"Эта книга вызвана к жизни одним из произведений Борхеса. Точнее, смехом, прозвучавшим под влиянием его чтения, смехом, который колеблет все привычки нашего мышления - нашего по эпохе и географии - и сотрясает все координаты и плоскости, упорядочивающие для нас великое разнообразие существ, вследствие чего утрачивается устойчивость и надежность нашего тысячелетнего опыта Тождественного и Иного. В этом произведении цитируется "некая китайская энциклопедия", в которой говорится, что "животные подразлеляются на: а) принадлежаших Императору, б) бальзамированных, в) прирученных, г) молочных поросят, д) сирен, е) сказочных, ж) бродячих собак, з) включенных в настоящую классификацию, и) буйствующих как в безумии, к) неисчислимых, л) нарисованных очень тонкой кисточкой из верблюжьей шерсти, м) и прочих, н) только что разбивших кувшин, о) издалека кажущихся мухами". Предел нашего мышления - то есть совершенная невозможность мыслить таким образом - вот что сразу же открывается нашему взору, восхищенному этой таксономией; вот какое экзотическое очарование иного способа мыслить предстает перед нами под покровом полога" (68). Так начинает книгу о философии языка "Слова и вещи" известный французский структуралист М. Фуко. Он приводит фрагмент из рассказа Х. Л. Борхеса "Аналитический язык Джона Уилкинса". Текст воспринимается как не соответствующий нашим законам мышления. Такое соседство животных возможно только в абстрактном пространстве языка. А вот другой отрывок из Борхеса:

"...в них проглядывала суровая и дикая жизнь: хижина из лошадиных шкур, очаг, топившийся конским навозом, пиры, на которых поедалось обугленное мясо и сырые потроха, тайные вылазки в предрассветной мгле, набеги на чужие стада, крики и вопли, разбой, несметные стада, угоняемые из поместий голыми всадниками, полигамия, грязь, колдовство" (69).

В отличие от предыдущего текста здесь слова-соседи хорошо подогнаны и вызывяют друг друга по ассоциации: хижина - очаг; очаг, лошадиные шкуры конский навоз; очаг - обугленное мясо - пиры; мясо - тайные вылазки; вылазки - набеги; набеги - крики и вопли; крики и вопли - разбой; чужие стада, разбой - несметные стада, угоняемые; стада - всадники; стада, голыми полигамия; полигамия, стада - грязь, колдовство. Перед глазами встает несколько ярких картинок суровой дикарской жизни.

=====================================================

(68) Фуко М. Слова и вещи.- М.: Прогресс, 1977.- С. 31.

(69) Борхес Х. Л. История войны и пленницы// Проза разных лет.- С. 142.

=====================================================

В первом тексте Борхес показал нарушение законов связности текста, во втором демонстрирует их силу. Еще один пример - современная журналистская проза.

"Как все-таки легко живется, когда есть "внешний враг". Все свои грехи, проблемы, провалы, недочеты, диктатуру, репрессии, дефицит сахара, ложь, дефицит добра, маккартизм, застой, черствый хлеб в булочной, Сталина, инфляцию, скисшее молоко в магазине, падение жизненного уровня, "уотергейт", "рашидовгейт", обозленность людей в автобусе, зажим "гласности", дело Чурбанова, баснословные прибыли военно-промышленного комплекса, бриллианты Гали, "ирангейт", дело полковника Норта, засекречивание, прослушивание телефонных разговоров, Сумгаит, расовые волнения, невыполнение плана, ввод войск в Афганистан, порушенные карьеры наиболее талантливых людей, рождественские бомбардировки Ханоя, провалы ЦРУ, антисемитизм, импотенцию, "двойку" по арифметике, убийство Бухарина, Кирова, Кеннеди, покрывшуюся мхом колбасу на прилавке, очереди, неудачи в космосе, скандал на кухне, анонимки, проблемы ветеранов, блат, пьянство, национальные проблемы в Прибалтике, тараканов в квартире, "Солидарность", цинковые гробы, доставленные "черным тюльпаном", шовинизм, преждевременную смерть, общественный пессимизм, проституцию, аварию на атомной электростанции, Пиночета, массовое убийство детей, женщин и стариков в деревне Сонгми, взяточников на партконференции, третью мировую войну, запор, карточки на продукты, поражение на президентских выборах, фригидность любимой, проколотую шину, эпидемии, рок-концерт, ливень, убийство в подворотне, вонь из мусоропровода, кладбище нереализованных идей, аборты, травлю Пастернака, ведьм, уничтожение Якира и Тухачевского, наркоманию, бездарный роман, полет Руста, извержение вулкана, успех коллеги, грязные рубашки после химчистки, "дело врачей", неурожай, привод в милицию, избрание К. У. Черненко Генеральным секретарем, появление этой статьи, "прославляющей" американскую армию в "Огоньке", распятие Христа, "правый уклон", падение курса доллара, предательство - словом, как легко объяснить всю эту какофоническую порнографию нашего мира наличием "внутреннего" или "внешнего врага"., происками зарубежных разведок, масонов, международной напряженностью и заговорами реакции" (70).

