У меня были вечер и ночь для раздумья. Мне предстояло пережить переломные часы в одиночестве, наедине со страхом. Думаю, в большинстве случаев люди, ступившие на этот путь, испытывают страх. Он сопровождает их весь первый период — ослепляющий и жуткий страх. Потом его интенсивность снижается. Многие члены Сопротивления насовсем избавляются от него, им везет. Другие борются всегда, каждый день, каждый час, каждую минуту. Потому что иного выхода нет.

Поняв, кто ты и какова твоя миссия, ты становишься мертвецом, обреченным на борьбу. Если выбор сознателен, ты полностью перерождаешься. Ты — часть целого, ты видишь горизонты, к которым стремишься. Ты вне добра и зла. Мертвецу нечего терять.

Осознай это — и твои деяния отразятся в вечности.

Я напился снотворного, но все равно не мог уснуть, а утром мое лицо напоминало старый истрепанный собачий коврик. Я отправился на работу с твердым желанием избить Полякова, если он только позволит себе отпустить какую-нибудь шпильку в мой адрес. С помятой опухшей физиономией в то утро я был готов к насилию. Главное — мне было плевать на последствия.

3

Мать Светы — бывшая учительница литературы, она уже на пенсии и посвящает все свое время просмотру сериалов. Как будто с детства это была ее заветная мечта. Десятки каналов, сотни сериалов из Латинской Америки. Мать Светы убеждена, что ей показывают реальную жизнь. На самом деле сериалы эти созданы для воспитания глобального человечества, они выполняют роль нитей, связывающих обывателей на разных континентах. Домохозяйки, пенсионерки, бывшие и настоящие феминистки, брошенные женщины, потасканные, никому не нужные шлюхи, девочки-подростки с упоением принимают телевизионный опиум, чтобы потом ненавидеть мужчин. Сериал — идеология без идеологии. Свобода.

Ключевое слово в мире, зараженном раком безграничного социального сатанизма.

Мать Светы сидит в своем любимом кресле. Ест конфеты и смотрит бразильский сериал. Она гораздо больше знает о Бразилии нежели чем о России. Телевизор работает едва ли не на полную громкость. Возвращаясь после работы, Света делает матери замечание по поводу звука и совершает ошибку, раз за разом. Мать не желает, чтобы даже ее единственная дочь покушалась на ее драгоценный мирок. Света уходит в свою комнату, телевизор проплывает мимо нее, а в экране женщина-монстр, обтянутый кожей скелет, говорит: «Я вообще против всяких предубеждений, в независимости от их причин!» Это она про одного голубого парня. От Чили до Чукотки все уже знают, что голубые — это современно, демократично, человечно. Возлюби урода как ближнего своего, аминь. Голубой — такой же символ мира, как белый голубь. Кинозвезды, участники самых грандиозных кинопроектов, командуют Парадами Любви. Геи становятся «сэрами», борются за свои права, основывают секты, где работают над программами клонирования. Израиль — страна геев. Ему на пятки наступают Франция, Англия, Швеция, а Голландия делает все, чтобы выслужиться перед мутантами. Эти страны изо всех сил ползут на кладбище истории. У них соревнование.

Мир будущего — мир мужчин с глазами изнасилованных мальчиков и детей, вылупившихся из искусственной матки.

От Чили до Чукотки нет предубеждений, о нет.

Мать Светы никогда в жизни не видела вблизи ни одного голубого, поэтому ей нравятся эти высказывания насчет предубеждений. Женщина-монстр, эталон усредненной общечеловеческой красоты, не может быть неправа.

Если бы кто-то сподобился создать Красную Книгу человечества, Белая женщина стояла бы первой в списке вымирающих видов. Рождаясь непонятно для чего в мире, где правит толерантность ко злу, она считает, что не быть женщиной, носительницей здоровой наследственности — ее истинное призвание. Все, что было когда-то, — варварство. Рожать, любить мужчину — трагедия, грех, досадная неприятность. Девяносто процентов Белых женщин в мире обожают повторять фразу: «Пусть живут как хотят!» Нет более действенного заклинания, когда речь заходит о том, чтобы расставить все по своим местам.

