Пол: мужской
Последнее посещение: 14 апреля 2024 18:35
Дата регистрации: 8 апреля 2011 12:05
Дата рождения: 30 июня
Город: Нищий дервиш бредущий по шелковому пути из сердца Азии к задворкам Европы, обронил на склоне сухие семена, а на обратном пути нашел на этом месте яблочный сад. Это мой город.
О себе: Бывает я много пишу, но в жизни больше молчу и уж если залез на мою страницу, будь добр читай все до конца.
Я люблю: Список литературных маний все время растет. Раньше, до того как научился читать, меня волновали запятые и скобки, казались красивыми новые строчки, апострофы, префиксы и рисунки на полях, в школе внезапно начали нравиться авторские постскриптумы и запах старых страниц. Позже подцепил интерес к книгам о Книгах и появилась страсть к косому и жирному шрифту (так же возбуждаюсь от трэша на лицах в фотографиях полуголых девиц). Увы... масса прочитаной литературы и вера в теорию заговора так и не помогли разгадать тайну убийства Кеннеди, самоубийства М.М., и я не нашел куда исчез Джими Хоффа и кто же такой Зодиак, но загадки и шпионские истории листать не прекратил. Продолжаю любить газетные карикатуры, стихи и хокку, только если их автор не я. Когда вырос, добавил к списку ретро-нуар и современную японскую прозу.
Я не люблю: Российскую попсу, ксенофобию и нетерпимость, мат из уст первоклашек и когда плачут обманутые детьми старики.
Любимая музыка: Хотите верьте - хотите не верьте, но при всей моей страсти к панку и грэнджу, сейчас слушаю саундтреки к Naruto. Один из них установил в качестве звонка на телефон. Ну тот... который на флейте... тууу-ру-ру-рууу... тууу-ру-ру-рууу... Думаю поняли.
Любимые цитаты: Сломанные кости срастаются и на местах переломов становятся крепче (правда иногда мучает фантомная боль).
Автор страниц: Автор удален
  • 2
  • На странице:
эй толстый
эй толстый 20 октября 2017 06:59
...я знаю о чем размышляет мой люд
в ночи возвращаясь упрямо
и тайной улыбкою лица цветут
бросающих взгляды на замок,
нет... нет... да и спросят... а ветер доносит
- чем славный король нынче занят?
-
"Камелот" Алан Джей Лернер
эй толстый
эй толстый 15 марта 2016 08:01
Белый рыцарь
 
Мягко ступая по листьям шуршащим,
Конь Г-образно бредет по доске,
Шахматный рыцарь – в доспехах блестящих,
Девочка машет ему вдалеке.
 
Падает рыцарь то вправо, то влево:
Только задумался – шлеп! – и в овраг,
Плюх! – пристанищем стала канава,
Шмяк! – вот и он угодил в буерак.
 
Выдумщик странный, ранимый поэт,
Логик абсурдный с судьбою игральной,
Белым платком помашу ему вслед:
Духом не падай, рыцарь печальный .
 
-
Uncha
эй толстый
эй толстый 13 октября 2015 01:00
Пить по ночам нельзя.
        Петь по ночам нельзя.
                 И танцевать без музыки тоже почти нельзя.
Можно смотреть в окно.

       Можно смотреть кино.
                Можно глаза зажмуривать, только внутри темно.
Пить по ночам нельзя.

        Будешь потом рыдать.
                Только уткнуться некуда, кроме как в свой рукав.
Есть по ночам нельзя.

        Всяческая еда, не принося спокойствия, переползет в бока.
Петь по ночам нельзя.

        Нот-то нет в темноте.
                 Ноты - на то и ноты, чтоб избегать темнот.
Ты тут поешь-поешь, ноты не те, не те, да и слова не те, если не мимо нот.
         И танцевать нельзя.

Снизу соседи спят.
         Сверху соседей нет.
                  Сбоку соседи есть.
Вот и сиди, сиди.

         Весь с головы до пят тихий, простой, пустой - даже не факт, что весь.
Быть по ночам нельзя.

         Воздух вокруг таков, что раствориться проще, чем не раствориться там.
Можно слушать. Сверчок.

        Четкий стук каблуков где-то по площади.
Можно гладить кота.
         Можно задернуть ночь.

                   Можно огонь зажечь.
Слушать, как лифт ползет, крадучись, к этажу.
Слушать, как гулкий ветер перебирает жесть, как потирает лапки древоточащий жук.
Можно гладить кота.

          Можно гладить белье.
                     Можно взбивать подушку, нет, не мычащим "ты".
Можно смотреть в окно.

          Кто-то в ночи поет.
                      Кто-то тоже боится, видимо, темноты.
Мама твердила: "Спи". Или придет Кащей. Бука, Баба Яга, Оле и Олин брат.
Я собрала рюкзак, полный нужных вещей, если что, расскажу, что я решила брать.
Спать по ночам нельзя.