Журналист А. Боровик перечисляет беды нашего мира. Каждая перечислительная единица вызывается предыдущей или предпредыдущей. А. Битов один из ранних рассказов "Автобус" (1961) начинает фразой: "Хорошо бы начать книгу, которую надо писать всю жизнь..." В зтом рассказе он приводит ассоциативную схему, которую повторяет во всех своих последующих произведениях. Конечно, схема расширяется, дополняется значительными деталями, многократно повторяется, модифицируется, но

=====================================================

(70) Боровик А. Как я был солдатом армии США // Огонек.- 1988.- Э 47.

=====================================================

все же это - та самая, первая схема. Герой едет в автобусе встречать Новый год.

"Автобус набит. Все красивые. Все шумят, смеются. Все радуются. Будет праздник. А праздник, быть может,- только ожидание его. И все напьются, будут пьяны, и миллион девущек потеряет свою невинность, будут разбиты тонны посуды... И доедены, расплеваны, разблеваны тонны еды. ПищиИ И все равно едут и едут на дни рождения и Новые года. И Новые года идут один за другим. Новые года детские - елка и подарки под елкой и рано спать. Новые года подростковые - посидеть немного за столом со взрослыми, молчать, краснеть "жених растет",- и дозволенная рюмка со всеми. И Новые года не дома, а в компании - жмет рубашка, а рядом твоя соседка, и пить, пить, словно только это и делал всю Жизнь, и потом ничего не помнить...И память подсказывает только соблазнительное, прекрасное, радостное. И растравляю, растравляю себя и не могу остановиться. Потому что я верю, верю, что они любят меня там... Но все они встречают, и пьют, и не помнят обо мне. Конечно, вспомнят - но забудут... Потому что я - не к празднику. И мать - она любит меня больше всех - и она сидит сейчас дома, и богатый стол, и все вокруг любимые люди и хорошо. И вдруг, он, конечно, предложит за меня тост, там, среди друзей, и все вспомнят, и погрустят секунду, и чокнутся от души. И она... Она мне верна, верна! ...А потом я просыпаюсь. В поту, голова разламывается. Где я? Почему?" (71).

В "Пушкинском доме" А. Битова: детство, мать, отец ("Будет праздник ... ожидание его"), сосед - старик - пьяница, дядя Диккенс, компания, пьянка ("жмет рубашка, а рядом -твоя соседка"), знакомство, любимая - Фаина, Альбина, Любаша, друг - предатель ("конечно, предложит за меня тост"), опять этот друг и опять предатель, реабилитированный пьющий дед - умница ("конечно, вспомнят, но забудут..., не к празднику"), "и пить, пить ... А потом я просыпаюсь. В поту, голова разламывается. Где я? Почему?". Как видим, в любом связном тексте, воспринимаемом как имеющий какой-то смысл, выявляются волны ассоциативных образов, локально связанных между собой и возбуждаемых соответствующими словами. В этом текст и его интерпритация сливаются, их невозможно разделить никакими формальными средствами. Волны ассоциативных образов могут быть произвольными или управляемыми теми или иными эмоциональными ощущениями. Один из наиболее интересных вариантов ассоциативной связи - связь по отрицанию качества. Проти

=====================================================