Это было так неожиданно, так тревожно, он боялся даже пошевелиться. «Что же это?» — думал он. Ведь сидел он так рядом с девчонками из своего класса, и тоже в кино, и в этом же зале. И так же рядом были локти. А все равно ничего такого не было.

Вдруг все ахнули.

Оксана обернулась к Ромке:

— Ты смотри, смотри, это же ты…

Ромка, ничего не понимая, смотрел на экран. Там, оттолкнувшись от рубки фелюги, взлетело в воздух мальчишеское тело, неуклюже перевернулось и грохнулось в воду.

Киношники засмеялись.

— Вот так приземлился!

— Не расшибся, Володя?

И тогда почему-то возмутилась Оксана, привстала, обернулась, крикнула в темноту зала:

— Да не Вовка это! Совсем не Вовка! Это Марченко! Ромка Марченко!

Ромка потянул ее вниз, нашла тоже время, когда говорить, выбрала момент похвастать.

Но тут, на экране, то же упругое легкое тело мелькнуло в воздухе, перевернулось, легко и четко вошло в воду.

— Это да! — пронеслось по залу. — Вот это прыжок!

Ромка смотрел на экран, и горечь обиды закрадывалась в сердце. Еще и еще раз видел Ромка, как кто-то, ловкий и стройный, уходил в воду. Хорошо, красиво нырял. Только не мог он понять: он это прыгал или нет? Просто не успевал рассмотреть — так быстро, стремительно проносился он на экране. Тем более когда повернулись на солнце. Четкий силуэт уходил в море, в сплошное сияние солнечных бликов.

Если склеить этот кадр с тем, где начнет прыгать другой человек, любой, хоть Володя, хоть сам Егор Андреевич, то никто потом не поверит, что прыгал он, Ромка Марченко, «Так и надо, — сказал он сам себе, — не надо было соглашаться».

Экран резко потух, и вспыхнули люстры в зале.

— А… вот он, герой, — заговорили киношники, — смотри, какой молодец… спортивный парень! Хорошо поработал.

И еще что-то хорошее говорили о нем взрослые, но он не слышал, он не хотел слышать. Ромка поднялся и, не обращая ни на кого внимания, пошел к выходу.

У дверей столкнулся с Егором Андреевичем, и они вместе вышли на улицу.

— Ну что? — спросил режиссер. — Доволен собой? — И удивился: — Ты это что, братец, расстроился?

«Братец», наклонив голову, попытался сделаться совершенно безразличным.

— Да ничего. Домой мне надо…

— Э-э-э, — протянул режиссер. — Так ты что, обиделся?

Он притянул сопротивлявшегося Ромку к себе и заговорил серьезно и тихо:

— А меня кто-нибудь когда-нибудь узнает? На улице заметят? Скажут, «вон режиссер пошел»? Да ничего подобного… И я не обижаюсь, и оператор тоже не обижается… И они вот все, кто делает картину, их тоже никто никогда не увидит и не узнает, а вот не обижаются, не хнычут…

— А я хнычу? — только и мог сказать Ромка.

— И правильно, — подхватил режиссер. — А почему? Да потому, что костюмеры, и реквизиторы, и гримеры, и осветители — они все делают так, чтобы зритель увидел не их работу, а как живет и действует в определенных обстоятельствах Марко. Понимаешь, не для Володи мы стараемся, а для Марко, для того образа и характера, который должен увлечь зрителя. Так скажи мне теперь, какая разница в том, кто прыгает: ты ли, Володя ли или еще кто? Все равно в картине это будет прыгать Марко. И чем лучше, чем красивее будет этот прыжок, тем больше понравится зрителю Марко. Ясно теперь?

— Ясно, — буркнул Ромка.

— Ну и отлично, — улыбнулся режиссер, — только учти, это еще начало — самое главное впереди. Вот привезут бокс для подводной камеры, тогда все только и начнется.

Как только он отошел, к Ромке подошли Оксана и Володя.

— Ну что? Что он говорил? — спросил Володя.

— О чем вы? — спросила Оксана.

Он улыбнулся и сказал весело:

— Пошли обедать.

— Пошли.

В отряде ЮДП в это время наступило полное затишье.

