У Сашки защемило сердце: его друг не подавал никаких признаков жизни, было похоже, что он, скорее всего, заживо сварился в горячей воде подземной реки.

Александр зло плюнул себе под ноги, тыльной стороной руки вытер навернувшуюся слезу.

«Лучше бы это я сдох в этом чертовом кипятке!» — Зло подумал он, запоздало раскаиваясь в том, что позволил Ар’рахху вместо него добывать Сердце Богов. — «Это мой крест! Мне нужно было его и нести! Что ж. На моей совести стало на одну смерть больше»

Он уныло побрел к воде, где покачивался заранее сплетенный им и молодым охотником небольшой плот — на то случай, если Ар’рахху понадобиться помощь.

Кто же знал, что «помощь» понадобиться именно такая?

Александр забрался на плот, оттолкнулся от берега шестом, направляя свое плавсредство к тому месту, где плавало тело охотника за артефактами.

«Тело» неожиданно шевельнулось. Оно перевернулось спиной вверх, повернулось передней частью по направлению к берегу и без всплеска ушло под воду.

Сашка, едва не свалившись в горячую воду от радости, повернул обратно к берегу.

Ар’рахх показался из воды почти у самого берега.

Землянин помог ему выбраться из шкуры Б’орна, ни словом не упомянув о том, что не видит в руках зеленого верзилы цели их экспедиции — Сердца Богов. Казалось, он настолько рад видеть своего друга живым и здоровым, что его совершенно не интересует: удалось, или нет Ар'рахху добыть вожделенный артефакт. И только внимательнее приглядевшись к своему осьминогу, молодой охотник понял — почему.

Он не стал дожидаться вопроса об Сердце Богов, вернулся к костюму, брошенному на песке, нагнулся, достал из него большой кристалл — тот самый, поклоняться которому уже много Лет шли тысячи паломников со всех сторон Дракии.

Александр ошалело уставился на сокровище в руках «брата по крови», судорожно проглотил комок, застрявший в горле.

— Утром, как только взойдет Отец Богов, нас не должно быть на этом берегу! — Выдохнул он, возвращая Сердце Богов тому, кто его добыл.

Зеленый верзила согласно кивнул, и тотчас же пошел готовиться к завтрашнему вылету.

Перед рассветом землянин разбудил молодого охотника. Он почему-то шепотом попросил его помочь собрать все, что накопилось в лагере за время их пребывания в нем. Остатки шкур, кости, обрывки ремешков, палочки — все, что могло указать на то, что здесь были человек и драк, пришелец затолкал глубоко в шкуру Б’орна. Затем он положил в нее несколько крупных камней, отплыл на плотике довольно далеко от берега и… утопил все это в кипяточном озере.

На законный вопрос Ар’рахха: «Зачем?» ответил, что не нужно оставлять следов, которые могли бы натолкнуть стражников Храма Сердца Богов на мысль о том, кто были похитителями из сокровища, и как они это сделали.

Зеленый верзила на мгновение задумался, опустив голову, но потом коротко кивнул, соглашаясь с доводами своего друга, и первым пошел натягивать шкуру на свой летательный аппарат.

Взлетели вовремя, практически одновременно с моментом, когда стражники Храма открывают вход в святилище. Александра подмывало сделать «круг почета» над Храмом, но осторожность взяла верх. Они с охотником сделали круг, набирая высоту, но в другую, противоположную от Храма сторону.

Лишь одинокий пилигрим наблюдал, как кружили над озером неизвестные существа. Но вскоре существа повернули на Восток и спустя какое-то время превратились в точки, чтобы потом вовсе исчезнуть в огромном красном овале Отца Богов, выбирающегося из своей ночной опочивальни.

И разбойники, и защитники цитадели не пожалели сил и времени, устраивая погребение для воинов, павших у стен замка. Жара от погребального костра стояла такая, что невозможно было подойти ближе, чем на две дюжины шагов. Зато души воинов не встречали преграды, когда возносились к Богам, ибо всем известно, что чем меньше пепла остается на погребальном костре, тем безгрешнее души тех, кто на этом костре погребен.

