пришла Ганна, крикнула: "Порядок!"-и встала на свое рабочее место.
Почувствовав ее близко, Журка весь напрягся, надавил на рычажок покрепче, стараясь показать, какой он сильный, точно она могла видеть его, - сверло треснуло и сломалось, как соломинка.
Подошел Сеня, молча остановил Журкин станок, сменил сверло, молча показал, как надо сверлить, не пережимая ручку и не скашивая пластины. И опять отошел к своему рабочему месту.
Журке не терпелось взглянуть на Ганну, увидеть ее лицо, ее глаза, ее руки. Он мысленно представлял, как они двигаются. Слышно было, как в железную коробку падают детали, обработанные этими руками. Он с огромным трудом сдерживал себя, не обернулся, лишь стал прислушиваться к тупому позваниванию деталей. Это была она. Это была весточка от нее: позванивание ее пластин слышалось чуть раньше, чуть быстрее, чем у других. Журке захотелось не отстать от Ганны.
- ПНУ! - раздалось над самым Журкиным ухом.
Журка вздрогнул и опять сломал сверло.
Он поморщился с досады и покосился на Кольку Шамина со злостью.
- ПНУ! - повторил тот еще громче и крутнул круглой башкой в берете.
- Я те пну!-сказал подскочивший к Журке Сеня Огарков.
Колька невозмутимо изобразил на своей морде дурацкую улыбку.
- О, дорогой пэр? Неужели вы...
- Меня зовут Семен, - прервал Сеня.
- ...неужели вы подумали, что я могу физически воздействовать на своего школьного друга? Фи! Как можно?!
- Иди отсюда. Не мешай,-сказал Сеня.
Подошла Ганна.
- В чем дело? Это опять вы?
Колька галантно поклонился.
- Рад видеть вас бодрой и энергичной. Вы так оригинальны в вашем головном уборе...
- Вы в какой бригаде? Почему не работаете?