– Садись, любовь моя, – поторопил Лешек, – сегодня мы должны успеть переговорить о многом.
Она молча заняла место сзади. Плотный поток встречного воздуха всегда немного пьянил ее, но сегодня Марыся была почти в бессознательном состоянии. Она не предполагала, что развязка наступит так быстро, хотя и не знала, от чего зависело объявление об их помолвке. Да и откуда ей было знать, если Лешек после глубоких раздумий решил не посвящать ее в свои планы.
Все решилось еще вчера, и сейчас у него в кармане лежал юридический документ – нотариально заверенный контракт. По трехлетнему контракту молодой Чинский получал на фабрике должность руководителя производственного отдела с не очень высоким, но вполне приличным окладом.
Он поступил не совсем достойно, выцыганив у родителей такой контракт. Но был вынужден пойти на это ради своего будущего и будущего Марыси. Опасаясь, и не без основания, что девушка откажется пользоваться благами, полученными таким способом, Лешек предпочитал не посвящать ее в детали своего плана.
Сам Лешек не был в восторге от своей идеи, но и не чувствовал угрызений совести. В конце концов, это была борьба за жизнь, борьба за счастье его и счастье любимой девушки.
Он запланировал, что в понедельник объявит родителям о своем окончательном решении жениться на Марысе. Тогда, разумеется, они поймут, почему он настаивал на контракте.
– Да, – скажет он им, – это правда. Я предвидел, что вы захотите помешать мне. что, ставя кастовые предрассудки выше счастья собственного сына, постараетесь заставить меня изменить свое решение, используя все доступные вам средства. Поэтому я, естественно, предпринял некоторые контрмеры. Собственно, я ничем не злоупотребил. В течение трех лет вы будете выплачивать мне оклад, но не просто так, а за работу, за добросовестный и обязательный труд. А сейчас выбирайте: или вы соглашаетесь с ситуацией, знакомитесь с моей будущей женой и принимаете ее как нового члена семьи, или исключаете из семьи и меня.
Он знал заранее, что родители без борьбы не сдадутся, знал, что посыплются просьбы и угрозы, что будут слезы и оскорбления; дело, действительно, может дойти до разрыва отношений и открытой войны, но к этому он был готов.
В глубине души, однако, у Лешека теплилась надежда, что ему все же удастся получить их согласие на брак. Важно только, чтобы они согласились познакомиться с Марысей. Он был уверен, что ее обаяние, интеллигентность, доброжелательность и другие достоинства, которых он не встречал у большинства девушек, лучше любых слов смогут убедить родителей согласиться с выбором сына.
Во всяком случае он был готов ко всему и в зависимости от того, как воспримут родители его завтрашнее заявление, составлял дальнейший план действий.
Так или иначе, с завтрашнего дня Марыся должна была оставить работу в магазине. Если родители одобрят решение сына, то она сейчас же переедет в Людвиково. Если нет, то до регистрации ей придется уехать в Вильно. Лешек и там все приготовил: она пожила бы месяц у Корчинских – Вацек был школьным товарищем Лешека, – и пани Корчинская искренне бы заботилась о невесте Лешека, которого очень любила.
Оставалось обсудить с Марысей дела, касающиеся отъезда и расставания с прежней опекуншей. Как бы то ни было, Марыся еще несовершеннолетняя, и эта Шкопкова, хотя Лешек не принимал ее серьезно в расчет, могла создать какие-нибудь трудности. Кроме того, в случае отъезда в Вильно возникал еще один деликатный вопрос: он не знал, согласится ли Марыся, у которой наверняка нет собственных денег, взять у него необходимую сумму, пусть даже и небольшую. Пани Корчинская в Вильно займется гардеробом Марыси сама.
Обо всем этом размышлял Лешек, сидя за рулем мотоцикла. Устроившаяся сзади Марыся тоже была погружена в свои мысли. Дорога, как обычно в воскресенье, была пустынной. Только у мосточка они встретили крестьянскую телегу, которую тянула маленькая лошадка. Лошадь испугалась мотоцикла и бросилась в сторону. Хозяин был, наверное, пьян – вместо того, чтобы вовремя натянуть вожжи, он вывалился из телеги в придорожную канаву. Его пассажир последовал за ним. Столб пыли, поднятый мотоциклом, тут же закрыл эту картину. Лешек не остановился, но Марысе показалось, что на телеге сидела знакомая фигура.