После таких похорон полагалось три Дня траура. В это время запрещались любые поединки, войны; даже ссоры были под запретом. Считалось, что в того, кто не соблюдает эти правила, могут вселиться души погибших.

Правила соблюдались строго: отправиться раньше срока на Тропу Богов не хотелось никому.

Атаманша на время траура вообще закрылась в палатке с ближайшими подручными и строго-настрого наказала ее не беспокоить ни при каких обстоятельствах. Ясно было, что дело тут не только в трехдневном трауре, но беспокоить предводительницу все равно не осмелился никто.

Для К’нарра и его «внучки» настали тяжелые денечки.

Работорговец врачевал одну из воюющих сторон, его возлюбленная — другую.

Весь день от негоцианта не отходил местный лекарь, скептически посматривая на все, что делал с раненными плененный целитель, выдающий себя за известного на Севере негоцианта. Но весь его нигилизм улетучился в одно мгновение, стоило К’нарру один только раз дунуть в глаза раненному какую-то желтоватую пыль, а потом без единого стона оного проделать сложнейшую, невиданную для этих мест операцию по удалению наконечника стрелы, застрявшего глубоко в позвоночнике. Причем — со стороны живота, то есть спереди. Обычно от таких ран воины просто погибали — или во время извлечения дротика, или в процессе «выздоровления».

Поэтому лекарь и повелитель замка удивились еще больше, когда этот раненный выжил.

Весь гной, который обычно убивает таких раненных, работорговец вывел из его организма с помощью обыкновенных полых трубочек — соломинок… Оба недоверчиво переглянулись, отходя от раненого. Но — по разным причинам. Лекарь — от восхищения мастерством неизвестного целителя, воин — от окрепнувших подозрений, что плененный врачеватель все-таки не тот, за которого он себя выдает: работорговец К’нарр никогда в лекарском промысле силен не был. Скорее, наоборот.

День шел за Днем.

Количество раненных у воюющих сторон не увеличивалось. Работорговец, убедившись, что в ближайшее время его помощь может не понадобится, перепоручил наблюдение за раненными своему местному «коллеге», а сам попросился на недолгий отдых.

В подвал его препроводил лично Т’марр.

«Послушай, лекарь!» — Прошипел он, спускаясь вниз по винтовой лестнице вслед за негоциантом. — «Ты отлично справляешься со своей работой. Клянусь Богами, я никого не видел лучше тебя. Но все равно жить тебе осталось недолго. Я никогда не прощу тебе твой обман. Молись Богам, незнакомец, чтобы раненые жили как можно дольше. Как только я увижу, что твоя помощь им больше не нужна, ты все равно отправишься в полет с верхней башни моего замка».

Дошли до самого дна тюремной пещеры. Повинуясь жесту владыки, тюремщик отпер крайнюю, самую темную и грязную клетку, пропустил в нее пленника.

К’нарр тяжело опустился на жухлую солому, размышляя над изощренной иронией Богов.

Впрочем, размышлял он недолго — глубокий сон надолго прервал его переживания. …Болотам, казалось, не будет конца.

Чтобы не сбиться с пути, охотники за артефактами решили лететь по маршруту, которому следовали все паломники к Сердцу Богов, то есть вдоль той самой реки, по которой они прибыли к Храму.

Летели долго. Река выписывала свои бесконечные петли между темно-зелеными островками возвышенностей и светло-желтых пятен осушенных болот.

Иногда с высоты хорошо были видны драмы, разыгрывающиеся под ногами воздухоплавателей: хищники охотились за своими жертвами изобретательно. Иногда хотелось пройти «на бреющем» над голой своры Маг’гов, притаившихся буквально в дюжине шагов от ничего не подозревающих травоядных.

Наконец, река выпрямилась, ее берега стали выше, круче, а течение — более «веселым».

Отец Богов давно миновал зенит, когда охотники за артефактами, наконец, увидели у горизонта матово блестевшую полоску главной реки Дракии.

Усталость пока даже не начала опутывать своими липкими лапками тела молодых путешественников, и они, посовещавшись, решили не приземляться, а продолжать полет дальше.