Когда стемнело, страшный враг неожиданно кинулся из-за подводного камня и с ужасающей силой схватил «Мысовую» зубами за дно. Еще бы мгновение, и дощаник разлетелся в щепки. Но «Мысовую» строили умелые руки, и доброе старое судно устояло, только скользнуло по камню и понеслось дальше. Ветер гнал его в сторону, противоположную его прежнему курсу. Буря все усиливалась...

Это продолжалось всю ночь.

А когда мутный рассвет поднялся над беснующимся морем, сарма все еще свирепствовала и гонялась за несчастным дощаником.

«Мысовая» начинала слабеть. Капитан понял, что игра продолжаться долго не может. Волнами и ударом о камень судно раскачало и расшатало так, что из всех пазов лилась вода. Матросы не успевали откачивать, и судно тяжелело все более и более.

Надо было принять решительные меры. В бешено ревущее море полетели тяжелые ящики и бочки, «Мысовая» облегченно поднялась, не так тяжело уже перебегала она теперь по водяным горам.

Впрочем, капитан знал, что это не поможет ее печальной участи. Через несколько часов сарма сменилась другим ветром, который изменил направление судна и бешено погнал его к скалистым отвесным берегам острова Ольхона. А через некоторое время, ближе к северу, их опять понесло на восток, к скалам полуострова Святой Нос. И там и здесь их ждали грозные дикие скалы, изгрызенные бурями, иссеченные волнами. Судно, которое несется на них ураганом, можно считать погибшим.

Пассажиры выбрались на палубу. Все больше и больше из дали выступали берега. И скоро все увидели, что ждало их. И содрогнулись.

То, что их ужасало ночью, было только шуткой в сравнении с тем, что увидели они перед собой теперь.

III. Последний рейс «Мысовой»

Вдали вода грозно кипела и клокотала около отвесных острых черных утесов, вздымавшихся кверху на несколько десятков метров.

Судно, облегчившись от груза, со страшной быстротой мчалось туда, точно там ждало его спасение.

Мистер Таймхикс не выдержал этого зрелища, закрыл лицо руками и уполз обратно в каюту. Бурят с каким-то стоном бормотал свое: «Ом-ма-ни-бад-ме-хом! Ом-ма-ни-бад-ме-хом!» Потом вдруг дико вскрикнул и оборвал.

Остальные стояли точно окаменелые.

– Никакой надежды? – спросил профессор капитана.

Моряк пожал плечами.

– Почему он не пробует бросить якорь? – тихо сказал профессор старику.

– Под нами полкилометра, а то и километр глубины, – сурово ответил старик.

– А ближе к берегу?

– При такой волне сорвет... Нас теперь никакой якорь не спасет... Да...

Он громко разразился такой страшной бранью, что у всех похолодело на сердце.

Матросы, поняв, что бесполезно продолжать что-либо делать, когда остался какой-нибудь час жизни, бросили работу.

Все по-прежнему стояли на палубе. Казалось, так легче встретить смерть. Показалось неясное солнце. Наступил день.

По мере приближения утесов шум от волн делался все грознее и ужаснее, переходя в сплошной рев, за которым ничего не было слышно.

– Приготовь якорь! – крикнул вдруг капитан.

Несколько матросов кинулись к якорю. Загрохотала цепь. С бранью начали спускать.

Минута тоскливого испуганного ожидания, во время которой грозные берега со страшной быстротой летели навстречу... О, радость! «Мысовая» вдруг дернулась и остановилась. Но сейчас же, точно передумав, подпрыгнула и снова с прежней скоростью понеслась вперед, к скалам...

Капитан махнул рукой и выразительно посмотрел на пассажиров. Потом он повернулся к ним спиной и, скрестив руки на груди, стал смотреть на приближавшиеся утесы. Его бездеятельность в эти жуткие мгновения говорила: «Все кончено!» Жалобный вой Байкала, донесшийся в эту минуту из каюты, показал, что не только люди, но и собака чуяла приближение конца.

Их несло к полуострову Святой Нос, издали представлявшемуся высоким горным хребтом. Профессор рассматривал утесы в бинокль. Отдельные вершины хребта белели от снега. Поросшие лесом береговые скалы почти отвесно спускались в воду. У самого берега, если и была обычная для Байкала узкая полоса «накатника», то сейчас она совершенно скрывалась огромным бурным прибоем. Дальше море представляло какую-то «толчею», образуемую столкновением волн, – явление обычное здесь при норд-норд-весте.