И она не ошиблась: это был Зенон Войдыло. Когда мотоцикл исчез за поворотом в клубах пыли, Зенон выбрался из канавы и, угрожая кулаком, прохрипел вслед несколько крепких проклятий. Он был совершенно пьян.
Но ни Марыся, ни Лешек этого уже не слышали. Дорога постепенно расширялась и вливалась в старый высокоствольный лес.
Они добрались до небольшой полянки и разбили там свой маленький лагерь. Нехитрое угощение состояло из фруктов и нескольких плиток шоколада. Оставив припасы возле спрятанного в кустах мотоцикла и взявшись за руки, они пошли на край глубокого, обрывистого оврага, на дне которого протекал узенький черный ручеек. Часто сидя тут в тишине, они видели, как сюда на водопой приходили косули. Но сегодня они разговаривали, а их голоса далеко разносило эхо, которого пугались животные.
– Родная моя, – говорил Лешек. – Близится конец нашим невзгодам. Через месяц мы поженимся. Представляю себе выражение лица достопочтенного ксендза, когда мы придем, чтобы оплатить церемонию. Будет сенсация!
Лешек, предвкушая незабываемое зрелище, потер руки и удивленно посмотрел на Марысю.
– Ты чем-то огорчена?
– Видишь ли, – вздохнула она, – для меня это будет очередным испытанием. Можешь себе представить, что скажут люди.
– Что они могут сказать?
– Что выхожу за тебя ради денег, положения, что нашла хорошую партию, что удалось поймать такого мужа…
Лешек покраснел.
– Глупости! Как ты можешь допускать такое?
– Ты ведь сам знаешь, что именно так и будет.
– Значит, придется им ответить, – взорвался Лешек, – что они болваны. Меряют всех по собственной мерке! Не бойся, я сумею защитить свою жену хоть от самого дьявола! Если такое мерзкое слово, как выгода, вообще уместно в данной ситуации, то только я получаю выгоду, женившись на тебе. Да, я не могу и не хочу жить без тебя, и, уверен, ты вышла бы за меня, будь я каким-нибудь Риптиковским, простым рабочим, да еще без гроша в кармане.
Марыся прижалась к нему.
– И не ошибся бы. Конечно, лучше бы ты не был богатым.
– Но я беден, радость моя. У меня ничего нет. Все принадлежит моим родителям и зависит от их прихоти. У меня есть только должность на фабрике в Людвикове и небольшой кабинетик. И все. Так что, видишь, никакой для тебя выгоды. Самым большим моим сокровищем будешь ты… Сокровищем, которое я никому не отдам…
Он с любовью всматривался в ее склоненную головку, в золотистые отблески солнца на гладко причесанных волосах, в нежные очертания ее профиля.
– Ты даже не знаешь, какая ты красивая. Я видел тысячи женщин. Тысячи. Я видел тех известных красавиц, которым поклоняется весь мир, разных кинозвезд, но ни одна из них не могла бы сравниться с тобой, ни у кого нет такого обаяния. Ты не знаешь, что каждое твое движение, каждая улыбка, каждый взгляд – это произведение искусства. В этих паршивых Радолишках и то смогли разобраться в тебе! А когда я введу тебя в высшее общество, все потеряют головы! Вот увидишь! Самые известные художники будут добиваться возможности написать твой портрет. Иллюстрированные журналы будут печатать твои фотографии!
– О Боже! – улыбнулась она. – Как ты преувеличиваешь!
– Нисколько! Сама увидишь, а я буду ходить как король. Я знаю – это тщеславие, но кто из мужчин не обладает этим пороком? Его радует и наполняет самодовольством то, что у него такая женщина, из-за которой все сходят с ума.
Марыся покачала головой.
– Даже если кто-то и найдет во мне нечто привлекательное, это еще не основание для зависти. При мысли, что я скомпрометирую себя дурными манерами, неумением вести себя в обществе и глупостью, меня охватывает настоящий ужас.
– Марыся!
– Неужели ты думаешь, что твои знакомые забудут, что я была девушкой из магазина пани Шкопковой? Я постоянно буду предметом всеобщего любопытства, потому что я и в самом деле обыкновенная замарашка, наивная провинциалка. В твоей среде я не сумею двигаться, не сумею разговаривать: ведь у меня почти нет образования. Правда, мама хотела подготовить меня к экзамену за среднюю школу, но, как ты знаешь, не успела. Ты женишься на простолюдинке.