А я подумала, что невидимая сторона вещей и для Малькольма имела немалый эффект.

— Занявшись сравнительным изучением религий, я обнаружила, что как в древнем, так и в современном мире существует огромное разнообразие типов морали. Одни действовали успешно, другие — нет, если судить по тому, насколько счастливо или несчастливо было общество, в котором правили те или иные законы. И тогда я задумалась, а так ли необходимо отдавать дань общепринятой морали больше, чем того требует вежливость к такой влиятельной особе, как миссис Гранди [Персонаж вышедшего в 1798 году романа Т. Мортона; законодательница общественного мнения в вопросах приличия]. И пришла к выводу, что не стоит, так как видела, что строгое соблюдение законов морали ведет к несчастьям и разрушениям.

Малькольм нервно шевельнулся в своем кресле.

— Я видела, как они систематически губят то, чему призваны служить. Видела я и то, что ими пренебрегают, причем не только безнаказанно, но и во многих случаях с блестящими результатами. И тогда я заключила, что коль скоро людям суждено жить рядом с себе подобными и должен все-таки существовать некий кодекс поведения, то это вовсе не должен быть тот самый кодекс, по которому мы живем сейчас, ибо результаты его действия оказались весьма плачевными. А потому всякий раз, заметив, что миссис Гранди поглядывает в мою сторону, я приседала в реверансе — ибо ни один человек не силен настолько, чтобы открыто бросить вызов социальному кодексу, по меркам которого он живет, — а сама принялась за разработку своего собственного кодекса, который эффективно служил бы целям, ради которых создавался.

Мне казалось, что главная проблема заключена в том, что секс — это функция двойного назначения, а ведь известно, что очень многие вещи двойного назначения доставляют массу неприятностей. Он призван обеспечить продолжение рода или расы и в то же время дать человеку счастье. И две эти цели взаимно противоположны — выигрывая в одном, человек неизменно проигрывает в другом. Так что истинная проблема заключалась в достижении равновесия между этими противоположностями.

— И какой же Вы нашли выход? — спросил Малькольм.

— Как это делают индусы, друг мой, разводя соперников по разным возрастам. Почему я должна продолжать род до или после достижения полного расцвета? Почему я вообще должна заниматься его продолжением в и без того густо населенной стране, если от меня требуется иного рода вклад в общее благосостояние? Проведите различие, как это делали греки, между сексом ради продолжения рода и сексом ради наслаждения, и тогда, думаю, Вы все поймете. Что до меня, то я свободная женщина и жрица древнейших богов — и это даст Вам ключ к пониманию меня.

— Я еще могу понять, как Ваши научные изыскания изменили Ваше мировоззрение, — сказал Малькольм, — но что изменило Вашу внешность? Занятия не могли этого сделать. Наоборот, они отнимают у человека его природную красоту, так как ученый обычно не тренирует тело.

— Причина, изменившая мою внешность, — сказала я, — заключается в познании Старых Богов в древнем Тайном учении, ибо Они дают полноту жизни, и я, изголодавшаяся по жизни, неожиданно стала получать от Них поддержку. Я изменилась, я снова помолодела, во мне проснулась жизнь, и мужчины, прежде не обращавшие на меня внимания, теперь не сводили с меня глаз, и меня подпитывали их чувства ко мне. Вы можете счесть меня вампиром, но вампир — это тот, кто либо берет слишком много, либо берет все, ничего не давая взамен. Я не такова. Помните, что человеческие существа магнетически и эмоционально все время подпитывают друг друга. Чтобы убедиться в этом, вам достаточно заглянуть в собственную жизнь.

— А что происходит с человеком, если он изголодается? — спросил Малькольм.

— Тогда он становится беспокойным, подавленным или раздражительным, в зависимости от темперамента.

— Я становлюсь всем этим сразу.

— Но в моем обществе Вы засыпаете, как младенец, получивший свою бутылочку с молоком.

— Вы в высшей степени магнетическая женщина, мисс Ле Фэй, это любому видно за целую милю. Тогда почему вместо того, чтобы возбуждать меня, как того следовало бы ожидать, Вы меня успокаиваете?

— Потому что я знаю, как использовать свой магнетизм, и могу по желанию включать его и выключать. Вы никогда не сможете обвинить меня в беспощадном повышении давления там, где нет должного выхода.

— Я это уже узнал и высоко ценю. Это значит, что с Вами я могу быть счастлив, не выматывая себе душу, и за это я вам глубоко признателен. Вы оказываете на меня громадное эмоциональное воздействие, и боюсь, что я не в силах это скрывать, но Вы не возбуждаете меня сексуально — даже когда обстоятельства заставили меня держать в руках Вашу косу!

Я расхохоталась, и Малькольм тоже скривил губы в мрачной усмешке, являвшейся у него признаком веселья.

Стемнело, и я была готова к работе, так как я не работаю, насколько возможно, при свете дня.

Я повела Малькольма в гардеробную.

— Как только пройдет боль в руках, — сказала я, — у Вас будут собственные одежды.

— Вы их сами сошьете? — спросил он.

— Вряд ли такое можно купить в магазине готового платья, — сказала я. — Да, я сошью их вручную до последнего стежка, и пока буду шить, заряжу магнетизмом.

— Я с удовольствием носил бы одежды Вашей работы, — сказал Малькольм.

— Сандалий я для Вас сделать не смогу, — сказала я. — Вам придется достать их самому — обычные пляжные сандалии, я их только вызолочу.

Оставив его в гардеробной, я поднялась облачаться для храма. На глазах у Малькольма я вряд ли могла бы это сделать, так как перед тем, как облачиться в ритуальные одежды, мы раздеваемся донага. Земные одежды в магии недопустимы. В свою очередь, он тоже не сможет всего испытать сполна, пока не будет соответствующим образом одет. Так что, возможно, это и к лучшему, что его одежды еще не были готовы.

Я встала перед алтарем, возложив на него руки, и собралась с мыслями. В магии бывают моменты, особенно в начале действа, когда при мысли об огромной ответственности мое сердце охватывает леденящий страх. Я совершенно осознанно, руководствуясь одним лишь своим человеческим разумением, запускаю в ход механизм управления космическими силами. Если речь идет только обо мне, я ничего не имею против, но когда в игру вступает другой человек, — это совсем иное дело. Долгие часы я провожу в медитации. Время для меня — сущая безделица. Я жду и слежу за появлением знаков, без них я и пальцем не пошевелю. Наконец, чувствуя себя так, словно поднимаюсь на эшафот, я кладу руку на невидимый рычаг, включаю все механизмы и всегда при этом произношу слова восточного обета: я есмъ жертва Твоя.

Во всяком магическом действе бывают моменты, когда я задаюсь вопросом: не обманываю ли я себя, действительно ли я то, чем себя считаю. Причина этого кроется в несоответствии между двумя типами сознания — обычным мозговым сознанием и высшим сознанием, которое включает1 в себя подсознание и выходит за его пределы, поскольку содержит не только память этой, но и знания всех прошлых жизней. Работая в состоянии транса, мы отключаем нормальное сознание и используем только сверхсознание. В магии мы одновременно пользуемся обоими типами сознания. Нам приходится пользоваться психологическим аналогом двойного расщепления, и при этом, когда отключаются и переключаются невидимые шестерни, неизбежно теряется энергия. Именно в этот момент и налетают ужасные сомнения и страхи. С новым притоком энергии они проходят, и магия набирает скорость, но пока длятся эти страхи, нам бывает очень плохо. Обычно мы проносимся над ними на инерции ритуала, но я еще не достигла точки, в которой могла бы использовать ритуал для Малькольма, и все свои переходы должна была совершать совершенно хладнокровно.

Однако я выдержала…

Ярость стихий, неистовство дьявольских голосов

Иссякнет, исчезнет и смолкнет.

Став вначале покоем после боли, а затем — светом…

Посвященные утверждают, что Браунинг был одним из нас, и эти строки служат для меня достаточным тому подтверждением, ибо и сама я часто проходила через эти врата.