В ночь под новый, 1942 год услышали гром артиллерийской канонады. Где будет посадка на суда, не знаем. Большое начальство молчит. Потом получили приказ: проверить людей, принять меры против обморожения и во что бы то ни стало довести людей до Крымского берега. Оказалось, пролив замерз и нам предстояло форсировать его по льду. Ночью с кордона Ильича пошли на Чушку, дошли почти до ее конца и спустились на лед. Вперед были пущены саперы для определения крепости льда, отсутствия полыней или воронок от снарядов, а нам установлена дистанция в 50 м между подразделениями, приказано строго следовать в затылок друг другу, ни в коем случае не сворачивать в сторону и безостановочно двигаться по льду пролива. Скоро мы почувствовали, как важно не отклоняться в сторону. Не знаю почему, колонну нашей роты решила обогнать артиллерийская упряжка полковой пушки – 3 пары лошадей, орудие и зарядный ящик. Естественно, она должна была съехать в сторону, чтобы завершить обгон, и на уровне нашей роты с треском провалилась под воду, я только успел дать команду – вперед бегом. Ведь полынья, куда попала упряжка, могла под тяжестью людей расшириться, и вся рота бы попала под воду. Лошади и пушка погибли, а вот люди – не знаю, сумели ли вовремя выскочить. Ни о каких спасательных работах не могло быть и речи – движение-то останавливать нельзя. Так двигались все 12 и 14 км , ежеминутно ожидая артобстрела. Под самым берегом (крымским) попали в воду, которая поднималась с каждым шагом все выше и выше. До берега добрались по грудь в воде, и это при 20 градусах мороза и метелице! Оказалось, что лед под самым берегом опустился – то ли не выдержал нашей тяжести, то ли его подмыло каким-то береговым течением. Факт тот, что на берег, а он очень крутой, выскочили мокрые, замерзшие, а обогреться и обсушиться негде, да и некогда. Единственное спасение – движение. Сходу, приступом взяли крутой высокий берег и бегом, без сил продолжали продвижение вперед. На наше счастье, противник под ударами десанта с кораблей начал отходить от Керчи, и мы имели возможность занять какие-то полуразрушенные нашей артиллерией здания, обсушиться у костров и привести себя в порядок. Тут началась проверка наличия людей. У меня в роте недосчитались трех человек армян. На льду остаться не могли, на этом берегу их нет, значит, остались на кордоне Ильича. Предвидя возможные случаи отставания, я сдал одного ненадежного в этом отношении бойца на повозку санчасти, сам был впереди роты, а замыкали ее политрук и старшина. И я вынужден был послать политрука и старшину назад через лед, чтобы они нашли отставших на кордоне, а там всего-то 3-4 хаты, больше деться некуда, кругом только степь с сугробами снега. Пошли политрук и старшина искать. Не знаю, переходили ли они вновь пролив по льду или отсиделись на крымском берегу, только часов в 6 явились и доложили, что исчезнувших не нашли. Пришлось доложить в штаб полка о дезертирстве трех человек. Доносить об этом очень не хотелось, и не донести нельзя. Куда ни кинь, всюду клин. Впоследствии оказалось, что правильно сделал, сообщив в штаб полка. Утром командир полка собрал весь командный состав и подвел итоги перехода через пролив, поставив задачи на следующие дни. В конце совещания заявил: «Вот бывают такие командиры, которые стараются прикрыть свою бездеятельность рапортами, в которых обманывают командование. Смотрите – командир 7-й роты здесь?» «Я», – ответил я, подымаясь. «Где твои три человека?» – «Дезертировали, о чем донес рапортом». А комполка с ехидной улыбкой заявляет: «Нет, не дезертировали, а замерзли и лежат сейчас в каком-то сарайчике. Что на это скажешь? Под трибунал хочешь пойти?»

