А Алишеры выставки покупают на чужие последние. Содрали с пенсионеров квартплату — купили выставку.

Одна из современных форма взятки- проведение дополнительных занятий педагогами. А приработки приютившим англичанам — аренда у них картин, покупка обанкротившихся клубов с зарплатой местным горничным-садовникам. У нас в этой связи всё больше людей вынуждено идти в садовники (детерминим, да и только): обрабатывать свои сады-огороды, чтобы не околеть с голоду в стране, в которой проходят выставки, которые не по карману немцам каким-нибудь. Голытьба, эти айнц, цвай, полицай.

Свобода и демократия, говоришь? Именно у нас в СССР была подлинная демократия. А на Западе её не было и нет. И у нас скоро не будет. Как только услышим, что вашингтонский обком признал, что наша страна стала демократической, значит, народ от власти отлучён окончательно. Но бесповоротно ли, будет зависеть от каждого из нас!

Савва Ямщиков НЕЗАМЕНИМЫЕ ВСЁ ЖЕ БЫВАЮТ!

Медицина — древнейшая и наипочтеннейшая отрасль человеческих знаний. Недаром кодексом чести врача является "клятва Гиппократа", древнегреческого реформатора античной медицины, с именем которого связано представление о высоком моральном облике и образце этического поведения врачевателя. Земная жизнь Христа, божественно описанная в Евангелии, изобилует примерами исцеления казавшихся неизлечимыми больных. Поэтому я преклоняюсь перед эскулапами, исходя не только из потребности в их физической помощи, но и как перед людьми, способными вселять в нас веру в духовную предназначенность и умение правильно распоряжаться мощным потенциалом человеческого организма.

Мне повезло с врачами в жизни. Конечно, лучше было бы не болеть и просто дружить с этими замечательными людьми. Мои же контакты с докторами соединяли их профессиональную составляющую с близкими, а иногда и подлинно дружескими отношениями. Причём каждый из помогавших мне специалистов тем или иным образом продолжал традиции земских врачей, о которых так прекрасно рассказано в литературных шедеврах русских писателей.

Первая серьёзная "болячка" зацепила меня в двадцатилетнем возрасте, когда я не избежал эпидемии инфекционного полиартрита, обрушившегося на СССР и США. Сначала районная больница, потом Институт ревматизма, возглавляемый тогда академиком Нестеровым и располагавшийся в чудесном нарышкинском дворце (к сожалению, сейчас там церетелевский музей современного искусства, заполенный безобразными творениями постмодернистов, лечению не поддающихся), познакомили меня с бесконечно внимательными и заботливыми докторами и добрейшим обслуживающим персоналом. Но исцеление от тяжелейших болей в суставах я получил в маленькой деревянной клинике Пятигорска, где местный доктор Кессель смог так умело подобрать бальнеологические процедуры, что через месяц я стал двигаться свободно, забыв про костыли и трости. В прошлом году, приехав в пятигорский санаторий, я сразу же спросил о своём спасителе и услышал самые тёплые отзывы коллег о своём старшем товарище, который до недавнего времени работал с ними, и сейчас, даже ослепнув, продолжает давать консультации. В докторе Кесселе меня привлекала красивая простота общения с больными, вселявшая надежду в самых трудных пациентов.

