Однако повторение этого инцидента оказало на меня более сильное воздействие, чем я была готова признать. К тому же на мне начало отрицательно сказываться затянувшееся бездействие и одиночество. Я не могла понять, почему моя работа должна так задерживаться, если в физической сфере все было давно готово. Моя вера в собственные силы начала слабеть, а в магии вера в свои силы — это все. Я поймала себя на сомнениях: а не самообман ли все это. И хоть я отвергла эту мысль в самом зародыше, сам факт ее зарождения был плохим знаком. Я обнаружила, что своей обостренной ранимостью обязана ненормальным условиям жизни и что человек, так досаждавший мне своим преследованием на набережной, как-то вплелся в ткань моих снов. И сны тоже начали сниться чаще, чем мне бы того хотелось. И хотя в снах мне виделись совершенно безобидные пейзажи, я к своему неудовольствию обнаружила, что и там меня не покидает ощущение погони, хоть я нисколько не боялась своего непрошеного провожатого, будь он из плоти и крови или порожден моим воображением. Тем не менее я понимала, что с этим надо что-то делать. Нельзя же в самом деле позволить разуму вот так отбиться от рук, особенно в такой работе, как моя. И тогда я решила взяться за дело, которое откладывала до сей поры, и привести мой тайный храм в рабочее состояние.

Как я уже говорила, мне необходимо было иметь место для занятий магией, которое специально было бы предназначено только для этой цели и ни для чего более и куда вход был бы заказан всякому, кто не связан с этими занятиями. Под зданием имелся просторный подвал, в котором стояла отопительная установка. Места там было даже больше, чем требовалось для моих целей, а потому я решила поставить в подвале перегородку и использовать его дальнюю часть в качестве магического храма.

Я послала за подрядчиком, чтобы тот взглянул на все это и дал свою оценку. Мистер Митъярд, занятый топкой котла, стоял, опираясь на лопату, и прислушивался к разговору, так как безоговорочно считал себя членом семьи, что, в сущности, так и было, поскольку этот человечек интуитивно знал гораздо больше, чем можно было от него ожидать. После того как подрядчик закрыл свой блокнот и отбыл восвояси, мой благородный истопник приблизился ко мне с загадочным видом, словно предлагая соучастие в преступлении, и хрипло прошептал:

— А вам приходило когда-нибудь в голову, мэм, что здесь много места пропадает зря?

— Нет, — сказала я, — как-то не приходило.

— Снаружи дом как кубик, верно? А внутри — нет. — И тут я вспомнила, что сам зал был значительно выше, чем его алтарная часть. Почти вдвое, если быть точной. Следовательно, над алтарной частью должно быть еще одно помещение, точно такое же по площади. Если бы нам удалось отыскать туда вход, то это был бы настоящий дар богов. Но у меня не было настроения вслепую тыкаться по всему дому, подобно исследователям Великой Пирамиды, и я сомневалась, выдержит ли дом такое бесцеремонное обращение. Однако у мистера Митъярда и на это была своя точка зрения. Он направил меня прямо к стенному шкафу в углу моей спальни, служившей некогда раздевалкой для женщин, и там мы обнаружили, как он давно уже подозревал, что у стенного шкафа двойная задняя стенка.

Мистер Митъярд принес топорик, которым колол щепки на растопку, разбил фанерную перегородку, и за нею открылась пыльная лестница, ведущая наверх. Мы поднялись по ней и оказались, как и ожидали, в помещении над алтарем. Это была совершенно нежилая комната с камином и затянутым паутиной окном. Всю ее скудную (хотя, несомненно, вполне достаточную) меблировку составляла двухспальная кровать, и повсюду валялись груды бутылок.

— Я всегда говорил, — сказал мистер Митъярд, — что никто не бывает так хорош, каким выглядит.

Но и это было не все. В углу оказался еще один стенной шкаф. Мистер Митъярд постучал по его задней стенке.

— И здесь то же самое, — сказал он. — Будем открывать?

Мы открыли, и снова показалась винтовая лестница, ведущая куда-то в темноту.

— Никому он не верил, уж это точно, — сказал мой слуга и пошел вперед.

Мы оказались в помещении, по-видимому, представляющем собой пространство под фонарем, но хотя оно должно было находиться под самой крышей, до крыши оставалось еще добрых десять метров стен. Здесь не было окон, а пол, стены, перекрытия и вообще все было выкрашено в черный цвет.

— Ну, не знаю, чем это он здесь забавлялся, — сказал мистер Митъярд, недоуменно оглядываясь.

Зато я знала — он забавлялся почти тем же, чем и я.

Мы спустились из этого не слишком благословенного убежища, и что до меня, то я несказанно обрадовалась возвращению к обычному дневному свету. Было что-то такое в этих проповедиичьих чердаках, что оставляло за собой дурной запах. Различие между его язычеством и моим было различием между Приапом и Паном.

Я велела мистеру Митъярду хорошенько прибрать эти помещения и сжечь кровать, после чего совершила обряд изгнания злых духов, причем весьма тщательный. Комната над алтарной частью вполне подойдет для хранения довольно громоздких магических атрибутов, и могла бы также служить гардеробной. Восьмиугольное же помещение под фонарем станет храмом. Довольно многое из необходимых мне вещей было привезено из старой квартиры и сложено в галерее, и мы вдвоем с мистером Митъярдом втащили все это по узкой лестнице наверх, так как я не хотела, чтобы в эти дела вмешивался кто-нибудь чужой.

— Ну и сильны же вы, мэм! — пробормотал он, смахивая пот со лба после того, как мы водрузили на место большое зеркало.

Так мы все расставили по местам. Для придания глянца черные стены нуждались только в лакировке. Черный пол я застелила толстым черным ковром, глушившим звуки в нижней комнате. С центральной крестовины свисала бронзовая лампа из мечети, несущая Неугасимый Огонь, а под нею стоял кубический алтарь, символизирующий Вселенную. В углу напротив двери я поместила большое зеркало для магических ритуалов, а между ним и алтарем стояло мое длинное, узкое, похожее на гроб черное ложе для работы в состоянии транса и медитации, по обе стороны которого стояли Столбы Равновесия, — черный и серебряный. По семи сторонам были расположены символы семи планет. Восьмая сторона, где была входная дверь, представляла Стихию Земли и не имела символа, ибо входя в космический храм, мы оставляем Землю за собой. Вот и все, за исключением, пожалуй, двух тронов, стоящих против друг друга на небольших возвышениях с разделяющим их алтарем и предназначенных для работы с полярностью. На алтаре лежали жезлы стихий, правящие Землей, Воздухом, Огнем и Водой, а перед зеркалом висел символ Богини — полумесяц рогами кверху. Все было очень просто — ни магических имен, ни чисел, никаких цветов, кроме черного и серебристого, — за исключением символов планет. Только основные атрибуты церемониальной магии, лишенные всех тех уловок, которые применяются для воздействия на воображение тех, кому неведома истинная сущность магической практики. После этого я послала за подругой, чтобы та помогла мне в освящении храма. Она пришла, была страшно заинтригована и испытывала явную зависть, открыто жалуясь на то, что семейные хлопоты не позволяют ей отыскивать заброшенные церкви, позабытых всеми кэбменов, и посвятить свою жизнь занятиям оккультизмом.

Меня всегда донельзя забавляет то, как посторонние требуют от загадочных адептов оккультных Орденов, чтобы те вечно жили своей особенной жизнью. Похоже, они считают, что лук всегда должен быть натянут. Если так, то пусть поверят мне на словом что все это выдумки — театральный реквизит вроде лука малыша Купидона в пантомиме. Хороший лук требует натяжения с усилием в сорок фунтов даже при обычной стрельбе. Напряжение же всего существа, выпускающего магическую стрелу, гораздо выше, чем духовный эквивалент сорока фунтов. Продержится ли кто-нибудь с таким натянутым луком дни и ночи напролет? Это просто невозможно. Что-нибудь непременно надорвется. Вот я и занимаюсь стряпней как изящным искусством и сама шью себе одежду, ибо для посвященных всегда было традицией владеть различными ремеслами, и эта традиция сохраняется доныне даже в Утраченных Таинствах современного масонства.