Что на это скажешь? Перечить начальству не положено, а под суд идти нет смысла – ведь это верный расстрел. «Разрешите доложить, товарищ майор?» – «Ну что? Оправдываться будешь?» – «Никак нет, только замерзшие люди не моей роты», – ответил я. «Тогда пойди и убедись сам…» – «Прошу дать кого-либо из политработников». – «Зайдешь в штаб через полчаса». Мне ясно было, что самому устанавливать, кто эти замерзшие бойцы, нельзя, все равно не поверят, поэтому и попросил дать кого-либо из политработников. Им верили. В штабе выяснилось, что кто-то, проходя мимо развалин, случайно обнаружил три трупа наших бойцов и донес об этом в штаб полка. Число пропавших сошлось – вот и вся музыка. И пошли мы с двумя политруками искать замерзших. Направление нам указали, а где именно – найдете сами. Километра через два наткнулись на полуразрушенный сарай, заглянули и обнаружили три трупа. Изъяли документы, а они всегда должны быть в левом кармане гимнастерки, так же как пенал с адресом семьи и фамилией должен быть в часовом кармане брюк. Прочитав солдатские книжки, убедились, что эти трое – грузины, а не армяне, дезертировавшие у меня; фамилии другие и совсем другой роты. Забрав документы, отправились обратно. В штабе составили акт, приложили документы и доложили комполка. А он уже ни в одном глазу – пьяный в доску. Пришлось передать всю документацию начальнику штаба. У себя я оставил один экземпляр акта. Мало ли что может быть.

Вообще первые дни на крымском берегу мне не везло. При дальнейшем движении остановились в каком-то поселке. Занял я школу и наученный горьким опытом и зная, что мои воины способны на всякую пакость, запретил покидать помещение, выставил часовых (под видом охраны). За час приблизительно до начала движения дальше вызывает комполка и заявляет мне – куда ты смотришь, твои люди ограбили одну женщину. Докладываю ему, что это ошибка, мои люди неотлучно находятся в помещении. А он не верит. Пойди, говорит, и разберись сам на месте. И указывает приблизительно район, где живет эта ограбленная. Пришлось пойти, как в сказке – «иди туда, не знаю куда, найди то, не знаю что».

Пошел искать. Снег глубокий, дорожек нет, кругом полно мин, а идти надо. Дошел до домов и стал расспрашивать у немногочисленных жителей, кого здесь и когда ограбили. В основном мне рассказывали, как их обирали немцы, а о наших ни слова. Только одна женщина сказала, что сегодня утром заскочили к ее соседке трое красноармейцев и что-то у нее забрали. Так обнаружился след. Был у этой женщины, забрали у нее не то капусту, не то свеклу, в общем, что-то из овощей. По описанию кавказцы, а ведь это ничего не говорит. Какие петлицы? – черные, а что еще? – на них пушки маленькие. Вот теперь стало ясно, что это артиллеристы. Из дальнейших расспросов выяснилось, что они говорили между собой не то о 7-й батарее, не то о 7-й роте. В штаб пожаловалась эта гражданка и назвала 7-ю роту. Вот и вся история. Из-за этой путаницы мне пришлось терять время и силы, чтобы ее распутать. Доложил начальству результаты. Все обошлось благополучно, а в памяти все-таки остается осадок какого-то неблагополучия в 7-й роте.

Двинулись мы дальше. Прошли Керчь, видели сплошные развалины, двинулись на Марфовку, а мороз все крепчает и крепчает. Наши кавказские герои, согнувшись в три погибели, так и норовят шмыгнуть в какой-нибудь закуток, будь то стог соломы, развалины или какая-нибудь хатка, чтобы погреться. Только упусти – и останешься без людей, и будут замерзшие. Пришлось выработать новую тактику вождения войск. Расчленил ротную колонну по взводам, за каждым взводом поставил командира взвода, а сам со старшиной роты замыкал колонну, поставив во главе роты политрука. Хотя не по уставу, а наоборот, но так оказалось надежней. Все равно за все отвечает командир роты.

Двигались без остановок. Как-то справа от дороги заметили лежащего бойца. Подошли, а это нашей роты солдат (грузин) огромного роста лежит, зарыв руки в снег, на боку ручной пулемет. На вопрос «чего лежишь?» отвечает, что устал. «А руки почему в снегу?» – «Так теплее». – «Где рукавицы?» – «Потерял». Посмотрел на руки, а они уже начали белеть. Решил этот «боец» поморозить руки, чтобы его отправили в госпиталь. Подняли его со старшиной, приказал оттереть руки снегом, это уже на ходу, взять пулемет за спину и предупредил, что если еще раз увижу лежащим на снегу – пристрелю. Старшине приказал выдать ему варежки и привязать их к шинели (чтобы не потерял). Командир взвода, упустивший своего бойца, получил свою порцию. Каждый стожок, находившийся в районе дороги, приходилось осматривать, и в некоторых находили наших бойцов.