Большая часть моей творческой жизни проходит в древнем Пскове. И там, кроме реставраторов и музейных работников, у меня немало друзей, занятых в самых различных сферах человеческой деятельности. И на первом месте — настоящие псковские друзья, занятые в медицинской отрасли и буквально поразившие меня широким кругом творческих интересов. Живописец, скульптор или музейщик не мог миновать мастерскую знаменитого хранителя псковской старины Всеволода Смирнова — архитектора, кузнеца, живописца и реставратора. Ну а врач-стоматолог? Основной профессией Александра Селивёрстова, не один десяток лет проработавшего со Смирновым, было зубоврачевание. Он служил главным стоматологом Псковского радиозавода — мощнейшего оборонного предприятия. Наблюдая за тем, как Саша общается с пациентами, я поражался тому, что этот совсем ещё не старый человек сумел сохранить традиции земского врачевания, которое было вплотную приближено к народу и не принимало пациента за безликую "стат-единицу". Селивёрстова любили и уважали не только на заводе: рядом с ним невозможно было идти по городу — с каждым он остановится, у каждого к нему вопросы. И вот этот Божией милостью врач, сняв белый халат, шёл к Смирнову в кузницу и до позднего вечера работал молотобойцем, научившись и сам ковать высокохудожественные образцы из металла. Никогда не забуду слёзы благодарности на глазах Элизабет Тейлор, с которой мы подружились во время съёмок в Ленинграде фильма "Синяя птица". Золотая роза, выкованная и подаренная Сашей, поразила звезду, украшавшую себя драгоценностями высочайшей пробы. Человеком до глубины души влюблённым в русскую живопись, литературу и особенно в классическую музыку, был Лев Скрябин — псковский, а по сути, земский, чеховский врач. Он заведовал отделением в областной больнице, делал по восемь сложнейших операций в неделю, школьной ручкой с пером заполнял десятки историй болезни. Очень колоритный, с окладистой бородой, Лев Николаевич окружал больного почти женской заботой и лаской. При этом собрал — не в угоду моде, не напоказ — великолепную библиотеку, прочитывая массу книг и толстых журналов. Будучи страстным меломаном, ездил на главные концерты в Москву и Ленинград. На все эти увлечения нужны были деньги, поэтому доктор регулярно сдавал свою донорскую кровь. Поражал меня и его интерес к нашей реставрационной профессии, когда собирал он в ординаторской своих коллег, чтобы послушать рассказы о новых открытиях и находках.

Никогда не забуду я блестящего хирурга Володю Голяховского, с которым меня познакомили балетные друзья из Большого театра. Он полностью восстановил расслоённую кость голени моей жены — примы Мариинского балета, и она ещё много лет танцевала, забыв о травме, подобная которой нескольких её коллег заставила уйти со сцены. Тройной оскольчатый перелом с тридцатью мелкими трещинами, образовавшийся на моей правой руке после серьёзной автокатастрофы во время поездки в Кологрив за картинами Ефима Честнякова, несмотря на абсолютный скепсис медперсонала его больницы, советовавшего Голяховскому госпитализировать меня и вставить в кость металлический стержень, хирург-профессионал собрал руками, наощупь, и через пару месяцев, сняв гипс, я уже плавал в реке Великой и занимался реставрацией.

Основная часть моих физических страданий легла на плечи сотрудников отделения функциональной неврологии Центра психического здоровья Эммы Мунчаевой и Виталия Тихонова. Они вытащили меня, с Божией помощью, из такой глубокой депрессивной пропасти, куда лучше больше не заглядывать. По сей день я продолжаю дружить и общаться с этими дивными людьми.

Мне скоро исполнится 70 лет. Помогает нормально жить и двигаться целый коллектив Медицинской академии им. Сеченова. Началось знакомство с этим, не побоюсь сказать, знаковым центром отечественной медицинской науки, с общения, а потом многолетней дружбы с высококлассным хирургом и большой душевности человеком Сергеем Дадвани. Ранняя смерть лишила "сеченовку" одного из её столпов. Недаром по сей день у фотопортрета Дадвани на шестом этаже шестисоткоечного корпуса постоянно лежат свежие букеты цветов. Я же постоянно чувствую заботу о своём здоровье со стороны уникального кардиолога Александра Недоступа, который лечил раньше всех моих университетских профессоров, в непростые "однопартийные" времена не боялся оказывать помощь главным возмутителям большевистского спокойствия А.Солженицыну, И.Шафаревичу, А.Сахарову, Л.Бородину и многим другим "подколпачным" несогласным. Возглавляя православных врачей России, Александр Викторович является ревностным хранителем веры и духовной надежды на возрождение России.

Не могу не сказать благодарственных слов и работающей рядом с Недоступом Наталье Чичковой, которую благодарю за медицинскую поддержку и восхищаюсь её женской красотой, щедро отпущенной всем представительницам жигаревского семейства (Наташа — внучка маршала Жигарева, а мама её — всю жизнь проработала реаниматологом и помогла вернуться на землю сотням безнадёжных пациентов).