          Трижды налево сплюнь.
                      Если уснешь - не вынырнешь, слишком там хорошо.
Я собрала рюкзак. Я по ночам не сплю. Двадцать два года жду, чтобы хоть кто пришел.

-
Алина Кудряшова
эй толстый
эй толстый 13 июля 2015 11:40
Михаил Булгаков
 
Псалом
-
Первоначально кажется, что это крыса царапается в дверь. Но слышен очень вежливый человеческий голос:
— Можно зайти?
— Можно, пожалуйте.
Поют дверные петли.
— Иди и садись на диван!
(От двери.) — А как я по паркету пойду?
— А ты тихонечко иди и не катайся. Ну-с, что новенького?
— Нициво.
— Позвольте, а кто сегодня утром ревел в коридоре?
(Тягостная пауза.) — Я ревел.
— Почему?
— Меня мама наслепала.
— За что?
(Напряженнейшая пауза.) — Я Сурке ухо укусил.
— Однако.
— Мама говорит, Сурка — негодяй. Он дразнит меня, копейки поотнимал.
— Все равно, таких декретов нет, чтоб из-за копеек уши людям кусать. Ты, выходит, глупый мальчик.
(Обида.) — Я с тобой не возусь.
— И не надо.
(Пауза.) — Папа приедет, я ему сказу. (Пауза.) Он тебя застрелит.
— Ах, так. Ну, тогда я чай не буду делать. К чему? Раз меня застрелят…
— Нет, ты цай делай.
— А ты выпьешь со мной?
— С конфетами? Да?
— Непременно.
— Я выпью.
На корточках два человеческих тела — большое и маленькое. Музыкальным звоном кипит чайник, и конус жаркого света лежит на странице Джерома Джерома.
— Стихи-то ты, наверное, забыл?
— Нет, не забыл.
— Ну, читай.
— Ку… Куплю я себе туфли…
— К фраку.
— К фраку и буду петь по ноцам…
— Псалом.
— Псалом… И заведу… себе собаку…
— Ни…
— Ни-ци-во-о…
— Как-нибудь проживем.
— Нибудь как. Пра-зи-ве-ем.
— Вот именно. Чай закипит, выпьем. Проживем.
(Глубокий вздох.) — Пра-зи-ве-ем.
Звон. Джером. Пар. Конус. Лоснится паркет.
— Ты одинокий.
Джером падает на паркет. Страница угасает.
(Пауза.) — Это кто же тебе говорил?
(Безмятежная ясность.) — Мама.
— Когда?
— Тебе пуговицу когда присивала. Присивала. Присивает, присивает и говорит Натаске…
— Тэк-с. Погоди, погоди, не вертись, а то я тебя обварю… Ух!
— Горяций, ух!
— Конфету какую хочешь, такую и бери.
— Вот я эту больсую ходу.
— Подуй, подуй, и ногами не болтай.
(Женский голос за сценой.) — Славка!
Стучит дверь. Петли поют приятно.
— Опять он у вас. Славка, иди домой!
— Нет, нет, мы с ним чай пьем.
— Он же недавно пил.
(Тихая откровенность.) — Я… не пил.
— Вера Ивановна. Идите чай пить.
— Спасибо, я недавно…
— Идите, идите, я вас не пущу…
— Руки мокрые… белье я вешаю.
(Непрошеный заступник.) — Не смей мою маму тянуть.
— Ну, хорошо, не буду тянуть… Вера Ивановна, садитесь…
— Погодите, я белье повешу, тогда приду.
— Великолепно. Я не буду тушить керосинку.
— А ты, Славка, выпьешь, иди к себе. Спать. Он вам мешает.
— Я не месаю. Я не салю.
Петли поют неприятно. Конусы в разные стороны. Чайник безмолвен.
— Ты уже спать хочешь?
— Нет, я не хоцу. Ты мне сказку расскази.
— А у тебя уже глаза маленькие.
— Нет. Не маленькие. Расскази.
— Ну, иди сюда, ко мне. Голову клади. Так. Сказку? Какую же тебе сказку рассказать? А?
— Про мальчика, про того…
— Про мальчика? Это, брат, трудная сказка. Ну, для тебя так и быть.
Ну-с, так вот, жил, стало быть, на свете мальчик. Да-с. Маленький, лет так приблизительно четырех. В Москве. С мамой. И звали этого мальчика Славка.
— Угу… Как меня?
— …Довольно красивый, но был он, к величайшему сожалению, драчун. И дрался он чем ни попало — кулаками, и ногами, и даже калошами. А однажды по лестнице девочку из восьмого номера, славная такая девочка, тихая, красавица, а он ее по морде книжкой ударил.
— Она сама дерется…
— Погоди. Это не о тебе речь идет.
— Другой Славка?
