— Он дает нам с вами доступ к высшим уровням вашего сознания, к уровням, лежащим за пределами подсознания, куда доступ открывают обычные, мимолетные сновидения.

Он взглянул на часы.

— Боже мой, как поздно! Хороший я Вам устроил визит. К счастью, завтра воскресенье. Можно ли прийти перевязать Вам руку? Ей нужна будет перевязка.

— Можно. Вы будете желанным гостем. Но прежде чем Вы уйдете, скажите откровенно, как если бы Вы были одним из Ваших пациентов — какое воздействие оказало на Вас то, что Вы сегодня испытали?

Он пригладил седеющую рыжую шевелюру, откинув ее обеими руками с прекрасного лба очень характерным для него жестом.

— Начнем с того, что я был наполовину очарован, а наполовину настроен скептически. Теперь же и близко нет ни прежнего очарования, ни прежнего скептицизма. Я вижу, что все это имеет свой психологический аспект, находящийся в пределах здравого смысла. Точно так же я видел, что физиологическая основа йоги находится в центральной нервной системе. Я вижу, что Вы понимаете эту основу, а это гораздо больше того, что делала эта дамочка из Нового Учения. Еще я вижу, что Вы гораздо более здравомыслящая женщина, чем она. Я с огромным удовольствием займусь с Вами проведением экспериментов, особенно если Вы разрешите мне вести систематические записи того, что мы будем делать, и полученных результатов. Сейчас я задаюсь вопросом, являетесь ли Вы исключительно умным гипнотизером, отменно владеющим психологией, и использующим ее в комбинации с даром воображения, который сделал бы честь первоклассному писателю, либо в этом таится нечто гораздо большее, как считаете Вы сами. Я не знаю. Мой разум открыт. Я не видел ничего — по крайней мере до сих пор, — чего нельзя было бы объяснить с точки зрения психологии, но это лишь начало, и в рукаве у Вас могут быть припрятаны козыри, которых я еще не видел. Я пока не обнаружил, где таится тот риск, о котором Вы так серьезно говорили. Вы могли бы заморочить голову какому-нибудь свихнувшемуся на мистике молокососу, но вряд ли смогли бы справиться с таким стреляным воробьем, как я. Впрочем, я совершенно не против того, чтобы предоставить Вам полную свободу делать все, что Вам заблагорассудится. Я с Вами, мисс Ле Фэй. Все это чрезвычайно интересно.

— Вы будете вести записи? — спросила я.

— Буду, — сказал он.

— Прежде чем уйти, скажите мне еще одну вещь. Дала ли я Вам успокоение?

— Разумеется, да. Мне очень спокойно и хочется спать.

Он встал. Я провела его до двери. Он немного помедлил на пороге. Я поплотнее закуталась в меха и медленно пошла с ним по улице. Он не проронил ни слова, пока мы не остановились у верфи. И там он сказал:

— Откуда Вы знали, что я хотел, чтобы Вы прошли немного со мной?

— Это мое дело — знать.

— Вы можете читать мои мысли?

— Более или менее. Если Вы вкладываете в них какую-то энергию в моем направлении, тогда я их, пожалуй, знаю.

— Знаете ли Вы, когда я говорю Вам неправду?

— Да.

Он молча смотрел через реку на свой дом.

— Да, мисс Ле Фэй, Вы дали мне покой, покой, выходящий за пределы всякого понимания, и я благодарен Вам за это.

Приподняв на прощание шляпу, он повернулся и пошел прочь.

Глава 11

На другой день руки у меня так отекли и вздулись, что я не смогла ни одеться, ни уложить волосы. Я сидела у камина в белом бархатном халате, грела у огня обутые в красные шлепанцы ноги, пила шоколад и лениво размышляла, явится ли Малькольм сделать мне массаж, как обещал. Это был один из тех редких случаев, когда обнаруживалось все неудобство иметь в качестве прислуги мужчину вместо более привычной горничной. Я решила, что Малькольм как-нибудь переживет мое появление в халате, так как от одежд, в которых я обычно хожу дома, он отличался лишь большей объемностью. Но я совершенно не хотела показываться ему на глаза с ниспадающими на плечи волосами.

Я позвала своего слугу, возившегося по хозяйству.

— Мистер Митъярд, — сказала я, — Вам доводилось когда-нибудь заплетать лошадиный хвост?