Будь мать Светы такой же молодой, как ее дочь, она стала бы, наверное, главой феминистской организации. Мать Светы ненавидит отца Светы и горда тем, что когда-то сама выгнала его из дома. Мать Светы рыдает в голос, наблюдая за перипетиями сериала. У ней чувство, что она смотрит в зеркало. Настолько эти женские судьбы похожи на ее собственную.

Мать Светы ненавидит Светину собаку, как все, что принадлежит дочери. Колли по кличке Рекса была ангельским созданием. Родись она человеком, ее взяли бы только в монахини. От темных собачьих глаз веяло непонятной святостью. На все выпады матери Светы Рекса отвечала кротким молчанием, исполненным достоинства. Ей неизвестно простейшее правило: око за око, зуб за зуб.

Говорят, собаки такие же, как хозяева. Правда. Но в случае Светы и Рексы верно лишь то, что они обе не умели за себя постоять. Как создание от природы не призванное думать и анализировать Рекса не терзалась вопросами о смысле бытия.

В тот день, когда я следил за блондинкой, Света поссорилась с матерью из-за собаки. Мать отказалась кормить животное, заявив, что ей совершенно некогда было. Рекса весь день пролежала под кроватью. Света, движимая угрызениями совести, отправилась с ней на улицу. Потом она говорила мне, что для собачьего здоровья очень вредно долгое сдерживание естественных позывов. От этого у них портится мочевой пузырь и прочие органы, а моча всасывает в кровь и разъедает мозги. Воспитанная собака будет терпеть, пока не умрет, но не сделает лужи на линолеуме. Света страдала вместе с Рексой. Она не могла уходить с работы даже во время обеденного перерыва, чтобы выгулять собаку. На риторический вопрос, почему мать так себя ведет, я не нашел ответа. Сериалы хуже героина, они выключают человека из жизни навечно. Тут никакая терапия не поможет.

Чтобы выяснить подробности насчет Светы, я смотрю в окно. Я устроился основательно, надеясь не упустить ее выхода. Я еще не в курсе, что у блондинки есть собака, однако предчувствую скорое появление обтягивающих шорт. Видимо, во мне говорит сексуальный голод, и ничего удивительного. Я здоров и не стар. Странно, но раньше я не видел блондинку в нашем дворе. Мы жили в разных вселенных, находящихся в одной точке пространства. Вчера мембрана между ними лопнула.

На работе начальник взирает на меня осторожно. Генерал уткнулся в свой компьютер и делает вид, что меня не замечает. Видимо, это нелишняя предосторожность. Теперь уже нет никаких сомнений, что он — представитель некой подпольной организации. Любая организация заинтересована в вербовке новых членов. Я стал очередным объектом в процессе пропаганды, мне оказана честь. Отчасти я ощущаю свою связь с теми, кого Генерал считает своими товарищами, с самим Генералом. Ночь без сна не прошла даром. Вопросы множатся, делятся с бешеной скоростью, словно вирус гриппа. В голове гудит точь-в-точь как при простуде.

Я решаю позвонить Генералу находясь на работе. Для этого я отправляюсь в туалет, захожу и проверяю, нет ли в кабинках людей. Забираюсь в одну из кабинок с телефоном в одной руке и визиткой генерала в другой. На своем рабочем месте Генерал снимает трубку с пояса и отвечает. Кажется, он совершенно не удивлен. Если его и забавляет эта моя конспирация, то вида он не подает.

— Надумали, — говорит Генерал сухо. — У вас есть что сказать мне?

Я сижу в кабинке на крышке унитаза. Знаю, что выставляю себя полным дураком.

— Мне… вы просили позвонить, если будет что спросить, да? Что должно произойти? Что должно происходить?

— Завтра суббота, — отвечает Генерал, — приходите в 14:00…

Дальше я слушаю его инструкции, боясь, что кто-нибудь войдет в туалет. Но я запоминаю все до мелочей.

— Возьмите с собой друга или подругу, в которых вы уверены. Если хотите, конечно. Только одного — таковы правила, — добавляет Генерал.

Я соглашаюсь. В туалет входит Поляков, я слышу это по походке. Телефонная трубка отправляется в карман пиджака. Начальник сопит, словно пришел сюда заниматься онанизмом. Он топчется возле раковин. Я смываю воду, выхожу насвистывая. Встречаюсь взглядом с начальником. Мы оба глядим в зеркало. Моя физиономия излучает злобу, будто я разъяренный бультерьер.