— Хватит спать, — грубо сказал Сахарский, морщась от головной боли. — У м-меня всё готово.

Глава 14. Клочки по закоулочкам

Великий подрывник Артемий бросил любимую машину в безнадёжной транспортной пробке на Твербуле и решил прогуляться пешком, не спеша, по мокрому асфальту. Сунув руки в карманы мягкого плаща, отпустив на волю горчичный шарф, он шагал вниз весело поглядывая на мокрых, насупившихся ворон. Вечерело. Артемий шагал жизнелюбиво и распахнуто, как человек, спешащий на свидание. Между тем, он шёл убивать.

Артемий знал, что он выглядит прекрасно, почти как любовник, а может быть, удачливый банкир после хорошей сделочки. И всё же, когда Артемий проходил мимо нищей старушки с монеткой в мокрой рыжей варежке, та, почему-то шарахнувшись от Артемия, принялась мелко и испуганно креститься. «Эти твари в платочках — опасные существа, их не проведёшь», — усмехнулся Артемий.

Он нырнул в один из двориков на Суворовском бульваре, неподалёку от арбатских верховий. Насвистывая, прошёлся среди голых кустов и осторожно глянул наверх, во второй этаж.

Артемию показалось, что в крайнем окне он увидел тень жертвы. Вот он, ненавистный объект атаки: длинноносый обскурант, непрошеный учитель нравственности. Невротик, свихнувшийся на почве Православия, подружившийся с монахами. Ретроград, сжигающий собственные рукописи. Нервически-чуткий, безумствующий и — проклятье — страшно талантливый, а значит, тем более опасный. «Талантливым русским нельзя жить долго. Нужен упругий направленный взрыв, — размышлял Артемий. — Энергия моего взрыва разорвет его череп в осколки, и разлетится ненавистный мозг, который уже произвёл так много непоправимых русских мыслей».

Убийца по имени Артемий, будто изваяние, стоял и жадно смотрел в светящиеся окна второго этажа. Кто-то прошёл по всей анфиладе и погасил свет. Пора…

Сторож уже гремел ключами у парадного подъезда, когда из темноты к нему подошёл человек в тёплом плаще и, протягивая бумажку, произнёс:

— Добрейший вечерочек. Мне бы не надолго.

Сторож глянул испуганно, потом посветил фонариком на бумажки и, не сказав ни слова, впустил незнакомца в тёмный подъезд. Артемий перешагнул порог, широко улыбаясь, бешено раздувая ноздри: ему казалось, он уже чувствовал терпкий запах затравленной жертвы.

Эрнест Кунц стремительно летел по кулуарам телестудии, небритой щекой прижимая к плечу телефон. Ворвался в приёмную, озорно подмигнул секретарше и промчался в кабинет. Там он торопливо, неловко, одной рукою раскрыв набитый деньгами кейс, наугад вытащил две пачки, метнул в раззявленную пасть небольшого сейфа. Остальное — бойцам.

— Алло! Есть срочная работа, собирайте людей! — негромко командовал он в трубку, прыгая по кабинету. — Мне нужен Рома. Пусть берёт своё железо и приезжает. С бойцами, разумеется!

Кунц на секунду оторвался от трубки и наскоро хлебнул из бокала: налил ещё утром, хотел попробовать подарок министра коммуникаций, прекрасное Шато Петрюс — да всё недосуг. Поставил кручёный бокал на пачку растрёпанных журналов, рядом с портретом Гоголя: вчера эту старинную литографию принесли из библиотеки. Старый растрёпанный Гоголь смотрел вбок, будто боялся поднять глаза на Кунца.

— Верёвки у меня есть. Бригада понадобится завтра в десять, — выкрикивал Кунц в крошечный мобильник. — Быстро отстреляемся и попилим деньги на четверых с Кокошей и Дёрганым. Договор? Минуту, минуту подожди!

Зазвонил другой аппарат. Господин Кунц с раздражением достал его из кармана облегающих брюк:

— Не могу говорить! Ах, Тёмыч, это ты?! Ну что у тебя?!

— Шашка заложена, — проворковал голос Артемия. — Можно подрывать.

— Молодец, Уроцкий! — блестя глазами, с наслаждением произнёс Эрнест Кунц. — Надо кончать этого писателя ко всем чертям!