Всем показалось, что профессор слишком долго рассматривает берег.

Вдруг он опустил бинокль и торопливо направился к капитану.

Подойдя, он слегка хлопнул его по плечу. Капитан даже подпрыгнул, – так глубоко ушел он в размышления. И не сразу понял, что ему говорил пассажир.

– Там человек! – кричал ему на ухо профессор, силясь перекричать рев волн. – Человек на скалах. Он делает нам знаки.

Капитан наконец пробудился из своего оцепенения и вслед за профессором перешел на борт.

Смотреть в бинокль было очень трудно, так как судно сильно качало. «Мысовая» по-прежнему с огромной быстротой неслась на утесы.

Но то, что издали представлялось сплошной массой берега, в бинокль оказывалось несколькими рядом стоящими скалами и островами, и за ними уже виднелись берега. «Мысовая», гонимая ветром к берегам, мчалась мимо одного из этих небольших, уединенно стоящих скалистых островов. Возможно, что она налетит и разобьется именно об него, а возможно, что проскочит мимо, через пролив, и долетит до других утесов, чтобы погибнуть там. Капитан не видел в этом существенной разницы и не понимал, чего хочет пассажир, показывающий ему на остров. Но в бинокль было отчетливо видно, что на вершине скалы стоял человек и махал большим белым платком, чтобы обратить на себя внимание.

Неожиданное появление человека на скалах всех удивило.

На палубу собралась вся команда, выполз даже вообразивший, что настала последняя минута, обезумевший от страха толстый бурят.

– Он хочет, чтобы мы непременно прошли по ту сторону острова! – воскликнул капитан, поняв наконец отчаянные жесты.

– Да, да! – вскричало несколько матросов, видевших человека и без бинокля.

– Черт его знает, зачем это ему. Но если, чтобы сообщить это, он рискует жизнью... залез в такую бурю на скалу, значит, хочет что-то для нас сделать... А нам терять нечего. Попробуем!

Задача заключалась в том, чтобы пройти проливом, отделявшим остров от берега, а не там, куда направлялась «Мысовая», державшая курс, насколько она слушалась капитана, возможно дальше от прибрежных утесов, в пролив между островами. Но значительно наполненная водой, она настолько отяжелела, что повиновалась больше ветру и волнам, чем матросам. И этот маневр мог бы кончиться только тем, что она налетела бы на утес острова.

Человек на скале, видимо, понял угрожающую судну опасность и делал им отчаянные знаки поторопиться.

Матросы с вспыхнувшей энергией кинулись кто отливать воду, кто к рулю. Увы, хотя «Мысовая» и изменила направление, но ей, ясно было, не успеть, и она летела прямо на скалы.

– Паруса! – бешено заревел вдруг капитан. – Ставь парус!

Это было безумство – ставить парус в бурю, в такой близости от скал... Только несколько минут отсрочки...

Подхваченная ветром «Мысовая» понеслась, как птица.

Это было жуткое мгновение. Перед ними, совсем близко около берегов, ревел прибой, и нависли грозные скалы острова, белые от птичьего помета. Но «Мысовая» судорожным движением все-таки пронеслась мимо них, и, когда она обогнула остров, все увидели, что им наперерез, отчаянно работая веслами, греб человек в лодке. Неужели он хотел взойти на приговоренное к смерти судно? Сумасшедший это или самоубийца? Все с замиранием сердца следили за его отчаянной борьбой. Лодка то вздымалась на самые гребни волн, то исчезала в бездне. Но человек был настойчив и, вероятно, исключительно силен. И скоро стало очевидным, что лодка и дощаник в этом разъяренном море встретятся.

Капитан что-то крикнул, но и без его указаний матросы уже знали, что делать, и несколько рук уже давно готовили канаты, чтобы принять лодку на борт. Надо было выждать только удобную минуту. Момент – и лодка взлетела на гребень волны, человек смотрел на палубу «Мысовой» сверху; в следующую минуту он был уже в бездне, а наверху, над ним, находились пассажиры... Канаты полетели вниз...