Суходоля посылал ребят на рыбалку то в одно место, то в другое, два раза всем отрядом они прошли пешком по побережью до Рыбачьего, но ничего нового не обнаружили.

Пограничники несли свою службу, а работники Государственной безопасности делали свое дело. И тем и другим уже многое стало известно.

Так, на расстоянии полутора километров от берега, на глубине порядка 60 метров военные водолазы обнаружили два аппарата, очень похожих на боевые торпеды. Это и были, конечно, торпеды, но без взрывчатого вещества, а приспособленные для передвижения под водой на глубине. Они были оборудованы ручным управлением, и на них можно было сидеть. Стало ясно, как шпион прошел незамеченным путь от нейтральных вод до нашего берега. Моторы, работающие на аккумуляторах, были почти бесшумны. В определенном месте торпеды были заякорены. Не брошены, а именно заякорены в целях дальнейшего их использования. При детальном осмотре каждой торпеды специалисты определили, что винты только одной из них работали, второй торпедой не пользовались. В специальных отсеках каждой обнаружили по два комплекта кислородных аппаратов. Здесь же в резиновых мешках были легководолазные костюмы для трех человек.

Обнаруженные Ромкой акваланги — их было тоже три — после тщательного осмотра были разряжены до минимума, на 10–15 минут пребывания под водой, и оставлены на том же самом месте.

Разрядили и кислородные аппараты, находившиеся в торпедах, тоже оставив минимум для дыхания на первые десять минут. Зато легководолазные костюмы забрали совсем и, опустив торпеды на прежнее место, аккуратно их заякорили. Пусть ждут. А рядом поставили шумопеленгатор. А вдруг у шпионов есть возможность миновать береговые посты, пренебречь аквалангами в Тихой бухте и выйти к торпедам путем, неизвестным пограничникам? Тогда первые же обороты винтов, усиленные шумопеленгатором, предупредят дежурящих на поверхности сторожевиков, а нехватка кислорода в аппаратах заставит шпионов немедленно идти наверх. Оставалось только запастись терпением и ждать.

«Столовая самообслуживания» с таким ехидным названием — «Экспресс», как всегда в дневное время, была набита до отказа.

Пришлось постоять в очереди. И когда, наполнив подносы, ребята уже рассчитывались в кассе, в столовую вошли трое подростков. Вошли, шумно переговариваясь, смеясь, бесцеремонно задевая посетителей огромными спортивными сумками.

Ромка заметил этих ребят еще дня два назад — они шатались по набережной вот так же, как сейчас, в соломенных шляпах с загнутыми вверх широкими полями, в выгоревших затасканных брюках со множеством карманов и блестящих кнопок со всех сторон. У всех троих была одинаковая вихляющая походка и одно и то же выражение лица — без всякого выражения.

Громко перебросившись репликами о том, что опять полно народу и они не такие идиоты, чтобы торчать, как все, в очереди, парни собирались уже уйти, но тут один из них, ушастый и прыщеватый, заметил Оксану. Даже рот раскрыл в удивлении.

— Ого! — сказал он остальным, — Глазейте, старики, какие красотки водятся в этих местах!

Он пододвинулся, попросил насмешливо:

— Мисс, выручайте… Нам очередь просто противопоказана.

— Сэр, — невозмутимо ответила на это Оксана, — когда входят в помещение, прежде всего снимают шляпу.

— Ах, простите, — осклабился прыщеватый, поспешно стянул шляпу и, подмигнув приятелям, закончил: — Мы этого еще не проходили.

Приятели дружно загоготали.

Оксана подняла поднос с едой и собиралась идти к столику, но ушастый перегородил ей путь.

— Разрешите, — потянулся он к подносу.

Она не ответила, пытаясь пройти стороной, но ушастый ухватился за поднос и потянул его к себе.

— Я ж по-джентльменски, так сказать, ради прекрасной леди…

Оксана беспомощно оглянулась на Володю и Ромку. Володя был ближе. Он оставил свой поднос и выдвинулся вперед.

— А ну, проваливай, — сказал грубо. — Слышишь? Без джентльменов обойдемся!

— А ты кто такой? — нахмурился ушастый, но поднос девочки оставил и пропустил ее.

Володя, взяв свою еду, пошел следом за Оксаной, но трое перехватили его у первого же столика.