„Старый барабанщик…“
Старый барабанщик,
Старый барабанщик,
Старый барабанщик
Крепко спал,
Он проснулся,
Перевернулся,
И указ тотчас издал.
Всю свою команду,
Всю свою команду,
Всю свою команду —
За порог.
Чтобы знали
И не забывали,
Кто у нас тут царь и бог.
Старый барабанщик,
Старый барабанщик.
Старый барабанщик,
Наш пахан,
Ищет хмуро,
Чью еще бы шкуру
Натянуть на барабан.
„Стихи мои, простые с виду…“
Стихи мои, простые с виду,
Просты на первый только взгляд
И не любому индивиду
Они о многом говорят.
Вот вы, к примеру бы, смогли бы
В один-единственный присест
Постичь их тайные изгибы
И чудом дышащий подтекст?
Да я и сам порой, не скрою,
Вдруг ощущаю перегрев
Всей мозговой своей корою,
Пред их загадкой замерев.
В них разом густо, разом пусто,
А иногда вообще никак,
Но всякий раз из них искусство
Свой подает товарный знак.
Идет в моем культурном слое
Неуправляемый процесс,
Формально связанный с землею,
Но одобряемый с небес.
„Стоит могила…“
Стоит могила
Незнамо чья,
А все же мило,
Что не моя.
„Страна моя не так уж и проста…“
Страна моя не так уж и проста,
Как кое-кто наивно полагает,
Не подставляет каждому уста,
Не перед каждым ноги раздвигает.
Немало в ней таится разных „но“,
Неразличимых посторонним взором,
Ее понять от века не дано
Заезжим верхолазам-гастролерам.
Вся тайна, вся загадка, вся секрет,
Неразрешимый ни людьми, ни Богом…
Другой такой на целом свете нет.
И это, кстати, говорит о многом.
„Страна у нас, товарищи, большая…“
Страна у нас, товарищи, большая,
За что средь прочих слава ей и честь.
В ней можно жить друг другу не мешая,
Поскольку место, слава богу, есть.
Так отчего же два достойных мужа,
Сединами покрытые уже,
И властью облеченные к тому же,
На самом дальнем нашем рубеже
Взамен того, чтоб в солнечное завтра
Вести своих сограждан за собой,
Не сдерживая юного азарта,
Сцепились, увлеченные борьбой?
А мы следим лишь, разводя руками,
За схваткой двух враждебных лагерей,
Что битыми чревата черепками
И жутким видом порванных ноздрей.
Странный гость
А. Кучаеву
Как-то утром за обедом
засиделся я с соседом,
Что живет со мною рядом
на другом конце страны,
Был сырой осенний вечер
зимней скукою отмечен,
Но вплетались краски лета
в синь зеленой белизны.
Не в преддверьи ли весны?
Помню, темой разговора
были тезы Кьеркегора
И влияние кагора
на движение светил.
Нить беседы прихотливо
извивалась и на диво
Обстановка климатила
и сосед был очень мил —
Он практически не пил.
Словом, было все прекрасно,
но, однако, не напрасно
Я от тяжести неясной
все отделаться не мог.
Тишину моей гостиной
вдруг нарушил очень длинный
И достаточно противный
электрический звонок.
Кто вступил на мой порог?
Кто же этот гость нежданный,
что с настойчивостью странной
В этот вечер столь туманный
нарушает мой покой?
Это кто возник из ночи
и на кнопку давит очень?
Неужели на мерзавца
нет управы никакой?
А милиция на кой?!
Звон меж тем раздался снова.
— Что за наглость, право слово?! —
И нахмурив бровь сурово,
повернул я ключ в замке.
Предо мною на пороге
неулыбчивый и строгий
Вырос странник одинокий
в старомодном сюртуке
С черной птицей на руке.
Позабытые страницы
мне напомнил облик птицы,
Утлой памяти границы
вдруг раздвинулись на миг,
Вспомнил я: все это было —
„…мрак, декабрь, ненастье выло…“
И как будто из могилы
доносился хриплый крик,
Вызывавший нервный тик.
Уловив мое смятенье,
он шагнул вперед из тени:
— Извините, вы Иртеньев?
У меня к вам разговор:
Мой кисет, увы, непрочен,
а табак дождем подмочен,
Что вы курите, короче?
Я ответил: — „Беломор“.
— Боже мой, какой позор, —
Прошептал он с возмущеньем
и, обдав меня презреньем,
Устремился по ступеням
темной лестницы во двор.
Хлопнув дверью что есть мочи,
из подъезда вышел прочь он
И исчез. Но с этой ночи
не курю я „Беломор“.
Никогда. О, nevermore!