- Давай-ка распорядок не нарушать, - сказал отец, приближаясь к его кроватке, и посмотрел на него как-то по-особому. И Виктор понял: отца надо слушаться.

С этой минуты он и стал все делать так, как велит отец, как говорит его взгляд, которому нельзя возражать. Виктор позже назвал этот взгляд приказным и сам учился делать такие же глаза, как у папы, чтобы пугать Иринку.

Авторитет отца в семь строго поддерживался. Отца часто не бывало дома. И все равно мама и бабушка твердили Виктору: "Делай так, потому что так сказал папа", "Ну хорошо, я расскажу отцу, когда он приедет".

Не только Виктор - все слушались отца. Мама никогда не возражала ему. И его, Виктора, всю жизнь учила не возражать. Помнится, как-то они всей семьей были на Юге-как будто в пятьдесят шестом было,-и папа читал ему книгу о деревьях-великанах, живущих много тысяч лет. Деревья эти называются секвойи. Виктор спросил: "А есть вечное дерево?"-"Нет, вечного дерева не бывает",-ответил отец. "Нет, есть!"-сам не зная почему, возразил Виктор. И тут же получил "леща" от матери: "Не спорь с отцом", - сказала она.

Он уважал и слушался отца, но мать была ему ближе. Она была рядом всегда, как сердце, только протяни руку-вот оно, стучится. Вся жизнь Виктора проходила на виду у матери. Она знала о нем все: и хорошее и плохое. И он о ней знал многое, и от нее услышал, например, что он не первый сын, первый, Ленечка, умер перед самой войной, а он родился в сорок третьем, после того как папа приезжал домой в краткосрочный отпуск.

Он знал о маме многое, но ничем, точнее сказатьмало чем мог помочь ей. А мама умела плохое перевести в хорошее. Вот, например, с его кличкой как получилось.

Сначала он был невысоким, во всяком случае на физкультуре не первым стоял. А в седьмой класс после каникул вернулся - и оказалось, что он вымахал за лето, стал выше всех, стал высоким, худым и костлявым.

И Колька Шамин с ходу назвал его Журавлем. Обидно было, Виктор потихоньку от всех плакал. А мама, узнав о кличке, воскликнула: "Так это же красиво! Чего ты расстраиваешься, дурачок?" И нарочно стала называть его Журавушка. Жура. И всех приучила к этому, так что теперь иные люди даже его, настоящего имени не знают, так и зовут Журка. И он откликается на Журку.

Сейчас кажется, что это действительно красиво...

В общем, мама-это мама. А отец-как директор школы.

И вдруг мама, которая делала все так, как говорил отец, и детей приучала не возражать, не спорить, подчиняться отцу, вдруг мама сама заспорила, наговорила отцу грубых слов и в несколько минут разрушила то святое, что годами сама же создавала.

Именно потому, что отношения между матерью и отцом всегда были ровными и спокойными и Журка не знал и не представлял себе других отношений между родителями,- ссора между ними потрясла его. Он долго не спал и лежал не шевелясь, чтобы не подумали, что он не спит, закинув руки за голову, глядя на светлое пятно от фонаря, то замирающее, то вздрагивающее на стене.

Он думал о причине, заставившей родителей в первый раз в жизни поссориться. И как на вопрос учителя, ответил сам себе: причина состоит в том-идти отцу на работу или нет. То есть он хочет идти, а мама не согласна.

И из-за этого ссориться?! Он удивился: настолько причина ссоры .показалась ему ничтожной и оттого сама ссора выглядела совсем нелепой.

Работу Журка представлял себе как необходимость.

Люди идут па работу лишь потому, что без этого не проживешь. Для жизни нужны деньги, а их дают за работу.

Но он что-то не замечал, чтобы на эту работу люди рвались. Вот, например, во время-школьной практики в цехе, где их обучали, был слесарь Царьков. Он ежедневно цапался с мастером из-за каждой лишней детали, ничего не хотел делать сверх нормы, кричал мастеру: "Я вам не осел, чтобы ишачить".

Но почему же отец рвется ишачить? ..

Другая, более острая мысль захватила его. Хотя не отец, а мама говорила грубые слова, но Журка понял:

она обижена. И ему надо, необходимо заступиться за нее.

"Нужно заступиться, заступиться, заступиться", - эта фраза, как сигнальная лампочка, все зажигалась в его мозгу. Промычав что-то невнятное, он уснул.

Проснулся Журка в -холодном поту. Снились кошмары. Будто он один, сам с собой, играет в баскет и вместо мяча свою голову в корзину бросает. Она отскакивает от щита и снова садится к нему на плечи.

Он тряхнул головой и тотчас вспомнил все, чему был невольным свидетелем вчера.

"Что же теперь будет? И как мне быть?"-подумал он.

Еще никогда в жизни не приходилось ему решать такие сложные задачи. Нужно было определить свое отношение. не к кому-нибудь - к родителям. Как-то помирить их или сделать что-то такое, чтобы снова в семье было, хорошо и спокойно.

За завтраком мать разговаривала с ним, как обычно, делая вид, что ничего не случилось. Отец, как всегда, молчал. И это их стремление скрыть от него свою ссору еще сильнее расстроило Журку. Он ел, глядя в тарелку, изо всех сил стараясь не показать, что он знает о ссоре родителей.

- Не спеши так, - сказал отец.

- Ешь. Ешь, Жура,-тотчас отозвалась мать.

Эти как будто ничего не значащие фразы, в которых были скрыты противоречия, встревожили его. Он понял:

ссора серьезная, и уступать ни отец ни мать друг другу не хотят.

В школе Журка был рассеян, что-то невпопад отвечал по химии.

На большой перемене он отошел в дальний конец коридора, к окну, и опять думал. Теперь Журка уже твердо решил действовать: "Надо поговорить с отцом".

- Эй, мыслитель! О чем думаешь? - раздался голос Кольки Шамина.

Журка посмотрел сверху вниз на Колькину круглую, как мяч, бритую голову и неожиданно для себя спросил:

- Колька, мужчины мы или нет?

Колька лукаво прищурился и окликнул ребят, толпившихся в коридоре.

- Эй, ребята! Вот Журавель ставит перед нами жгучую проблему современности - мужчины мы или нет?

Он повернул к Журке улыбающуюся морду:

- Ты разъясни: в каком смысле? Тут по-всякому трактовать можно: в смысле самцы, рыцари, джентльмены.

- Дурак, и без смысла, - сказал Журка и пошел в раздевалку.

Отец сидел у окна, чуть боком к свету, и подшивал подворотничок к своему старенькому кителю. Журка ви"

дел его профиль: резкие черты лица, с легкой горбинкою нос, решительный подбородок, крутой затылок и прядку седых волос, повисших над ухом.

"Не медлить, не тянуть", - сказал себе Журка и, швырнув портфель на оттоманку, стремительно подошел к отцу.

- Папа, вот что,-произнес он, чувствуя сухость в горле.

Отец не повернул головы, даже не покосил глазами.

Журка продолжал громче:

- Не надо тебе работать.

- Это как же?-спросил отец, все еще не оставляя своего дела.

- А так... Так... На пенсию.

- А ты ее разве уже заработал?

Отец посмотрел на него пристально.

- Я? .. Я еще нет... Но ты... В общем, не надо...

Журка злился на себя, на свою беспомощность.

- А ты? Сам-то ты к чему тянешься? - спросил отец.-Что любишь? Куда после школы идти думаешь?

- Спорт люблю, - промямлил Журка. - Баскет.

- А людям?,. Какая им польза от тебя будет?

Журка стоял такой маленький, жалкий и ничего не мог с собой поделать.

- А я не хочу ишачить! - выкрикнул он через силу.

- Ах, вот оно что.,. Ну-ну! - отец рывком поднялся, точно ему подали команду "встать".

Журка заметил, как он резко, почти мгновенно изменился, словно внезапную боль почувствовал.

- А ну-ка, умник, снимай пальто, и пиджак тоже.

Ну! - скомандовал отец.

Журка дрожащими руками разделся, положил пальто и пиджак на спинку стула, но они свалились на пол.

У него не было сил поднять их.

- А теперь штаны снимай. Ну! Что стоишь?! Это все чужое, не твое, не тобою сделано, не на твои деньги куплено.

Журка не двигался.

Тогда отец подошел к нему близко - так, что Журка почувствовал его дыхание. Секунду - гневно, все с той же внутренней болью смотрел на него, а затем резко, сам ужасаясь тому, что делает, ударил по щеке.