Он дёрнул локтем, тонкий бокал опрокинулся, заливая красным вином портрет Гоголя. «Забавно», — улыбнулся Кунц. Точно кровь растеклась из головы писателя.

Школьники на удивление быстро приходили в себя: детская психика так пластична, что глубокие душевные раны затягиваются, не оставляя заметного следа, боль уходит в глубину, чтобы вернуться спустя годы. Не прошло и недели после страшного Хеллоуина, а Фаечка Касимова как ни в чём не бывало пошла на концерт Филиппа Киркорова, Неллечка Буборц возобновила занятия в студии современного танца «Саломея» и в кружке юных волшебников. Макс Теплицын, который после теракта панически боялся играть в любимые компьютерные игры (виртуальные чудовища напоминали ему «духов»), оправился от потрясения и даже подал заявку на всемосковский чемпионат по компьютерному кик-боксингу.

Психологи МЧС несколько раз встречались с пострадавшими детишками, подвергая их изнурительным тестам, и вскоре медицинский совет официально разрешил доброй половине учащихся школы номер 1505 вернуться на занятия. Правда, уроки возобновились не в старом здании: там продолжали разгребать завалы, образовавшиеся после взрыва в младшем корпусе. Психологи настаивали на том, чтобы дети как можно дольше не видели того места, где им довелось пережить ужасы теракта. Министерство образования подыскивало новое помещение.

И вот Вере Кирилловне сообщили, что четвёртого ноября она проведёт первый после недельного перерыва урок в соседней школе, находившейся неподалёку от площади. Четвёртого ноября Вера Кирилловна встала особенно рано. По пути зашла в церковь Мартина Исповедника, в которой, несмотря на будний день, оказалось многолюдно. В последние годы москвичи как-то вспомнили про Казанскую икону, и в день её памяти храмы наполнялись захожанами, так что завсегдатаи-старушки терялись в толпе среди всклокоченных невыспавшихся студентов, молчаливых бородачей в пиджаках, смешливых краснеющих девушек и многодетных мамаш.

Привычно отстояв службу и даже немного поплакав, Вера Кирилловна легко добралась до незнакомой школы и, с места в карьер, начала урок по «Тарасу Бульбе». Всё шло замечательно. Учительница рассказала про войну с иноверцами, про мужественных Козаков и подлое предательство Андрия. До конца урока оставалось каких-нибудь десять минут, когда Вера Кирилловна начала раздавать домашние задания. И тут Коля Бублин поднял руку с пластырем на мизинце и спросил:

— Вера Кирилловна, а можно я напишу про Гоголя?

— Конечно можно, Бублин, — кивнула учительница. — Какую тему ты хочешь выбрать?

— Гоголь — вампир! — радостно выкрикнул мальчик. Вера Кирилловна сдвинула брови и удивлённо посмотрела на Колю.

— А что, нельзя? Я н-напишу про то, как Николай Васильевич Гоголь стал вампиром, — пробормотал Бублин, несколько испугавшись реакции педагога. — Про то, как он пил кровь и вылезал из гроба, чтобы писать «Мёртвые души»…

— Николай Бублин, ты в своём уме? Ступай в медпункт, проверь температуру.

— А чё сразу Бублин? — заволновался Коля. — В субботу кино показывали, так и называется: «Гоголь-вампир». Нам с ребятами очень понравилось…

— Разрешите, я всё-всё объясню? — кокетливо пропела Неллечка Буборц. — Дело в том, что совсем недавно учёные сделали открытие. Оказывается, Гоголь был чернокнижником. Он хотел добиться бессмертия и поэтому начал пить человеческую кровь. Это совершенно доказано. Вот посмотрите, я специально вырезала из газеты, когда готовилась к сегодняшнему уроку!

Вера Кирилловна вытаращилась на аккуратную вырезку из «Учительской газеты»:

«Согласно этой неожиданной версии, молодой Николай Гоголь покончил с собой после провала своей дебютной пьесы «Ганц Кюхельгартен». Однако прежнее увлечение чёрной магией не прошло бесследно: Гоголь не ушёл из жизни окончательно, а стал живым мертвецом. В роду Гоголей-Яновских подобные случаи были известны и ранее. Рассказ о зачарованной панночке в известной мере автобиографичен. А гоголевский литературный портрет Вия показывает великолепное знание фактуры, ведь автор был знаком с явлениями потустороннего мира не понаслышке…»