— Господь с Вами, мэм. Я даже брал призы на парадах извозчиков.

Я подумала, что призы брала скорее его лошадь, чем он сам, но не хотела ранить его самолюбия указанием на эту неточность.

— Как по-вашему, смогли бы Вы заплести мои волосы в косы? Солому вплетать не надо, и без всяких причуд.

— Конечно смогу. Сделаю как надо!

Он торжественно взялся за серебряные гребни, распутал и расчесал густую гриву моих волос и разложил их, словно шаль, по плечам, как вдруг у входа раздался стук дверного молотка. Он пошел к двери с гребнем в руке, и я услышала его приветствие.

— Мать честная, губернатор! Это Вы?

— Да, это я, — послышался голос Малькольма. — Что это Вы делаете с гребнем, пытаетесь его украсть?

— Нет уж. С тех пор, как я нанялся сюда, я с этим завязал. Я ее причесываю.

Открыв дверь, он впустил Малькольма.

— Садитесь, губернатор. Я скоро закончу.

— Хотите чашку шоколаду? — спросила я, сочтя за благо принять все как должное.

— Благодарю Вас, — сказал Малькольм, наливая себе из керамического кувшинчика, гревшегося на углях.

Мистер Митъярд отложил гребень и принялся плести косу, пятясь по мере того, как она удлинялась. Малькольм не сводил с него глаз.

— Подержите-ка минутку, сэр, — попросил мистер Митъярд, подавая ему кончик заплетенной косы и берясь тем временем за другую. Затем, набив рот шпильками, он обернул обе косы вокруг моей головы, изобразив вполне приличное подобие моей обычной прически.

— Ну что Вы об этом скажете, сэр? — спросил мой джентльмен-слуга, оглядывая меня с законной гордостью.

Глаза Малькольма на мгновение встретились с моими, и это было все, на что нам хватило духу.

— Отлично, — сказал он. — Я бы так не смог.

— А это похвала из уст мастера, — довольно отреагировал мистер Митъярд. — Уж я-то видел Вашу тонкую работу в клинике.

— Да, неплохо получилось, — подтвердил Малькольм.

— У каждого своя работа. Как Ваша нога?

— Служит на все сто. В балет меня вряд ли примут, но я и не собираюсь туда записываться.

И сложив мои туалетные принадлежности, он вышел.

— Хотите, я Вам припудрю носик? — сказал Малькольм. — Сию минуту, только скажите.

— Ах негодник! — воскликнула я, совершенно опешив от таких слов из уст Малькольма. Вот уж никогда бы не поверила, что он на такое способен.

— Вот Ваш отчет, — сказал он, бросив мне на колени стопку исписанных листов. — Можете прочитать, пока я буду заниматься Вашими руками.

Я как могла переворачивала страницы. На первой была прекрасно вычерчена схема моего храма во всех деталях, снабженная всеми необходимыми пояснениями, полученными им от меня. Затем следовал написанный аккуратным канцелярским почерком почти дословный отчет об астральном путешествии, в котором он побывал вместе со мной. В самом конце были описаны его субъективные ощущения.

«С самого начала всей этой затеи меня не покидало ощущение, что меня словно затягивает в некий водоворот. При малейшей попытке сопротивления это чувство становилось чрезвычайно болезненным, но как только я уступал, оно делалось в той же мере приятным.

Когда мисс Л.Ф. предложила мне начать работу, мною овладела сильная нервозность ожидания. Дыхание участилось и стало поверхностным. Сердцебиение ускоренное и неровное. Сухость во рту. Неприятные ощущения под ложечкой. Потливость. Это продолжалось до тех пор, пока она не оставила меня одного, отправившись переодеваться. За это время мне удалось взять себя в руки и немного успокоиться.

Я взял себя в руки, говоря себе, что во всей этой затее ровным счетом ничего нет, что мисс Л.Ф. находится под влиянием самообмана, а я всего лишь развлекаюсь, не более того.

Но увидев, как она спускается по ступенькам в своих одеждах, я понял, что все это всерьез. Однако нервничать я перестал. Точнее, мое возбуждение переросло в более приглушенное чувство, не лишенное приятности. Едва увидев ее в этой серебряной диадеме, я понял, где видел ее прежде. Это была та женщина, которую я всегда видел в своих храмовых снах.