— Совершенно другой. На чем, бишь, я остановился? Да… Ну, натурально, пороли этого Славку каждый день, потому что нельзя же, в самом деле, драки позволять. А Славка все-таки не унимался. И дошло дело до того, что в один прекрасный день Славка поссорился с Шуркой, тоже мальчик такой был, и, не долго думая, хвать его зубами за ухо, и пол-уха как не бывало. Гвалт тут поднялся. Шурка орет. Славку порют, он тоже орет… Кой-как приклеили Шуркино ухо синдетиконом. Славку, конечно, в угол поставили… И вдруг — звонок. И является совершенно неизвестный господин с огромной рыжей бородой и в синих очках и спрашивает басом:  А позвольте узнать, кто здесь будет Славка?  Славка отвечает:  Это я — Славка .  Ну, вот что, — говорит, — Славка, я — надзиратель за всеми драчунами, и придется мне тебя, уважаемый Славка, удалить из Москвы. В Туркестан . Видит Славка, дело плохо, и чистосердечно раскаялся.  Признаюсь, — говорит, — что дрался я и на лестнице играл в копейки, а маме бессовестно наврал — сказал, что не играл… Но больше этого не будет, потому что я начинаю новую жизнь . —  Ну, — говорит надзиратель, — это другое дело. Тогда тебе следует награда за чистосердечное твое раскаяние . И немедленно повел Славку в наградной раздаточный склад. И видит Славка, что там видимо-невидимо разных вещей. Тут и воздушные шары, и автомобили, и аэропланы, и полосатые мячики, и велосипеды, и барабаны. И говорит надзиратель:  Выбирай, что твоя душа хочет . А вот что Славка выбрал, я и забыл…
(Сладкий, сонный бас.) — Велосипет!
— Да, да, вспомнил, — велосипед. И сел немедленно Славка на велосипед и покатил прямо на Кузнецкий мост. Катит и в рожок трубит, а публика стоит на тротуаре, удивляется:  Ну и замечательный же человек этот Славка. И как он под автомобиль не попадет?  А Славка сигналы дает и кричит извозчикам:  Право держи!  Извозчики летят, машины летят, Славка нажаривает, и идут солдаты и марш играют, так что в ушах звенит…
— Уже?..
Петли поют. Коридор. Дверь. Белые руки, обнаженные по локоть.
— Боже мой. Давайте, я его раздену.
— Приходите же. Я жду.
— Поздно…
— Нет, нет… И слышать не хочу…
— Ну, хорошо.
Конусы света. Начинает звенеть. Выше фитиль. Джером не нужен — лежит на полу. В слюдяном окне керосинки маленький, радостный ад. Буду петь по ночам псалом. Как-нибудь проживем. Да, я одинокий. Псалом печален. Я не умею жить. Мучительнее всего в жизни — пуговицы. Они отваливаются, как будто отгнивают. Отлетела на жилете вчера одна. Сегодня одна на пиджаке и одна на брюках сзади. Я не умею жить с пуговицами, но я все вижу и все понимаю. Он не приедет. Он меня не застрелит. Она говорила тогда в коридоре Наташке:  Скоро вернется муж, и мы уедем в Петербург . Ничего он не вернется. Он не вернется, поверьте мне. Семь месяцев его нет, а три раза я видел случайно, как она плачет. Слезы, знаете ли, не скроешь. Но только он очень много потерял от того, что бросил эти белые, теплые руки. Это его дело, но я не понимаю, как же он мог Славку забыть…
Как радостно спели петли…
Конусов нет. В слюдяном окошке черная мгла. Давно замолк чайник.
Свет лампы тысячью маленьких глазков глядит сквозь реденький сатинет.
— Пальцы у вас замечательные. Вам бы пианисткой быть…
— Вот поеду в Петербург, опять буду играть…
— Вы не поедете в Петербург. У Славки на шее такие же завитки, как и у вас. А у меня тоска, знаете ли. Скучно так, чрезвычайно как-то. Жить невозможно. Кругом пуговицы, пуговицы, пуго…
— Не целуйте меня… Не целуйте… Мне нужно уходить. Поздно…
— Вы не уйдете. Вы там начнете плакать. У вас есть эта привычка.
— Неправда. Я не плачу. Кто вам сказал?
— Я сам знаю. Я сам вижу. Вы будете плакать, а у меня тоска… тоска…
— Что я делаю… что вы делаете…
Конусов нет. Не светит лампа сквозь реденький сатинет. Мгла. Мгла.
Пуговиц нет. Я куплю Славке велосипед. Не куплю себе туфли к фраку, не буду петь по ночам псалом. Ничего, как-нибудь проживем.
  • 2
  • На странице: