Возможно, и тот человек, мечущийся из угла в угол на том берегу, изнемог под грузом запретов, которые вдолбили ему в семилетнем возрасте. Ибо в конце концов, если его жена не желает с ним жить, то почему бы ему не жить с женой какого-нибудь другого человека, который тоже не хочет с ней жить, и не начать жизнь сначала, и не сделать всех счастливыми? Все было бы куда как просто, не придавай мы сексу такой чуть ли не материальной ценности, а девственности — такого магического значения. И то, и другое суть иррациональные табу с точки зрения любого стандарта, за исключением сентиментальности. Люди нарушают их сплошь и рядом, и до тех пор, пока все не становится предметом огласки, ничего страшного не происходит. Во всяком случае, изголодавшийся дикарь, съев рыбу, в которой живет дух предка, совершает не более тяжкий проступок. Однако стоит его племени проведать об этом, как он тут же будет изгнан погибать в одиночку, если раскаяние еще раньше не сведет его в могилу. Мы видим сучок в глазу нашего собрата-полинезийца, но бревно в нашем собственном глазу — это уже главный столп храма.

Мне ничего не оставалось делать, как только наблюдать и ждать. Я не могла сама взяться за поиски нужных мне людей; я должна была ждать, пока они найдут меня сами. А я знала, что рано или поздно это произойдет, ибо подобно тому, как радист посылает вызов ключом передатчика, я издавала зов Изиды, вибрирующий во Внутренних Сферах. Те, кто находится на моей волне, скоро примут мой сигнал, а все остальное доделают странные стечения обстоятельств. Они слетятся из разных краев Земли, словно голуби в родную голубятню, принимая сигнал подсознательно и не зная даже, что их так влечет. Затем передо мной встанет проблема, как поведать о себе их сознательному разуму, так как разум сознательный нередко пребывает в противоречии с разумом подсознательным. Это будет очень непросто, ибо то, что я намерена делать, настолько чуждо всяким обычным понятиям, что может на первый взгляд показаться совершенно невразумительным и даже безумным, а люди страшатся всего непонятного. В свое время меня очень боялись, и существует лишь один способ избежать ненависти. Следовательно, кое-какие объяснения мне все же придется дать, если я хочу, чтобы правильно было понято то, что за этим последует.

Я не считаю нужным скрывать, что я язычница и поклоняюсь Изиде, которая есть лишь иное имя Природы. Утверждая это, я вовсе не отрицаю существования Единого Бога, творца всего сущего, так как Природа — это проявление Бога. Но я думаю, что есть время для дел духовных и есть время для природных, и придавая слишком большое значение духовному, мы совершаем ошибку. В жизни люди именно так и поступают, хотя и боятся говорить об этом вслух. Но я говорить не боюсь.

Я слепо полагаюсь на Природу, считаю ее святыней и представляю ее себе под знаком Великой Изиды, чей символ — Луна. Уже многие века я служу Культу Великой Изиды, и сегодня моя задача — заступиться за Природу перед теми, кто святотатствует против Нее, тем самым причиняя зло самим себе.

Но стадный инстинкт невежествен, беспощаден и могуч; и нас, тех, кто желает вернуться к Великой Природе, нашей Праматери, загоняют с нашими богослужениями в глубокие катакомбы. И мне даже кажется, что в те времена, о которых я говорю, моим особым заданием было указывать тайный путь в эти катакомбы — путь взгляда, направленного в глубину души, экстрасенситивный путь к внутренним сферам, где поклонение совершалось бы в безопасности, а верующие не становились бы жертвами ярости толпы. Мы называем это Дверью Без Ключа, или Дверью в Сновидения. Фрейд нашел ее и воспользовался как выходом в дневную пору. Но мы, посвященные, выходим через нее лишь по ночам. Мне очень жаль, что я должна говорить загадками об этих вещах, но иначе о них и не скажешь. Да и вся эта книга так или иначе полна загадок, поэтому одной больше или одной меньше — не столь важно.

Но вернемся к практическим вопросам — я хотела заниматься практической магией, но для этого мне требовалась помощь, ибо магическая организация представляет собой пирамидальную структуру, чьей вершиной во внутренних сферах является божественное начало. В мире физическом для зарождения энергии нужны два начала — Шакта и Шакти, как называют их индусы. Шакти, да будет вам известно, и есть Изида. На Востоке такие вещи прекрасно понимают, но на Западе с гибелью Мистерий это знание давно было утеряно. Но я все это знала, так как хранила Мистерии в памяти.

Я, олицетворявшая Богиню, должна была встретить того, кто стал бы Ее жрецом. Лишь после этого могла бы начаться работа, а за нею последовать все остальное. Это был первый, самый трудный шаг, ибо сама я ничего не могла сделать — только приготовить место и ждать. Изида сама изберет Своего жреца.

Так проходили дни за днями. Лето перешло в осень, а осень неспешно сползала в запоздалую зиму, и для этого времени года было удивительно тепло. Я полюбила свой новый дом, но его обустройство было уже закончено, у меня больше не оставалось повода, чтобы побродить по укромным лавчонкам в поисках очаровательных старых безделушек, и незаполненное время начало постепенно тяготить меня. Я пока не могла заставить себя заняться устройством моего тайного храма, где совершалась бы наиболее значительная часть моей работы. Никак не приходило вдохновение. А потому, зная, что ускорять такие вещи силой бесполезно, я до поры отложила все дела и стала ждать. Троны, кубический алтарь, ложе для транса и огромное зеркало у меня уже были, как были и кое-какие магические орудия, но ничто из этого еще не было освящено.

Я много занималась науками, но работа в одиночестве утомляла, и я теряла энергетический заряд. Ни один маг не может долго работать в одиночку. Моим главным развлечением стало созерцание наводнений, так как река во время паводка превращается в великолепную стихийную сущность. Я тосковала по тем открытым пространствам и тому одиночеству, к которым привыкла и которые были мне так необходимы. Мне не нравилось быть в постоянном окружении людей, не имея возможности от них избавиться. Я стала уходить из дому и гулять по ночам в туманную, сырую погоду, так как ночью чуть ли не вся набережная оказывалась в моем распоряжении. Я переходила по мосту Ламбет на другой берег и шла пешком до моста Блэкфрайерс и обратно. Полисмены, завидев меня в неизменном макинтоше с капюшоном, качали головой и предупреждали о том, какая ужасная судьба мне уготована, если я не изменю своей привычке разгуливать в столь неурочные часы без всякой защиты, но такие мелочи меня обычно не волнуют, С точки зрения грабителей, у меня нет ничего ценного, а хожу я гораздо быстрее многих, так что не представляю собой особого искушения для карманников, и тем более для старых приставал, которые, как правило, страдают одышкой. Приставалы, на мой взгляд, весьма переоцениваются как источник опасности для здравомыслящих женщин. Ни один мужчина не рискнет приставать, будучи трезвым. В противном случае он не сможет бежать ни быстро, ни далеко, ни прямо.

Однако задолго до наступления светлых летних вечеров мне пришлось пережить приключение, едва не заставившее меня изменить свои взгляды на этот счет, ибо я начала осознавать тем самым интуитивным, подсознательным чувством, которым только и осознаются подобные вещи, что время от времени меня кто-то преследует. У основания шеи есть особо чувствительная точка, известная любому сенситиву, и стоит кому-нибудь вперить в нее пристальный взгляд, как человек немедленно это ощущает. Несколько раз мне становилось как-то не по себе, но я не придавала этому особого значения, исходя из того соображения, что и кошке позволено смотреть на короля, и до тех пор, пока данный индивидуум не станет откровенно навязчивым, у него столько же прав на славный город Лондон, сколько у меня. Я сочла за благо не оборачиваться и довольствовалась тем, что устраивала своему преследователю хорошую пробежку. И если он являлся домой таким же разгоряченным, как я, то это должно было пойти ему только на пользу.